В день, который оказался последним, Кейт проснулась рано. Она поставила будильник, чтобы оставить в запасе несколько часов на уборку в доме. Эндрю спал посреди кровати, приоткрыв рот и чуть сопя от разыгравшейся аллергии. Она решила, что сегодня не станет на него злиться, и, чтобы подтвердить самой себе это обещание, легонько поцеловала его холодный лоб, подумав при этом, что иногда проще любить спящего человека, который беззащитен и неподвижен. Эндрю даже не шелохнулся. Она запахнула на выпирающем животе шелковый халат, чувствуя его прохладные складки. День обещал быть чудесным, солнце уже пробивалось золотым светом сквозь шторы. Погода в Англии в мае переменчива, но в день рождения Кейт она всегда была хорошей, а сегодня ей исполнялось тридцать. Она добралась до финишной черты капризных двадцатых, и у нее было все, чего она хотела от жизни. Во всяком случае, был Эндрю – добрый и любящий человек с хорошей работой. Красивый и гостеприимный дом, который сегодня предстояло впервые показать гостям, двухлетний сын и еще один ребенок, который должен был родиться через месяц.
На работе она стала хотя бы изредка попадать на экран, освещая некоторые местные новости, пока Кьяра, основной репортер, была в отпуске по уходу за ребенком (ирония судьбы – как часто одной женщине приходится уступать место другой из-за беременности, а теперь настала и ее очередь дать дорогу кому-то еще). Но через полгода она вернется, чтобы вновь взяться за работу, а через год-другой, когда Мэри-Энн наконец решит уйти на покой, станет ведущей. Что еще остается? Может быть, найти себе хобби, научиться делать свечи, фигурки для украшения тортов, собирать букеты. Привести в порядок сад. Теперь, когда главные проблемы решены, у нее появится время. Открыть новые грани своих талантов, отточить старые. Стоя в тихой спальне и разглядывая свой силуэт в зеркале, Кейт позволила себе отправить небольшой лучик радости чуть ниже ребер, где лежал младенец, и ответный слабый удар ножки заставил ее вздрогнуть. Это было чудо, настоящее чудо, даже несмотря на изжогу и боль в ногах и спине. Она приучила себя воспринимать все это с благодарностью.
С душем она решила повременить, чтобы быть как можно свежее к приезду гостей, поэтому бесшумно вышла в коридор и открыла дверь в комнату Адама, надеясь, что он все еще спит, как и его отец. Он молча стоял, вцепившись в перекладины своей кроватки.
– Привет! – удивленно сказала Кейт. – Ты уже сам просыпаешься?
Каким же он был красивым ребенком – с ярко-голубыми глазами, блестящими черными волосами и румянцем на щеках, которые она так любила гладить. Конечно же, она гордилась сыном. И надеялась, что сегодня он будет вести себя прилично и не устроит одну из тех истерик, за которые ей всегда было так неудобно.
Адам ничего не ответил. Он еще почти не говорил, и хотя Кейт решительно заявляла, что беспокоиться не о чем, это ее тревожило. Мокрым подгузником не пахло, ребенок не плакал. Правильно ли будет оставить его ненадолго одного, чтобы просто насладиться тишиной, прибраться в доме?
– Мамочка скоро вернется, – сказала она и выскользнула из комнаты.
Адам не произнес ни звука. Возможно, он наконец-то начал становиться не таким навязчивым.
На кухне она наклонилась, чтобы подобрать разбросанные игрушки, и поцокала языком, увидев грязную кружку и тарелку, которые Эндрю оставил на кофейном столике с вечера. Он что, переломился бы донести их до раковины, раз уж все равно прошел через всю кухню, чтобы лечь спать? Но нет, она не будет с ним ссориться. Только не сегодня. Он так много работал, каждый день ездил в Лондон и обратно в битком набитых поездах, постоянно на ногах. Она не станет кричать на него из-за грязной кружки. Она будет милой Кейт, любящей женой и доброй мамой. Преисполнившись чувством собственного благородства, она взялась за дело.
Дом сверкал чистотой – накануне в семь часов вечера она уложила Адама в кроватку и принялась изо всех сил наводить чистоту, несмотря на просьбы Эндрю сесть и «относиться к этому проще». Ей хотелось сказать, что только один человек в доме мог относиться к этому проще, и это была явно не она. Но теперь она понимала, что усилия того стоили: встать и увидеть, что все вокруг сияет и пахнет воском, а в вазе из толстого стекла распускаются лилии, которые Эндрю считал причиной своей аллергии. Кейт открыла холодильник, разглядывая затянутые пищевой пленкой миски и тарелки с едой, приготовленной накануне. Она решила обойтись без завтрака – мысль о том, чтобы нарушить стерильную чистоту кухни, была невыносима. В голове она прокручивала воодушевляющие сценарии, как прибывают гости, как они говорят: «О, Кейт! Как здесь здорово! Кейт, у тебя такой цветущий вид! Как вкусно! Какая замечательная вечеринка!»
Она вновь оглядела дом – чистые паркетные полы, вымытые с шампунем ковры и диван, ни единой пылинки на мебели, картины, которые она развесила сама, устав ждать, пока Эндрю возьмется за молоток, – и подумала: «У меня получилось! Готово! Я победила!»
Эндрю проснулся в половине десятого и тут же начал стонать.
– Кажется, я простудился. Что-то худо себя чувствую.
Ох уж этот Эндрю со своими простудами! Даже от пациента с лихорадкой Эбола не услышишь столько жалоб. Но работа требовала от него огромных усилий, и нужно было проявлять понимание. Во всяком случае, ей приходилось повторять себе это по несколько раз на дню.
Кейт стояла у раковины и мыла миски из-под только что взбитых сливок. Желе застывало, салаты охлаждались в холодильнике. Ей хотелось, чтобы, когда гости войдут в дом, все выглядело идеально, а он тут принялся рыться в ящиках и колдовать с лекарствами от простуды, рассыпав сладкий мелкий порошок по столу.
– Может быть, уберешь пакет обратно?
Она вытерла порошок и отжала тряпку. Эндрю, поморщившись, прислонился к столу и выпил лекарство.
– Ты уже снял батут с чердака?
Она знала, что он этого не сделал.
– А… Да, сниму.
Он снова уткнулся в «Блэкберри» – что-то вроде навороченного пейджера, самое бесчеловечное устройство в мире. Когда этот предмет оказывался в руках у Эндрю, жена, ребенок и дом переставали для него существовать. Иногда ей казалось, что стоило бы придумать функцию, которая могла бы выводить на экран ее слова: «Установи уже чертов батут. Спасибо. Пока».
Она натянуто улыбнулась.
– Спасибо. Просто… постарайся сделать это до начала вечеринки.
Она была Доброй Кейт, участливой женой, любящей матерью, успешным репортером. Это все было о ней. Не стоило злиться по пустякам.
Из соседней комнаты раздался какой-то треск. Молчание Адама, которого она оставила перед телевизором, не предвещало ничего хорошего. И снова она, на восьмом месяце беременности, подождала, не заметит ли муж. Не заметил.
– Не принесешь его, милый? Пожалуйста!
Эндрю еле оторвал взгляд от экрана, но тут же вернулся к нему, словно экран держал его как рыбу на крючке. Он был весь в работе – она почти чувствовала, как у него сдавливает грудь при виде сообщений, которые требовали ответа даже в субботу. Кейт не собиралась сегодня ссориться. Это был ее день рождения. Она была уже на последней стадии беременности, которая еще позволяла делать ей хоть что-то, и, если он не сможет помочь, то ей придется в одиночку устраивать вечеринку для трех десятков взрослых и детей. Конечно, она могла с этим справиться. Просто она не понимала, почему должна была это делать.
Первой приехала Оливия. Она предложила приехать пораньше, чтобы помочь, но Кейт подозревала, что на самом деле ее коллега часто просто чувствовала себя одинокой. Она знала, что Оливия переехала в Бишопсдин из Лондона, когда нашла работу в региональном офисе Би-би-си, и городок, полный мамочек, устраивавших заторы из колясок в проходах магазинов, оказался не лучшим местом для одинокой молодой женщины.
Она открыла дверь и чуть наклонилась, чтобы живот не мешал ей поцеловать воздух возле щеки Оливии.
– Рада тебя видеть!
Кейт ощутила, как надвигается то противоречивое чувство, которое возникало всякий раз, когда она тратила несколько часов на организацию праздника. Она стояла, оглядывая батарею винных бутылок, еду, разложенную по красивым тарелкам, воздушные шары и цветы и спрашивала себя: зачем они приходят? Почему она должна развлекать этих людей? Хотелось убежать наверх, прихватив с собой праздничный торт. Но Оливия была рядом, а значит, нужно было держать приветливую улыбку.
– Боже! Как здесь красиво! Не знаю, как у тебя получается…
Оливия скинула длинный кардиган с худых белых плеч. Она казалась такой крошечной рядом с Кейт. Но это было нормально. После рождения ребенка Кейт пойдет в зал и, как пишут в журналах, приведет себя в форму.
– Легко, – соврала Кейт. – О… Не стоило…
Оливия принялась выгружать подарки из хозяйственной сумки – розовую орхидею, запотевшую бутылку просекко и букет белых роз в фиолетовой оберточной бумаге. Слишком много всего. Бесит.
– Это тебе. – Цветы. – И кое-что для Адама на случай, если он решит, что ему уделяют недостаточно внимания с новым ребенком и всем прочим. – Что-то небольшое, завернутое в салфетку.
– Как мило с твоей стороны.
Это был намек, что Кейт стоило бы самой купить что-нибудь для первенца? Ей была ненавистна мысль о том, что она что-то делала не так, где-то ошибалась. Ее охватило легкое беспокойство, как и всегда в присутствии Оливии. В доме этой женщины детей не было, но она все равно была матерью. Иногда Кейт задумывалась, не по этой ли причине Оливию, несмотря на все пирожки и самодельные открытки, недолюбливали коллеги по телестудии. Никто толком не знал, к какой категории ее отнести. Конечно, ходили слухи о том, почему девочка – совсем малышка – не жила с Оливией. Но Кейт приходилось быть вежливой. Едва ли легко жить вдали от ребенка, хоть Кейт иногда и представляла себе, как отправляется в длительный отпуск на курорт в полном одиночестве.
– Может, сама подаришь это Ади? Он еще в кроватке, а мне самой его на руки не поднять.
– Конечно.
Как всегда внимательная, Оливия понеслась в детскую, и, вновь ненадолго оставшись одна, Кейт провела ладонью по лилиям и накрытой пленкой тарелке с мясной нарезкой. Волнение перед вечеринкой вступило в полную силу. Вдруг больше никто не придет? А вдруг придут, но не поладят между собой? Вдруг праздник никому не понравится и во всем обвинят ее?
Раздался звонок в дверь, и сердце екнуло.
– Лив? Ты не откроешь?
Ответа не последовало, наверху стояла тишина. Кейт сама поплелась к двери, с трудом преодолев десяток шагов. Звонок прозвенел снова, и она растянула губы в улыбке. На пороге стояли Крис и Келли, чей двухлетний сын Джордан ходил в одни ясли с Адамом.
– Привет! – Келли в тесноватом длинном платье, открывавшем татуировку на ее плече, казалась нервной. – Мы тут принесли… Крис?
– А! – Крис, одетый в рубашку поло и укороченные брюки цвета хаки, неловко протянул бутылку белого вина из супермаркета.
– Как здорово! Здравствуй, Джордан!
Она думала поцеловать малыша, но заметила на его хмуром личике какую-то сыпь. Родители прокололи ему ухо и нарядили в детскую копию формы футбольной сборной Англии – черт бы побрал этот чемпионат мира! Да еще и синтетика в такую жару!
– Проходите!
О проекте
О подписке