Тимофей смешался. В самом деле, только сейчас ему пришло в голову, что не мешало бы свидеться с Миной. Нет, он прежде подумал о ней, мгновением, когда на «Урале» гнал по шоссе. Вдали увидел поворот и новую, отражающую надпись «Гнилая топь – 5 км». Он вздрогнул, мгновенно десяток мыслей прошелестели в голове, самых разных, но не отсылающих к прошлому, а защищающих настоящее. Тимофей крутанул газ, выжимая из мотоцикла все, на что тот был способен – и через миг его занесло, прямо после поворота. Тяжело перекувыркнувшись, «Урал» шмякнулся владельцу на ногу, поломав ту как щепку, отбросил сидящую позади на обочину, и еще раз эффектно сделав сальто-мортале, рухнул, разбрызгавшись стеклом и металлом.

– Прости я…

– Не подумал.

– Нет, что ты. Думал, и не раз. Просто… понимаешь… Да и потом, – спохватился он. – Ты ведь меня выгнала из дому, нарочно дала пакет и отправила подальше, да?

– Разумеется, – ответила Мина. – я была молодой и глупой, я и сейчас молодая и глупая, но знаю, что живому мальчику с мертвой девочкой куковать зиму в промерзшем доме никак не получится. Я боялась за тебя, очень. Мне очень хотелось, чтоб ты остался навсегда, но… так ведь нельзя. Ты должен жить среди живых. Я так поняла. Потому, когда в лес пришли волонтеры, искавшие какую-то девочку, до сих пор не знаю, ни кто она, ни что с ней сталось, я решилась. Собрала тебя и отправила в мир живых. Мне было больно, но я должна была отпустить тебя. А потом надеяться, что не забудешь.

– Я только понял, что ты выгнала меня. Что тебе твой дом дороже…

– Это не мой дом, ты же помнишь, я свой сожгла, а этот просто хата, самая хорошо сохранившаяся из всей деревни. И да, я не хотела, чтоб нашли ее. Кому-то еще могла понадобиться помощь. А сказки о мертвой девочке пусть лучше останутся сказками.

– Тогда лучше бы ты мне это все в тот час и объяснила, а не отправляла в ельник. Я думал, ты решила бросить меня, я потом звал тебя, я мечтал увидеть тебя.

– И что помешало?

– Видимо, расстояние. После того, как меня нашли, сделали запрос, выяснилось: отец пропал без вести, мать тоже не сыскалась. Она оказалась сиротой, а родители отца умерли несколько лет назад. Тетя Роза, да все те, кого я называл тетями и дядями, соседи наши, не стали брать на себя обузу. Я оказался в детдоме. В двенадцать лет. Среди таких же.

Он пытался рассказать, что засыпал и просыпался с мыслью о ней, что раз даже мечтал сбежать, что плакал в подушку, призывая Мину вывести его. Что он будто вернулся назад, в то время, когда над ним измывался отец. Конечно, детдомовцы не были рады новому постояльцу, тем более, порченному, да еще и найденному на том самом болоте, а потому отношение к нему сложилось скверное. Нет, Тимофея не задирали – так только, пнут в спину и смотрят молча, как он поднимается. Друзей или знакомых хотя бы, он не нашел, закрывшись в себе, ждал выдачи паспорта и устройства на работу, неважно какую, лишь бы подальше отсюда. Хотя об этом мечтал каждый детдомовец, готовый стены проломить одним хотением своим – или погибнуть под этими завалами.

Ему повезло, невероятно, немыслимо. Какая-то семья, живущая в городе, прознала о найденном на болотах слепом мальчике, который прожил там, как уверяли досужие газетчики, не один месяц, удивительным образом выжив в негостеприимной глуши, совершенно беспомощный, но с великой жаждой жизни. Так расписали, что сердобольные люди пришли не просто посмотреть на Тимофея, но через несколько месяцев продавили прошение об усыновлении.

Так жизнь, сделав еще один крутой поворот, свела его с Машей. А дальше все просто. Он влюбился. Еще не видя, лишь чувствуя ее дыхание, вдыхая ее запахи, слыша ее голос, Тимофей понял, что не сможет без нее прожить. Возможно, Маша ощущала что-то подобное, а не только жалость – ибо иначе невозможно все последующее. И его медленное, но верное прозрение и их совместная жизнь, идущую от той самой поры и, как виделось Тимофею, должную продолжиться еще многие годы.

Мина молчала. Потом коснулась его кисти и тихо произнесла:

– Знаешь, мне всегда странно было, почему так. Я кого-то спасала, кому-то помогала, выводила из лесу, сводила с другими. И ни разу никто не вернулся. Нет, меня благодарили, но на месте и после этого я не видела ни одного человека. Правда, даже не очень обидно, только странно. Не по-людски вроде бы.

– Ты еще кого-то спасла?

– За восемь-то лет? Конечно. Бабушку, которая пришла утопиться, потому как дети потратили все деньги на ее якобы лечение от порчи. Брошенного мальчика. Девушку, которую хотели удавить и изнасиловать, да, именно в таком порядке. Мужчину, который не хотел возвращаться домой. Люди разные, странные, столько я их повидала…

Мина помолчала снова, Тимофей хотел ответить ей, но она лишь покачала головой.

– Я рада, что ты выздоровел, окреп, высвободился. Что обрел дом, нашел невесту. Я видела вас, вы,… наверное, созданы друг для друга.

– Прости, что не побывал у тебя. Я… просто я раньше был слеп, а она освободила меня из темницы. Я не могу с ней расстаться с тех пор.

– Ты проезжал мимо, ты не мог не подумать о чем-то. Ты ведь из-за этого не удержал мотоцикл?

Она будто видела его насквозь. Тимофей понурил голову.

– Я… я зайду к тебе, если ты не против. Когда снимут гипс, обязательно. Врач сказал, через две недели.

Мина покачала головой.

– Уже не имеет смысла. Надо приходить самому, а не по указке. Какой будет смысл? – и тут же: – Знаешь, я почему-то думаю, если хотя бы один вернется, я уйду. Мне очень сильно так думается, особенно последнее время. Не знаю, почему. Нет, знаю. Но может это и есть мой выход, – она почему-то улыбнулась. – Я ведь уже тридцать лет там. Сейчас была бы теткой.

Тимофей хотел что-то сказать, рука чуть заметно сдавила его кисть, молодой человек замолчал, пристально глядя на собеседницу. Мина кивнула.

– Я прощаю тебя. Не получилось, так не получилось, буду ждать другого. Я сперва ведь хотела и этот дом уничтожить, но потом поняла – кто-то обязательно придет, а потом вернется. Нельзя, чтоб он, как ты, все для себя делал. Надо встречать как настоящая хозяйка. Может, тогда… – и прибавила: – А ты уезжай, не приходи. Ты ведь так спешил промчаться мимо своего прошлого. Мне не надо таких возвращений. Ты же знаешь меня. Ты меня очень хорошо знаешь. Ты один, кто видел меня насквозь, кто узнал меня. Ты один, кому я открылась и открываюсь сейчас, – она вздохнула и прибавила: – Просто уезжай.

После чего исчезла, будто и не было никогда.

Тимофей еще несколько мгновений смотрел на опустевшее место подле своей койки. Затем тряхнул головой, приходя в себя, оглянулся по сторонам, включил лампу, достал мобильный.

– Такси? Срочный заказ к больнице номер два, на Ореховую.

Положил телефон в карман больничной пижамы, кое-как допрыгал до шкафчика и принялся спешно переодеваться. За этим занятием его застала трель телефона. Вытащить и ответить удалось не сразу

– Такси выехало, будет через десять минут.

Дверь тихо открылась, внутрь проникла знакомая рыжая головка. Некоторое время смотрела за сборами, потом произнесла:

– Что это на тебя нашло? Врач же сказал…

– Не время, Машунь, после объясню. Сколько сейчас, десяти нет? Отлично, значит, доктор еще на месте. Выписываемся и едем.

– Но я подумала….

– Все, уезжаем. Я вызвал такси.

Маша пожала плечами.

– Как скажешь… странно, конечно…. Я тогда пойду, поищу Евгения Палыча и скажу медсестре.

– Давай, я с тобой, – кое-как с помощью Маши взгромоздившись на коляску, Тимофей открыл дверь и выехал в коридор. Нога прострелила болью, но он не обратил на это особого внимания. Крутя колеса, что есть сил, он направлялся к регистратуре, находившейся в соседнем крыле. Лампы в коридоре еле горели, прищурившись от напряжения, Тимофей различал только дверь, за которой горел яркий, почти дневной свет.