От каждой поверхности линзы отражается 4% энергии. Кажется, так… давно я уже не рассчитывал ничего оптического. При мощности лазера в 1,2 ватта этих 4% вполне достаточно для того, чтобы обеспечить тебя зелеными зайчиками в глазу на пару часов. Поэтому инопланетным свечением мне можно любоваться только на стенах, ни в коем случае не оборачиваясь к самому лазеру… И я сижу, любуюсь…

И вдруг… Вдруг вся эта зелёная картина на стенах СМЕЩАЕТСЯ!

Меня аж перекосило от ужаса. Такое смещение возможно в нескольких случаях! Например, если по каким-то причинам сместилось одно из зеркал схемы, и схема поплыла! Или если началось землетрясение, и полуторатонный чугунный стол, на котором стоит лазер, едет сейчас на меня по комнате.

Но в любом случае, итог один. Нет больше голограммы! Уход будет чудовищным.

Вскакиваю! Матерюсь! Убираю мощность лазера, перенастраиваю всю схему… Колупаюсь с полчаса, подстраивая и подгоняя лучи туда, куда нужно. Сажусь вновь, включаю лазер, пишу… И снова картинка плывет спустя секунд так 10 экспозиции!

Мой мат сквозь две закрытые двери услышал Шойдин и пошёл проверять, что же случилось.

Вдвоём с ним мы перетрясли всю схему. Ничего не движется, всё намертво приклеено к столу. Включили лазер на мощность и с ужасом наблюдали, как плывёт пучок…

Плывет на выходе из лазера, а это… Это самое страшное! Это значит, что движется что-то внутри моей девочки, внутри мое зелёненькой "Инновы"!

А знаете, сколько эта красавица стоит? Миллиона полтора, не меньше!

У Шойдина наливаются кровью глаза. Он уже подсчитывает убытки. У меня опускаются руки, я уже оплакиваю свою возлюбленную, свой милый лазер…

Вскрываем "Иннову". Смотрим…

Видели когда-нибудь лазер? Очень простая конструкция, на самом деле. Два зеркала-резонатора, а между ними – сосуд с газом. Присматриваемся… Туды его в качель! Лазерщики, ремонтировавшие мою красавицу после недавней поломки, одно из зеркал приклеили на "МОМЕНТ" Момент нагревается, становится пластичным, и зеркало смещается! Смещается буквально на микроны! Но этого хватает, чтобы пучок на самой голограмме сместился на сантиметра так три. А достаточно и четверти микрона…

Финиш!

Гриша и "Иннова".

Любой, кто проводил в голографичке больше недели, влюблялся. Влюблялся в красавицу "Иннову", в её зеленые глаза, а, точнее – в один глаз, то есть в излучатель. Мощная, надёжная, стабильно выдававшая нужную мощность красавица поражала воображениея любого, имеющего отношение к оптике, и уж тем паче к голографии.

"Иннова" была прекрасна… И мы все любили её нежно и трепетно. И она отвечала нам взаимностью.

Перефразирую: натрахались мы с ней порядком!

Я тогда был ещё подмастерьем, до серьезных работ не допускавшимся. Голограммы писал Гриша, и секс с "Инновой" был именно его прерогативой. И вот однажды бегаю я туда-сюда по "Оптику", чем-то занимаюсь, время от времени прохожу мимо голографички и через открытую дверь вижу, как Гриша строит новую схему.

Поставит зеркало так, этак, воткнёт на пути пучка узел чистки, покрутит его, повертит… Разберёт схему заново, снова начнёт с самого начала… В общем, занят обычной работой голографиста.

Прохожу мимо один раз. Гриша колдует. Прохожу во второй. Гриша разобрал схему и тупо смотрит на идущий мимо него тоненький лазерный луч. Видимо, встала работа… Прохожу в третий. Гриша стоит перпендикулярно лучу, и с одинаковыми интервалами поднимает и опускает ладонь, "рубя" лучи ладонью.

И повторяет при каждом движении: "Бла! Бла! Бла! Бла!"

Работа голографистом налагает определенный отпечаток на психику…

Тогда я ещё не знал, что через полгода я сам буду разговаривать с "Инновой" и в минуты кризиса инженерной мысли буду выжигать лазерным лучиком узоры на чёрном листочке бумаги!

Шойдин и юбилей.

Не помню, сколько ему тогда стукнуло. То ли 50, то ли 60… Вероятнее всего, 50.

Мы накрыли стол прямо в "Оптике", Шойдин обзвонил всех коллег, с кем когда-либо работал… И в итоге у нас за столом собралось с десяток профессоров, пара лаборантов и мы, четверо студентов различных курсов.

Так моё представление о профессорах, как о серьёзных бородатых дядьках, было развеяно окончательно. Я ж ведь тогда ещё молодой был, первокурсник, студик… Мне казалось, что профессор – это уууууу! А профессор, это, оказывается, ооооооооооо… особенно, когда выпьет!

Рядом со мной сидел доцент Малинин! Будущая легенда СГГА, но на тот момент – просто полноватый и круглолицый маленький профессор. Он оживлённо размахивал руками, пару раз заехав мне по физиономии, рассказывая, какую рыбу он поймал на Волге в 1979-м… Напротив – доцент Лебедев, учивший Гришу водить машину. Да, да, учил он его прямо тут, за столом, держа воображаемый руль и время от времени нажимая на воображаемые педали!

Круче всех был, разумеется, Шойдин… Я застал его в голографичке, за объяснением двум лаборантам, что же такое голография!

– Голография – это удивительно! Вот представьте себе, что с помощью вот этого всего (жест в сторону СИНа, на котором стоит "Иннова" и куча всяких элементов трёх схем, работающих одновременно) можно записать на ПЛОСКУЮ поверхность полную информацию об ОБЪЁМНОМ изображении вот этого вот трёхмерного идиота (жест в сторону себя самого).

Я, кстати, тогда ещё не пил, но всё равно стал звездой шойдинского юбилея. Когда у меня с бутерброда упала колбаса, я отбил её ладонью у самых колен и подцепил ртом на лету…

Вика и шкаф.

Вика была девушкой маленькой. В смысле, по росту. Любила Толкиена и хоббитов, и на все мои шутки относительно своего роста, всегда отвечала: "Полурослики мы!" И гордости в этой фразе было столько, что я сразу же вспоминал, кто спас Средиземье, и перед кем склонял голову король Гондора!

Но как только Вика подходила к шкафу, чтобы повесить в него одежду, я сразу же забывал о почтительном отношении к полуросликам, и тут же запихивал её в шкаф и закрывал дверцу. И это повторялось из раза в раз, так мне нравилось, что Вика в этот шкаф входит без особых проблем!

Зато Вика была единственным членом нашей команды, который мог адекватно обедать в нашем "столовом уголке", потолок в котором был чуть более чем в полутора метрах от пола!