То, что были приглашены знакомые по яслям, беспокоило ее больше всего – поначалу это казалось неплохим планом, но ночью она решила, что было глупо смешивать такие разные компании. На секунду она задержалась с Крисом и Келли («Зачем они вообще здесь?»), проклиная Оливию и Эндрю за то, что не пришли ей на помощь. Потом в дверь снова позвонили, и это была Зоуи с работы, потом пара постарше – соседи, и вечеринка началась и дальше текла сама собой. Все должно пойти нормально.

– Еще крюшона? Закуски? – Кейт порхала между группами гостей, словно воздушный шарик. Один из соседей, отстранив Эндрю от барбекю, выдавал непрерывный поток обугленных бургеров и сосисок. Так как барбекю организовывала Кейт, здесь были также шампуры с овощами, креветки, миски с кускусом. Совсем непохоже на барбекю ее родителей – с бутылкой кетчупа и растерзанной упаковкой булочек для хот-догов на складном столике. Адам закатил небольшую истерику – ему не понравился салат, поэтому Кейт ненадолго закрыла его в гостиной, чтобы успокоился. Она видела глаза на бледном лице, наблюдающие за ней сквозь стекло, но была полна решимости продержать его там пять минут, как советовали книги для родителей.

В последующие годы, когда она признала, что этот день рождения был последним днем ее прежней жизни. Кейт играла сама с собой в игру, пересчитывая тех, кто был на празднике. Она и так постоянно это делала и, дойдя до определенного числа, могла расслабиться, говоря себе: «Было человек тридцать – неплохо ведь?»

Но, по правде говоря, она так и не могла точно вспомнить, кто же в тот день пришел. С каждым из гостей она обменялась не более чем парой фраз, курсируя вокруг и следя за тем, чтобы никто не был обделен напитками, беседой и едой. Было несколько неловких моментов – когда пухлый восьмилетка из семьи знакомых по яслям стукнул маленького сына ее коллег и когда она услышала, как кто-то спросил Оливию, часами не вылезавшую из игрового домика, кому из детей она приходится матерью.

На это Оливия просто ответила: «Э-э, никому из этих». Она не стала выдавать заученный ответ, который уже слышали все работники телестудии: «У меня есть дочь, но она живет с моими родителями». Несмотря на расспросы, никто так и не выяснил причину. Когда год назад Кейт пришла работать в телекомпанию, Оливия уже была в отпуске по уходу за ребенком, а потом вернулась, ни слова не говоря о том, где же ребенок. Коллеги постоянно судачили об этом на кухне и за выпивкой, но Кейт так и не приблизилась к разгадке.

В остальном гости знакомились, общались, улыбались, смеялись. Вечеринка удалась. Кейт расслабилась и даже позволила себе пару глотков просекко, рассудив, что на таком сроке это уже не повредит младенцу. Она оказалась замечательной хозяйкой! Гости ее любили. Она даже прижалась к Эндрю, позволив ему обнять ее. В паре метров от них Адам пинал мячик вместе с Джорданом. Видите, он был счастлив и с ним все было в порядке. Все шло замечательно.

– Хороший праздник, да? – спросила она у Эндрю, который уже научился правильно ей отвечать.

– Конечно. Ты отлично все организовала.

Итак, вечер продолжался, в стильных керосиновых лампах мерцали свечи, садовые гирлянды, которые она уговорила Эндрю развесить, переливались красивыми огнями, на дне крюшонниц мокли сморщенные фрукты. Все шло просто великолепно, пока Кейт не упала, сделав неосторожный шаг.

– Ой!

Открыв глаза, она вдруг увидела, что смотрит снизу вверх на сад, тяжело осев на террасу. Сквозь платье она ощущала холод камня, а вокруг гудели голоса людей, склонившихся над ней.

– Эндрю?

Да где же он? Кейт даже не сразу почувствовала боль. Ей на мгновение показалось, что она пытается удержаться на гребне огромной волны, которая подхватила и несет ее. Боль обрушилась внезапно, словно удар о стену. Ужасный шум исходил откуда-то из глубины ее собственного тела, и словно издалека она услышала плач Адама. Кто-нибудь должен его увести. Ему не следует видеть мать в таком состоянии. Она попыталась заговорить.

– Эн… Э-дрю…

Сквозь пелену шума и боль прорезалось какое-то новое ощущение – рука Оливии, холодная как лед, в ее руке. Раздался высокий и чистый голос Оливии:

– Кейт, кажется, роды начались.

Невозможно! До срока оставалось еще больше месяца. Она вцепилась в руку подруги, пытаясь давлением пальцев сказать то, что никак не мог произнести ее язык.

– Э… Э-дрю?

Почему он не пришел ей на помощь, когда она нуждалась в нем больше всего?

– Все хорошо. – Лицо Оливии представлялось Кейт просто бледным овалом. – Все будет хорошо. Обещаю.

Впоследствии Кейт задумывалась, не была ли Оливия каким-то образом виновата в произошедшем. Словно ее обещание, совершенно бестолковое, в тот момент приобрело губительную мощь проклятия.

Дальше – только отрывочные воспоминания. Боль была слишком сильна, чтобы запомнить все происходившее.

Шершавая обивка сидений в машине, переплетение серых и голубых нитей. Игрушка Адама, закатившаяся под переднее сиденье – блестящая красная пластмассовая машинка с желтыми колесами. Ее было видно только потому, что Кейт лежала на сиденье. Ее рвало, и она пыталась сдержать рвоту липкими ладонями. Эндрю сидел за рулем и пытался вести машину.

– Боже! Боже! Я не знаю, что делать. Держись, мы почти приехали!

А она думала об Адаме. Где Адам? С кем он? Наверняка с Оливией – она его не бросит. Когда родился он, все было совсем не так. Схватки подступали постепенно, дав время доехать до больницы и устроиться с книжкой, угрюмо ожидая предстоящее испытание. Что происходит на этот раз? Почему так больно?

* * *

Позднее.

Нежные руки касались ее. Ей хотелось плакать. Анестезиолог в зеленом медицинском костюме смотрит на нее добрыми глазами. Когда она поморщилась, почувствовав укол, он сказал:

– Простите, что причинил вам боль, Кейт.

Кейт… Кейт… Все зовут ее по имени, а она не может ответить. Голоса в голове: «Тазовое предлежание. ПСП…» Ничего не понятно. Ее ворочали, словно кусок мяса. Звенели какие-то звонки. Она запрокинула голову, и ее понесли торжественно, словно жрицу к могиле.

* * *

Еще позднее.

За дверью плакал Эндрю, и она испугалась за него, за себя, за них обоих, несмотря на боль и крики. А еще она немного злилась. Ему-то что плакать? Потом она перестала ощущать все, что ниже поясницы, словно часть ее тела исчезла. Потом каким-то образом оказалось, что уже ночь, и она лежала одна в тусклом свете лампочек, похожих на догорающие свечи. Никто к ней не подходил. Она сжала кулаки. Ниже пояса все пылало от боли. Зачесался нос, и Кейт сосредоточилась на этом ощущении, потому что оно означало, что она жива. Никто так и не подошел. У нее не было сил кричать, значит, она умирала. Ей захотелось помолиться. Но о чем? Об Адаме, об Эндрю. Но она даже не могла себе представить их лиц. О доме. О мебели, о ярких лампах. Будет нечестно, если она их больше не увидит. Снова голоса вокруг нее, вспыхивающие и гаснущие огоньки, убийственное облегчение оттого, что ее куда-то везут. Вафельное полотенце напомнило ей ее собственную детскую кроватку. Или это была кроватка сестры, Элизабет? Теперь всем занимался кто-то другой, и она могла оставить свое тело. «Я сдаюсь», – пыталась сказать она. Эндрю был где-то рядом, суетливо взмахивая рукавами накинутого голубого халата. Она ощутила ужасный страх, как и тогда, в машине: он не мог ее защитить. Частичка души, доверявшая ему, испытывавшая к нему слабость, огрубела и застыла. Теперь она понимала, что не может на него полагаться. Во всяком случае, не в главном.

Над ней склонилось чье-то лицо, темное на фоне четырех ярких как солнце огней.

– Здравствуйте, Кейт…

Хирург. Подобный богу.

– У ребенка возникли небольшие проблемы, поэтому сейчас мы сделаем экстренное кесарево сечение. Когда вы проснетесь, все уже закончится.

Закончится. Она ухватилась за это слово, как за соломинку. Теперь ей было все равно. Лишь бы это закончилось.

* * *

Еще намного позднее. Или раньше – без понятия.

Эндрю сидел на стуле возле ее койки, положив голову на молитвенно сложенные ладони. Он не спал. Она словно плыла. Ее тело исчезло, и это наполняло Кейт счастьем. Ее рука пульсировала, и, опустив глаза, Кейт увидела трубку, вставленную в вену. Тянущее ощущение в руке тоже говорило о том, что ей поставили капельницу. Значит, вот что чувствовал связанный Гулливер.

В горле пересохло, и она с тоской смотрела на кувшин с водой, пока Эндрю вдруг не вздрогнул, услышав слабое чмоканье ее распухших губ.

– Ты очнулась? – Он проследил за направлением ее взгляда. – Не уверен, что тебе можно… Но…

Он оглянулся в поисках стакана и, найдя его, поднес к ее губам, пролив немного воды на постель. Ему пришлось поддерживать ее, потому что она не могла держать голову. Кейт едва не захлебнулась, торопливо глотая воду. Эндрю обтер ей лицо.

Всплыло смутное воспоминание. Ребенок. Должен быть ребенок. Эндрю откинул волосы со лба, и Кейт заметила залысины, появившиеся за годы их знакомства, заляпанные очки, усталые глаза.

– Они собираются поговорить с нами. Мне одному говорить отказываются.

– Где?..

– Я не видел. Меня выставили, – он уставился в пол. – Кейт… Я не знаю…

Дверь распахнулась, и вошел коренастый мужчина в белом халате, седеющий, с кольцами на пальцах.

– Мистер и миссис Уотерс, – произнес он, переворачивая листок в блокноте.

Кейт было непривычно это слышать – на работе и в большинстве документов она пользовалась девичьей фамилией. За его спиной маячили двое врачей помоложе – рыжая девица с шелушащимся носом и волосами, забранными в хвост, и юноша с огромным кадыком. Кейт вспомнила об Адаме. Кто с ним? Оливия, вспомнила она. Оливия не могла его бросить, и это принесло Кейт огромное облегчение, когда ее везли в операционную. Кто-то другой отвечал за все. Кто-то, на кого можно было положиться. Врач – в карточке на груди было написано «доктор Камерон Фрейзер» – вздохнул. Он оперся крепкими руками о край койки.

– Мне очень жаль, но я должен сообщить плохую новость.

– Нет-нет-нет… – залепетала Кейт, хоть и не могла говорить.

«Не говорите! Не превращайте все в реальность!»

– Возможно, вы обратили внимание, что со мной сегодня студенты. Если хотите, могу попросить их выйти, хотя это и важно для их обучения.

Эндрю неуверенно посмотрел на меня.

– Наверное…

– Пусть уйдут! – откуда-то из груди Кейт наконец-то вырвался голос.

Господи! Неужели ему не понятно, что сейчас не тот момент, когда им нужны зрители?

Доктор Камерон Фрейзер вздохнул и взмахом руки, на которой легонько звякнул «Ролекс», приказал сопровождающим выйти.

– Мистер и миссис Уотерс, вы можете сказать, бывали ли в ваших семьях случаи генетических заболеваний, инвалидности и тому подобное?

– Кажется, нет… – недоуменно протянул Эндрю.

– Случаи мертворождения или младенческой смертности?

Они оба уставились на врача. Тот откашлялся.

– В общем, не важно. Мы постараемся во всем разобраться, хотя это и не всегда получается, особенно в таких случаях.

В каких случаях? «Скажите хоть что-нибудь!» Краем глаза она заметила бледное лицо Эндрю. «Скажи же хоть что-нибудь!»

– Но… э… доктор…

Она видела, что тому не хочется произносить эти слова, превращая их в правду.

– Малышка… С ней все нормально?

С ней. Значит, это девочка. Они говорили, что не хотят знать пол ребенка заранее, хотя Кейт втайне хотелось, чтобы все спланировать, покрасить детскую, представить себе свою дальнейшую жизнь. Кому не хотелось бы узнать, что именно ждет в будущем? Она надеялась на дочку. Мальчик и девочка – полная семья, все на месте, все галочки проставлены. Тогда почему она ощущала растущий ужас, овладевающий ее сознанием и мешающий мыслить рационально?

Доктор Фрейзер захлопнул блокнот.

– Зависит от вашего определения нормы. Она прекрасно дышит и по-своему вполне здорова. Но… В общем, боюсь, вы должны приготовиться к тому, что ваша дочь не совсем такая, как вы ожидали.