5. Безумие ночи

И опять он ворочался и не мог уснуть. Даже когда за стеной утихли голоса родных Амантура, обеспокоенных вестью о возвращении, Тихон продолжал вслушиваться в тишину и думать о собственном положении.

После разговора с Аминой сломалась его прежняя установка, запрещавшая копаться в прошлом. Уступила натиску хлынувших мыслей. Несколько дней назад никто не мог бы сказать, что настанет конец его пустой и строго размеренной жизни. Но с того момента, когда капитан Мао застукал его в своей каюте, в жизни контрабандиста Тихона Злотникова совершился крутой поворот. Казалось бы, причина случившегося связана с родом его занятий – ведь сколь веревочке ни виться... И любой, даже самый удачливый флибустьер неизбежно терпит крах, если вовремя не отказывается от своего ремесла.

«Но что же заставило меня так сглупить?»

Сейчас, когда можно было думать об этом более спокойно и почти непредвзято, становилось ясно, что иначе как помутнением рассудка или вмешательством тайных сил объяснить случившееся невозможно. Да, он потерял осторожность. Но это лишь верхушка проблемы. Почему он допустил это? Вот где загадка, требующая взгляда внутрь себя. И чтобы понять, надо вспомнить, почему он решил заняться контрабандой и пришел к жизни такой никчемной... Вспомнить все, как бы ни сопротивлялась этому на сквозь больная душа!

* * *

...Это произошло незадолго до войны. До того, как Сибирь стала яблоком раздора. Когда города ее спали спокойно, и никто не подозревал о грядущей беде...

Статистика свидетельствует, что в мире каждую минуту вершится насилие. Но это не заботит никого, пока не коснется лично.

В тот черный для Тихона Злотникова день он с женой и двумя дочерьми должен был отправиться в туристическую поездку. Но из-за плохой погоды рейс из Иркутска отменили – вылет перенесли на завтра. Пользуясь возможностью, Тихон решил, что добьет кое-какие дела на работе, чтобы по возвращении легче было войти в колею. Жена его отговаривала, как будто чуяла беду, но он настоял. Разве он мог знать, что сажая семью в такси, разговаривал с ними в последний раз?

В офисе он провел не более десяти минут, да, собственно, в офис и не заходил: оказалось, что в здании авария и отключен свет, причем надолго. Позвонил жене, но услышал лишь долгие гудки. Набрал домашний номер, и снова никто не ответил. Можно было бы позвонить соседям, но те ни с кем не поддерживали тесных отношений.

Все время, пока ехал в такси, Тихон продолжал названивать. Тревогу усилил начавшийся проливной дождь. Машины ползли медленно, и полчаса езды превратили нервы в натянутую струну. Когда подъехали к дому, тротуары едва возвышались над улицами, полными воды. Пока Тихон бежал от такси к подъезду, успел промокнуть. Вскочив на крыльцо, поднял взгляд на окна своей квартиры. И как нарочно, слетевшая с козырька струйка угодила в глаза. Он тогда пользовался контактными линзами, и те едва не уплыли. Вода обожгла, он почти ничего не видел и двери открыл вслепую. В подъезде столкнулся с двумя мужчинами, прорвался между ними, даже не извинившись. Впрочем, и они, не сказав ни слова, торопливо выскочили на улицу, где дождь навсегда скрыл их следы. Вероятно, эти двое были теми самыми людьми, лица которых Тихону следовало запомнить. Впрочем, утверждать этого он не мог ни тогда, ни тем более сейчас...

Поднявшись на свой этаж, он обнаружил дверь незапертой: сквозь тонкую щель виднелся свет в коридоре. Когда Тихон распахнул дверь, он увидел свою жену и дочерей...

Но табу на эту сцену даже сейчас, после стольких лет, невозможно было преодолеть. Вспышкой его разум выхватывал из памяти единственную деталь – светлые волосы младшей дочери, рассыпанные по полу. Тогда ему показалось, что она спит. Но почему на полу? И почему не слышит его крика?..

И с тем криком его жизнь превратилась в сплошной кошмар. А любая попытка вспомнить все заканчивалась тем же внутренним криком, от которого мутилось сознание, погружая Тихона в полуобморочное состояние. Он никак не мог простить себя за то, что в тот злополучный день убежал от семьи, предпочтя работу возможности провести время с родными. Наверное, он сумел бы защитить их...

Тех двоих, что выходили из подъезда, так и не нашли. О них ничего не было известно – кто, зачем и к кому приходили. А он даже не мог составить их фоторобот. Не попали они и в камеры видеонаблюдения, как назло не работавшие в тот день. Наиболее вероятной следствие посчитало версию, что убийцы пробрались в квартиру, подумав, что хозяева надолго уехали. А когда неожиданно вернулись из аэропорта жена и дочери Тихона, душегубы избавились от них, как от свидетелей.

И даже если бы преступников нашли, утешила бы Злотникова только их казнь. Долго он мечтал о возмездии, о том, как резал бы их по кусочкам, чтобы доставить как можно больше мучений, и умерщвлял бы медленно, бесконечно...

А потом что-то случилось. Будто лопнул нарыв, и постепенно стихающая злоба уступила место другому чувству. Нет, он по-прежнему считал, что зло должно быть наказано, однако более не стремился к отмщению. Старался осознать причины случившегося: ведь ничего не происходит в этом мире просто так, думал он. «И ненависть мне не поможет. Это я – главная причина случившегося. Это была моя семья. Я наплевал на семью и притянул беду. Значит, должен суметь пережить весь этот ужас и понять, для чего такое испытание...»

Прощение – вот чего он стал искать. Пускай те люди совершили зло – он не должен их ненавидеть. Их накажет кто-то или что-то гораздо более сильное, чем закон человеческий и человеческая же ненависть. Ведь они совершили злодеяние по отношению к самим себе, растоптали что-то в душе своей.

Не отягощаться злом стало его самоцелью. Но укрепиться в этой новой для себя идее мешало отношение друзей и сослуживцев, с которыми он делился мыслями. Он чувствовал непонимание окружающих, его считали блаженным, поскольку он отступил от извечного и строгого правила возмездия. Думали, вероятно, что он гордится своим отходом от принципа «око за око». А он не спал и рыдал ночами, в безостановочных размышлениях стремительно и в то же время мучительно избавляясь от ненависти.

Он бесконечно устал, и, может быть, перестарался, не сумел заполнить образовавшуюся пустоту. В душу начало вторгаться равнодушие к миру, к людям, которые окружали его. Он не мог жить прежней жизнью. Все вокруг казалось бесполезным, лишенным смысла. Через полгода Тихон покинул Иркутск. Планировал уехать на некоторое время куда-нибудь очень далеко, где можно дальше кормить свое одиночество и разлившуюся в душе тоску. Небольшой поселок под Архангельском стал его новым пристанищем. Может, и не случайно был выбран именно этот город, как будто Тихон подсознательно искал опоры у начальника небесного воинства, архангела Михаила, в честь которого именован был северный град, архангела, который, по преданию, должен будет призвать трубным гласом души на Страшный суд.

Домик он снял на отшибе, у самого Белого моря. Раз или два в месяц выбирался в магазин за покупками, всем видам еды предпочитая консервы. Ни с кем не общался, нигде не работал, благо позволял банковский счет, денег на котором раньше хватало на четверых, а уж на одного с лихвой. Единственными друзьями его стали собеседники виртуальные – пользователи Сети, в разной степени страдающие агорафобией. Сбиваясь в тесные кружки сетевого общения, схожие негласными правилами с сектами, где не было места чужим, они жили в своем мирке.

А в большом мире бушевали страсти по поводу очередного глобального энергетического кризиса. Впрочем, столкновения за энергоресурсы случались и раньше, так что события предвоенного времени для многих, включая Тихона, остались незамеченными. Разве что повысилась плата за электроэнергию да продукты стали дороже. Но если бы Тихона спросили, сколько денег осталось на его счету, он бы пожал плечами и через минуту забыл о вопросе. Где-то далеко в Иркутске ждала его обставленная дорогой мебелью пустая квартира. О том, чтобы продать ее или сдать кому-либо в аренду, чтобы выручить деньги, Тихон тоже не задумывался. И он по-прежнему был одинок. Но и мысли о том, чтобы создать другую семью, не допускал...

А между тем за пределами России возникло Международное бюро по эксплуатации недр – детище робкое, но перспективное. Мировое сообщество все активнее призывало дряхлеющего «русского медведя» отказаться от прав на Сибирь. Спровоцированный извне, в столице случился переворот и почти бескровная сдача власти в угоду новому политическому и экономическому курсу. Это, безусловно, стало глобальнейшим событием. Началась череда громких убийств: избавлялись от крупных бизнесменов, владельцев гигантских корпораций, права на которые перетекали из одних рук в другие. Тихон и этого не знал. Прошла для него незамеченной ситуация вокруг нефтеносных и газоносных месторождений арктического шельфа, где до войны начали активно качать ресурсы со дна Ледовитого океана, и это оказалось проще и выгоднее, чем вкладывать средства в обустройство Сибири и Дальнего Востока. И сразу идея общемирового освоения Сибири перестала быть чисто иллюзорной и стала осуществляться на практике. С барского соизволения нового правительства России.

Весь мир наблюдал за тем, как огромную территорию за Уралом делили на протектораты и отдавали в недропользование всем, кто хотел: Европе, Штатам, Японии, Китаю. Немало досталось маленьким «азиатским тиграм», число которых значительно увеличилось. Естественно, с обязательством откупаться особым налогом в пользу Московии. И без того избалованная, столица и вовсе обезумела от свежей порции денежных вливаний.

Но через два года среди особенно ревностных патриотов распространился слух, что история с арктическим шельфом – фикция, обман и заговор, устроенный врагами тех, кто всегда боялся сильной России и еще с конца двадцатого века намеренно подсаживал ее на сырьевую иглу, что никаких таких особенных запасов на самом деле там нет, а тех, что имеются, хватит ненадолго. Как водится в таких случаях, поднялась очередная волна ненависти всех ко всем: к коварным иноземцам, к собственному правительству, к шарлатанам ученым, в одночасье из героев превратившимся во врагов народа. Назревали волнения и за Уралом, где отдельные округа, обеспокоенные тем, что заморские пришельцы грабят и вывозят все, что можно, а деньги рекой продолжают течь к «москалям», решили сыграть на упреждение и объявили о независимости, пока их совсем не продали в чужое владение, как в свое время поступили с Аляской...

Эти сообщения вызывали у Тихона отвращение к любой, даже политически не окрашенной вести. Отрезвление наступило, когда во время очередного его похода в супермаркет на толпу покупателей с гигантского, во всю стену, экрана обрушилось известие, что против армии генерала Маслова под Иркутском были применены нейтронные бомбы малого радиуса действия. Злотников не имел ни малейшего представления о том, кто такой генерал Маслов, хотя люди активно обсуждали эту новость, а после начали сметать с полок все подряд.

Его поразило упоминание об Иркутске.

Так ничего и не купив, обратно к компьютеру он помчался с желанием восполнить тот информационный вакуум, который образовался за эти молниеносно прошедшие месяцы одиночества.

Так, с опозданием Тихон узнал, что происходит в мире. Роясь в устаревших сообщениях Сети, он читал про перевороты и про дележ собственности и ресурсов, про БЭН и его место в изменившемся миропорядке. А через три дня, спровоцированный чьей-то безумной выходкой, ядерный шторм пронесся по всей Сибири. Те, кто не успели покинуть свои города, оказались в роли заложников, которым предстояло умереть вместе с захватчиками.

Схлопнулась экономика и кончились деньги. Тихон пытался искать работу, но постоянной не находил. Домик пришлось оставить и сменить на комнатушку. А вскоре он распрощался и с компьютером, однажды сломавшимся без надежды на замену. Полуголодный, как и миллионы соотечественников, он пережил первый год. Верхушки пытались что-то решать, но, как всегда, за счет собственного народа. Правительства менялись одно за другим, пока, наконец, не выдали «на гора» идею о том, что правильнее будет обустроить Россию в ее европейских границах, чем пытаться вернуть навсегда утраченное.

С глаз долой, из сердца вон. Жизнь в стране, урезанной до территории времен Ивана Грозного, потихоньку стала налаживаться. Но душою Тихон был ТАМ, – где была его родина, которую предали те, кто издавна считал, что Сибирь и Дальний Восток – это не Россия, а так, придаток, с которого можно кормиться.

Контроль над территориями за Уралом прибрало в свои руки Бюро эксплуатации недр. Цивилизованная вроде бы структура, с подразделениями во всех вполне цивилизованных государствах. Корпорация, состоящая из отдельных людей, каждый из которых мог считаться милым, порядочным человеком. Но в совокупности эти тысячи милых порядочных людей образовывали чудовищную и бесчеловечную машину по нещадному извлечению ресурсов.

Не дожидаясь, когда спадет радиационный фон, БЭН объявило свои территории зоной свободной добычи и начало набор волонтеров. Тихон без сомнений отправился в контору по найму. Перемена образа жизни сулила возможность вернуться на родину. Тогда он еще не понимал, что возвращаться-то, собственно, некуда...

Так как в нем всегда жива была техническая жилка, он записался на краткосрочные курсы наладчиков шахтного оборудования. Правда, обязательство отработать перед компанией положенный по контракту срок не давало возможности жить по своему усмотрению. Три года он отпахал на восстановленных и вновь открываемых шахтах. Каждую неделю приличная сумма ложилась на счет, но куда тратить деньги, он не задумывался. Работать приходилось в суровых, подчас жесточайших условиях. Постепенно, как подсознательное стремление к смерти, рождалась в нем жажда риска. Это позволяло забыться, целиком отдаться своему делу. И он уже не представлял, что можно где-то найти другую работу. Среди собратьев по труду он искал таких же одиноких волков, как сам. Постепенно их собралась дружная бригада, готовая перемещаться от места к месту, куда позовут новые хозяева. Им часто поручали опасную работу в шахтах, где были особенно сильны скопления метана и малейшая искра могла привести к непоправимым последствиям. Первыми они оценивали результаты своего труда, называли себя смертниками и, спускаясь в самую преисподнюю, смеялись над теми, кто трясся за собственные жизни. Над теми, кто мечтал живым и невредимым вернуться в большой мир. В свой дом. К родным и близким. У смертников ничего этого не было. В какой-то мере это и сыграло с ними злую шутку в Якутии, где срочно понадобилось запускать брошенные в войну рудники. Тамошние владельцы предоставили дешевое и бракованное оборудование, и бригаду фактически отправили на верную смерть. Они не нужны были сытому миру, отъевшемуся падали с тела поверженного гиганта. В крайнем случае огорчатся страховые компании, выплачивая внушительные суммы, которые по смерти застрахованного, если у него нет наследников, должны достаться нанимателям – так хитро было прописано в договорах у большинства из членов бригады Тихона. Никто, естественно, под лупой эти договоры не изучал.

После взрыва метана они попали под завал – крепи шахты проявили все свое коварство. Из тридцати человек выжило двое: Тихон да Алекс Эджертон, дружок-иноземец. Три года они проработали рука об руку. И только двое выбрались из заварушки почти невредимыми. Несколько царапин да шок от обезвоживания не в счет.

В этом Тихон увидел знак. Судьба хранила его для чего-то большего.