Человек в черном костюме

Жолобов снова недовольно глянул на часы: уже четверть десятого, а он все еще не на работе. Приятель попросил зайти за ним, разбудить, если что. Так и вышло: пока Анатолий топтался у порога, Егорчев выискивал исподнее и облачался во что-то, более-менее вразумительное. Не позавтракав, поспешил на автобусную остановку, хотя и тут не удержался, прихватил в чебуречной мерзко пахнущую сдобу, залитую прогорклым маслом. И сейчас давился, пытаясь поспеть за старшим товарищем, старшим, правда, только по возрасту, а не по положению. Но тут разница составляла почти восемь лет.

– Опоздали, – досадливо произнес Анатолий, покусывая губы. – На штраф нарвемся.

– Не боись, дружище, я с секретаршей Сашей договорюсь, она женщина одинокая, потому понимающая, – Егорчев хохотнул и дожевав чебурек, выбросил промасленную бумажку.

– Как ты вообще умудряешься есть эту гадость?

– Завидуешь моему желудку? – усмехнулся Антон. – Он и не такое может. Не все ж пилюли глотать.

– Сам знаешь, у меня изжога.

– То-то ты на меня волком смотришь.

– Смотрю, потому что мы опоздали на пересменку, а ты в ус не дуешь.

– Нет у меня усов, дяденька, вот и не дую, – дурашливо заискрился улыбкой Егорчев. Сам глянул на хронометр, и покачал головой. – А на моих только половина девятого. Кажись, опять встали.

– Удивляюсь тебе…

Он не закончил. Отчасти удивлялся, но куда больше завидовал молодому товарищу, даже его лености и праздности. Впрочем, в глазах Анатолия, даже эти пороки виделись почти как достоинства. Антон умел и впечатление произвести, как барышня на первом свидании, и расположить собеседника, неудивительно, что ему вечно все прощалось. В отличие от Жолобова, Егорчев шел по жизни, смеясь, вот именно этой дурашливой улыбкой, которая заражала и смущением, и непонятной радостью. Как сейчас: Жолобов не смог запретить губам раздвинуться следом, его тут же толкнули в плечо. Какой-то лихач, на самокате, засмотревшись, чуть не врезался в него, и даже не извинившись, помчался дальше. За ним, на скейте, последовала еще пацанва, четыре человека. Чертыхнувшись, Анатолий отошел к самому краю тротуара, уступая дорогу. Егорчев же продолжал, как ни в чем не бывало, идти дальше: подростки будто сговорившись, объехали его стороной.

Жолобов сделал шаг вперед, хотел что-то сказать приятелю, но не успел. Лихач на тертом временем «фольксвагене» круто завернул из левого ряда к обочине, едва не сбив Анатолия. Тот спешно отскочил с бордюра, и затылком врезался в знак «Берегись автомобиля!». В глазах потемнело, липкая мгла застила город.

Жолобов очнулся в больничной палате, лежа на койке под колючим одеялом. Он как-то разом пришел в себя, поднял голову, огляделся по сторонам и увидел странного мужчину средних лет в черном костюме, сидевшего на табурете возле кровати.

– Вы, наконец-то очнулись, очень хорошо, – произнес тот. Анатолий воззрился на пришельца, невольно сощурившись, поворот шеи заставил затылок заняться болью. Жолобов скривился и снова лег.

Странной в мужчине Анатолию виделась одна деталь – его галстук-бабочка. Тоже черная, но в мелкий горошек, совершенно неуместная. Будто у конферансье в театре, а пуще того, в шапито, каких в городе, да и поселках окрест достаточно.

– Кто вы? – пробормотал больной. – Я вас знаю?

– Меня все знают, – приветливо ответил мужчина. – Не все сознаются в этом, но и ладно, я никого не виню. – он помолчал, затем резко переменил тему: – Но к делу. Я ведь не просто так к вам пришел, Анатолий Павлович.

– Я не совсем…

– Сейчас поясню. Видите ли, у вас не так давно образовалась опухоль, она прежде никак себя не проявляла, но за последние несколько месяцев заметно увеличилась в размерах. Счастье, что вы ударились затылком об указатель, иначе через некоторое время все, инсульт. И узнали бы об этом лишь на вскрытии. Голова, сами знаете, предмет темный, до сих пор толком не исследованный.

– А вы… – мысли путались, Жолобов пристально вгляделся в сидевшего напротив. Мужчина вроде бы улыбался ему, но едва заметно. Анатолий решительно не мог вспомнить, где видел его. Но спрашивать – вот сейчас, когда он только выплыл из забытья, не хотелось. Хотя каждое слово сидевшего порождало массу вопросов.

– Вы очень удачно ударились, не находите? – продолжил мужчина. – Вот и я согласен. Но ничего просто так в нашем несовершенном мире не случается. Везение – это лишь стечение хорошо подготовленных обстоятельств. А потому, я полагаю, не будет лишним и вас попросить об одолжении, раз уж я малым образом споспешествовал столь чудесному вашему освобождению от детонатора в черепной коробке.

– Вы были за рулем? – Жолобов начинал понимать, почему человек в черном явился сюда. – Я очень признателен…, хотя… вы могли бы сказать…

– Тогда сделки не случилось бы. Я предлагаю вам договоренность.

– О чем, какую еще…

– Послушайте меня внимательно, Анатолий Павлович. Я сделаю для вас еще одну услугу, научу одному интересному фокусу. Вы сможете на чуть-чуть заглядывать в будущность и у всякого, кого захотите, узнавать причину его смерти. Как это узнал я у вас и подготовился к помощи.

– Что? – одними губами ошарашено спросил Жолобов.

– Я же сказал, что решил поделиться толикой своих умений. Так будет правильнее, вы не находите?

– Да кто же вы? – Жолобов резко поднялся. Затылок отозвался ноющей болью, но он не лег. – Отвечайте!

– Вы понимаете, кто я. Или догадываетесь. Ну же, сами ответьте на вопрос и пойдем далее. Так вы хотите обрести умение предугадывать смерть любого человека? Или желаете вернуться обратно, я и такое могу, назад в тот час, ту минуту, когда выскочили на край тротуара? Меня там уже не будет и все вернется на круги своя. И вы ничего не вспомните из этого разговора.

– Подождите, – голова пошла кругом. Он ледяной рукой коснулся затылка, немного полегчало. – Подождите, я не понимаю. Фокус, определение причины смерти… вы это серьезно?

– Я не шучу, не имею такой привычки. И вы это знаете и даже понимаете почему. Я всегда прихожу ближе к концу, а вы…

Озарение пришло ослепительной вспышкой. Жолобов дернулся всем телом, холодный пот заструился по подмышкам.

– Не может быть… – едва слышно прохрипел он. – Такого не бывает.

– Все однажды случается. Просто я решил с вами договориться. Избавив вас от печального финала, я предлагаю вам умение, которое, думаю, вам сгодится. И да, отныне вы сами будете решать, каковым окажется последний час. В отличие от всех прочих. А взамен, – он взмахнул рукой, упреждая вопросы, – я попрошу самую малость. Всех тех, кому вы назначите причину окончания дней.

– А я…, вернее, они,… когда они…

– А этого я вам не скажу. И вы им. Пусть знают и пытаются избегнуть. Ведь и такое возможно. Всех можно обмануть, особенно, если заранее обо всем договориться.

Голова пошла кругом. Жолобов всматривался в черного человека, но видел лишь тьму, простирающую к нему свои объятия. Наконец, вздрогнул, и поняв, что слишком задерживает величественного собеседника с ответом, кивнул. И тут же произнес, боясь, как бы тот не понял превратно:

– Я согласен, согласен. Меняйте.

А через мгновение Жолобов очнулся. Почувствовал неожиданную легкость в теле, странную невесомость, будто только выплыл из межзвездного пространства. Открыл глаза, осмотрелся. Анатолий находился в пустой больничной палате, голова оказалась перевязана бинтом, странно, но болей никаких не чувствовалось, он поднял руку, проведя по повязке пальцами.

– Очнулись? – донесся смутно знакомый голос. Жолобов дернулся, повернул голову. Нет, это врач, не тот человек…, а кто тот? Видение стерлось из памяти, оставив лишь странное ощущение пустоты после себя. – Прекрасно. Вы здорово треснулись головой, дорогой мой, в следующий раз будьте осторожнее, когда пытаетесь перейти улицу в неположенном месте.

– Да-да, конечно, доктор, – пробормотал Анатолий, разглядывая врача. Тот взял в руки больничный лист, изучая последние записи. Потом подсел на кровать, поднял руку пациента, нащупывая пульс.

– Давайте я вас послушаю… – донесся успокаивающий голос. И тут же глаза застила мгла. Непроглядно черная бездна обрушилась на Жолобова, ослепив его и обездвижив.

Доктор поднялся, кивнул, заметив:

– Тут душновато, а вам надо дышать свежим воздухом, набираться сил. Я открою окно.

Подошел к окну, распахнул створки, вдыхая запах белой сирени, только начавшей цвести, и ныне, после недавнего дождя, пахнувшей просто одуряюще. Четвертый, последний этаж, врач засмотрелся на заросли, изрядно поломанные посетителями, желавшими порадовать близких.

– Доктор, – прервал любования врача Жолобов, – когда мне можно выписываться?

– Да мы вас долго держать не станем. Дня два еще. А разве за вами не придут? Супруга ваша для всех давно как своя, прекрасная работница и человек душевный. Я думал, она сейчас дома, готовит вас.

Анатолий помолчал. С женой он разругался несколько дней назад, и на несколько дней, как всегда в таких случаях, она уехала к маме, в Горлово. Накопила отгулов и уфитиляла. А так… она, действительно, работает в больнице, правда, в другом отделении, родовспомогательном, но если что, договориться может со всеми и обо всем. Неудивительно, что врач его хорошо знает.

– Мы сейчас… словом, она у мамы.

– Такое бывает, – усмехнулся доктор, – Тогда вам стоит ее предупредить. Думаю, сразу приедет – и чем не повод для восстановления отношений, а?

Он хмыкнул, наклонился чуть дальше, видимо, что-то или кого-то увидев. Некоторое время смотрел туда, потом чертыхнулся сквозь зубы.

– Доктор… – немного резче, чем надо, произнес Жолобов. Врач дернулся. Весь его вес оказался сконцентрирован над подоконником, рука предательски заскользила. Еще мгновение и он, чуть слышно вскрикнув, внезапно вывалился из окна и пропал.

До слуха оцепеневшего Жолобова донеся глухой стук и истеричный женский крик.

– Глупости все это, вот глупости, – забормотал он.

– Простите, что вы сказали?

Анатолий поднял глаза, и тут только понял, что ни с ним, ни, тем паче, с доктором ничего не приключилось. Врач стоял у изголовья, он закончил осмотр, и тут обратил внимание на окно. Поднялся, кивнул, заметив:

– Тут душновато, а вам надо дышать свежим воздухом, набираться сил. Я открою окно.

Смутное подозрение шевельнулось в глубинах сознания. Анатолий пробормотал: «Подождите, доктор», – но его, кажется, не услышали. Врач распахнул створки, вдыхая запах белой сирени, начавшей цвести и ныне, после недавнего дождя пахнувшей просто одуряюще. Анатолий замер, затаился, увидев, как врач перегибается через подоконник, разглядывая цветущий куст.

– Доктор, – пробормотал он. Врач не обернулся.

– Доктор, осторожнее! – крикнул, уже не скрываясь, Жолобов.

Врач дернулся, как от удара, шаткое равновесие его тела оказалось вдребезги нарушено. Рука предательски заскользила. Еще мгновение и он, чуть слышно вскрикнув, внезапно вывалился из окна и пропал.

До слуха оцепеневшего Жолобова донеся глухой стук и истеричный женский крик.

– Не переживай, Толя, – шептала в трубку жена. – Я немедленно выезжаю. Ох, если б я знала, что ты в такую историю попадешь, если б знала. Но сам хорош, мало того, что не вспомнил про нашу годовщину…. Ай, да что я, ты, главное, не вспоминай и побольше пей корня валерьянки, он замечательно успокаивает. У нас будущие мамочки на сохранении только им и спасались. А то в голову всякое лезет. Завтра я буду дома.

Жолобов слушал и не слышал ее. Жена, сама никогда не рожавшая, любила оседлать знакомого конька и рассказывать истории их стационара. Сейчас ее трепотня, прежде супруга доводившая, неплохо отвлекала от происшедшего. Тем более, что разумного объяснения случившемуся Анатолий не мог дать, попросту не понимал, что с ним произошло в тот злополучный миг, когда доктор вдруг вывалился из окна, как показалось Жолобову, дважды.

– Это все нервы, работа у меня и раньше была такая и сейчас, – ни к кому не обращаясь, произнес он. Отчасти и верно, прежде он водил инкассаторский броневик, лопнувшего в четырнадцатом году банка. По счастью, на машину никто никогда не нападал, но само сидение в бронированной консервной банке на чужих миллионах тоже до добра не доводит. Отчитываться приходилось за каждый чих и внеплановую остановку. Жолобов был даже рад, когда банк разорился, а он устроился в сорокаэтажную гостиничную высотку, именуемую в народе «огурцом», на должность охранника подземного паркинга.

Наконец, Зина попрощалась, пообещав завтра же «довести его до ума». Анатолий усмехнулся, это она умеет, как никто. Положив мобильный, некоторое время созерцал потолок, затем согласился расписать пульку с товарищем по палате.

Уже через час после катастрофического происшествия его перевели в соседнюю палату, в той, где Жолобов лежал прежде, и ныне вовсю работали следователи. Опросили его, довольно поверхностно и странным фразам больного особо внимания не придавали.

Поздним днем, едва часы поседения начались, пришла тетя Глаша, Анатолий понятия не имел, откуда она узнала о случившемся, возможно, Зина позвонила. Старушка охотно заглянула к племяннику, принесла апельсины и его любимое курабье. Долго выспрашивала, как же это он так, и на прощание посоветовала держаться внутренней стороны тротуара. Положила ладонь на лоб.

– Холодный, значит, на поправку идешь, – уверенно заметила она. Жоболов вздрогнул, скрипнул зубами, почувствовав, как в миг, когда прохладная сухая ладонь покрыла его лоб, он снова оказался во власти тьмы.

Увидел тетю Глашу, лежавшую на постели. Ноги снова ломило, старушка редко выходила из квартиры, разве наведаться к племяшу, в «огурец», что напротив ее дома. Вот и в этот неведомый день, она лежала, приняв «пятерчатку» для верности, приходя в себя после того, как боль начала спадать.

На улице резко затемнело, что-то громогласно ухнуло, хлопнуло, сотрясая дом от основания до крыши. Пыль душным облаком втянулась в комнату через открытые настежь окна. Тетя Глаша с трудом поднялась, попыталась закрыть окна, но разом задохнулась, закашлялась. Мучительно пытаясь выбраться, невыносимо медленно поплелась к двери, пыль душила ее, давила. Она не выдержала натиска, упала на самом пороге, пытаясь найти ключи – и уже не встала больше.

Жолобов дернулся и очнулся. Тетя Глаша уже поднялась, собираясь уходить. Анатолий смотрел на нее невидящим взором, не понимая, что с ней, с ним случилось сейчас. Вернее, с ним сейчас, с ней… когда?

– Береги себя, Толенька, – повторила она. – А то ты вон бледный какой. На апельсины налегай, в них вся сила.

И вышла, оставив Анатолия приходить в себя.

Жолобов медленно поднял руку, вытер пот со лба. В голове снова звенела пустота, он никак не мог припомнить, откуда у него появилась это… дар или проклятье, даже неясно, как назвать. Да какой, к черту, дар, когда он, можно сказать, помог доктору отправиться в полет с четвертого этажа? Видимо, что-то случилось с головой, когда он, двумя днями ранее, треснулся затылком о табличку. Что-то сместилось, даже не в нем именно, но в пространстве-материи, коли он после удара умудряется видеть то, о чем лучше вовсе не знать. И с какой, собственно, стати ему это? Но как ни старался Жолобов вспомнить причину, всякий раз она ускользала. Понимал только одно: лучше бы ему поберечь и себя и других.

И тут снова увидел тетю Глашу.

Серая муть поднялась со дна памяти, Анатолий едва смог выбраться из ее душных клубов. Подумал, наверное это произойдет не сейчас, даже скорее всего. Откуда эта пыль? – она ж не просто так. Может, через одиннадцать лет, когда дом будут сносить, а старушку почему-то забудут.… Сколько ей тогда стукнет… много, восемьдесят. Вдруг обойдут, не предупредят, а она… нет, хорошо, что узнал, может предупредить. Главное, самому не забыть. Да нет, поди, такое забудь. Доктор вон…

Анатолий постарался забыть про доктора, принял таблетки и кемарил до самого полдника. Затем спустился в справочную, пытаясь узнать, когда и у кого ему можно выписаться.

– Больной, вам два дня в себя приходить, – строго заметила сестра. – И не ерепеньтесь, у нас вам будет гораздо лучше, чем дома, даже с Зинаидой. Тут и уход вам и покой. Послушайте, Жолобов, вы ведь еще и Семена Андреевича последним видели, да как…

Анатолий уперто стоял на своем, но и сестра не сдавалась. На шум прибыл новый глава отделения, молодой парень, лет двадцати семи, от силы. Голова у Жолобова уже разламывалась, он готов был уступить, но доктор едва глянув на пациента, здравомысляще решил, что всем сторонам станет лучше, если большой окажется здоровым. Выписал ему больничный на две недели, велел сестре звякнуть Анатолию на работу и отправился с ним подшивать папку. Пока он собирался, снова позвонила Зина.

– Толик, я немного задержусь, вечером буду. Ты как, получше?

Он вспомнил, что Зина может вернуться в любой момент, вздрогнул от этой мысли. Холодок пробежал по коже.

– Нет! – резко ответил он.

– Что нет, Толя?

– Не надо. Пока не надо приезжать. Оставайся у мамы.