Эндрю, наши дни

Эндрю со временем пришел к выводу, что лучшее и одновременно худшее свойство человека – способность привыкать ко всему. Взять его годы в лондонской юридической фирме с ежедневными поездками на работу: он приучил себя просыпаться в шесть, выходить из дома на холод, забиваться в поезд, где ему обычно не хватало сидячего места, и целый час стоять, пытаясь читать литературное приложение к «Таймс». Потом десять часов торчать в офисе, глядя в экран запылившегося компьютера, перекусывая сэндвичами, пропитанными обезжиренным майонезом, и время от времени выглядывая в окно, чтобы убедиться, что остальной мир никуда не делся. Потом – домой, к кипящей от ярости Кейт, вони подгузников и реву детей. Попытки цепляться за крупицы комфорта в собственной жизни, вроде тайком перехваченного кекса по пути домой, возможности урывками послушать музыку в наушниках по пути до станции, почитать книгу, стоя в поезде, и помечтать однажды увидеть на обложке собственное имя.

И вот это произошло, хоть и не совсем так, как он себе представлял. На «Амазоне» появилась страничка с его именем, фотографией и обложкой книги. У него были назначены мероприятия, творческие встречи в книжных магазинах, даже парочка фестивалей. Сегодня его книга должна поступить в продажу – он долго ждал этого триумфального момента. А в восемь утра по времени тихоокеанского побережья США должен позвонить продюсер насчет экранизации его книги. Он пытался, пусть и безуспешно, представить себе лицо актера, который будет его играть, на афишах, на экранах кинотеатров. Кого пригласят на роль? Может, Джона Кьюсака? Возможно, им придется пообщаться, чтобы тот смог перенять манеры Эндрю. Здесь воображение его обычно подводило, потому что жизнь человека не может поменяться настолько резко. Но это уже случилось. У него было все, к чему он стремился долгие годы. Агент, договор с издательством, о котором было написано в профессиональном журнале для книгоиздателей. Ему больше не приходилось каждый день ухаживать за ребенком с тяжелой инвалидностью, чем, как ему казалось, придется заниматься всю оставшуюся жизнь, хотя при этой мысли у него и сжимало сердце от чувства вины. Адам… Ну, за Адама ему всегда было тревожно, но он хотя бы больше не жил в родительском доме, как многие молодые люди, и был занят своей группой. Была еще Оливия, и, да, их положение было по меньшей мере странным, но во многих отношениях она стала ему спутницей жизни и матерью его детей. Получив аванс за книгу, он смог уйти из давно опостылевшей юридической фирмы, и тот момент, когда он вручил заявление об увольнении по собственному желанию, стал одним из самых счастливых в его жизни. Поэтому у Эндрю были основания для радости.

Он понимал, что привыкнуть можно даже к чудесам. Многие годы, во всяком случае раньше, он принимал как должное, что Кирсти может подать сигнал, что хочет поесть, или попрощаться, или выразить свою любовь, хотя когда-то это казалось невозможным. Он уже начал жаловаться на то, что агент не отвечает на письма в тот же день или что иностранное издательство предлагает за права слишком низкую цену, или на рассеянность своего представителя по связям с прессой, двадцатичетырехлетней девушки по имени Фелисия. Его уже тревожил счет из налоговой на круглую сумму за огромный аванс. Пожалуй, люди никогда не меняются. Если они не были счастливы, если всегда испытывали смутную тревогу, то, наверное, это останется с ними навсегда. Возможно, Кейт тоже не изменилась. Возможно, несмотря на особняк в Голливуде (как он себе воображал), работу на американском телевидении и брак с кинопродюсером (странно было думать о том, что у нее есть муж, когда мужем, безусловно, был он сам), Кейт осталась такой же, какой была до ухода. Вихрь гнева и разочарования, ей всегда всего мало. Когда-то он думал, что ее сломало рождение Кирсти. Но ведь это было не так, верно? Даже в счастливые годы она была деятельной только тогда, когда бежала со всех ног, чтобы опередить других, купить дом, выйти замуж, родить детей, сделать карьеру. Она любила его только тогда, когда он бежал рядом – контракт на стажировку, хорошая работа, пятилетний план. Если вообще когда-нибудь любила.

Он ушел в кабинет задолго до назначенного времени звонка. Оливия, как всегда тактичная, ушла попить чая с мятой и прогуляться по парку. Ее великодушие иногда раздражало его. Было куда удобнее сравнивать себя с Кейт, уход которой навсегда оставил за ним моральное преимущество. Он перешел по ссылке на видеозвонок. Удивительно, что до 2020 года он ни разу не созванивался по видеосвязи, а теперь это стало нормой. Он посмотрел на собственное изображение на экране: мужчина средних лет с редеющими волосами и немодными очками, одетый в рубашку с галстуком. Теперь он видел, как это было глупо. В Голливуде галстуков не носили. Эндрю быстро начал его снимать, но запутался и едва не задушил себя, поэтому, когда раздался входящий звонок, он сидел с покрасневшим лицом и слегка запыхавшийся.

На экране его компьютера появилось изображение мужчины, бледного и рыжеволосого, но симпатичного, одетого в голубую рубашку с расстегнутым воротом. Никакого загара, несмотря на жизнь в Лос-Анджелесе. Он сидел в светлой и просторной комнате с темными деревянными полами, а полки за его спиной были заставлены книгами, дисками и наградами (Эндрю прищурился, чтобы разглядеть, нет ли там «Оскара»).

– Здравствуйте… Эндрю?

Говорил он со смешанным англо-американским акцентом. В углу экрана значилось имя: «Конор Райан».

– Да, да, это я! Вы меня слышите?

Небольшая задержка на линии заставила его немного понервничать.

– Я вас слышу!

– Э… Привет! Рад наконец-то с вами увидеться. Пусть и виртуально.

Оба делано хохотнули.

– Нам понравилась ваша книга. Просто замечательная. Очень рады, что вы выбрали нас для экранизации.

– Э… Ну… Просто… Мне показалось, что вы с ней отлично справитесь. Вы как будто поняли ее.