– Давай-ка завязывай, у меня тут не гольф-клуб, чтобы выкать. Все свои. Так новенький, говоришь? Случаем, не тот самый.. как бишь его – он щелкает пальцами – Гарри?

Невероятными усилиями растягиваю губы в улыбке:

– Генри – и следуя совету Хельги, добавляю – фильм «Черное Окно» снят по моему сценарию.

– Да я в этом не понимаю, парень – небрежно отмахивается старик – вас тут столько за год проходит, поди упомни всех. Так что пить будешь?

– Дикую Индюшку?

– Ха, слыхали парни? – непонятно кому он это говорит, потому что не повышает голос и глядит преимущественно на свое плечо, после чего вновь на меня – такого у нас не водится, господин из Голливуда. Водку с яблочный соком, что скажешь?

Вздыхаю и киваю:

– Да, давайте.. – заметив его острый взгляд, тут же поправляюсь – давай. Давай, Барри.

Старик вновь хохочет:

– Другое дело, парень.

Когда мой стакан наполняется на четверть заданной сомнительного качества жижей, я беру его и ухожу к одному из немногих свободных столиков в углу. Что ж, обидно понимать, что тебя не включили в круг «избранных чахлого потрепанного провинциального бара». Особенно было обидно когда он сказал, что Дикой Индюшки у них нет, но при этом я точно знаю, что есть. Не знаю почему, но это было чертовски унизительно, будто бы мне указали на мое место. Мол, Дикая Индюшка не твой уровень дорогой, вот тебе водка с соком и радуйся, что хоть так.

В какой-то момент мне даже захотелось, как в первом классе, обиженно фыркнуть и убежать из бара, крикнув (перед тем, как хлопнуть со всей дури дверью): «я знаю, что у тебя есть этот сраный бурбон, ты, кретин обдолбанный, имел я твою мамашу пять раз, член те в рот!».

Так бы сделал восьмилетний мальчишка Генри Пирстман, в которого глава семейства усердно вбивал грубость и выбивал знания, но несмотря на все его усердие, после десяти все начало усваиваться с точностью да наоборот. Быть может, потому что именно тогда я осознал ясно, как день – что больше, чем собственной смерти, я страшусь стать таким же, как мой отец.

Я делаю первый глоток и морщусь, приложив рукав куртки к носу и втянув воздух со всей силы. Что за дикое пойло! Но дабы не выказать неуважения (мало ли, вдруг за эти три месяца у меня будет еще 1000 и 1 мрачных поводов явиться сюда и напиться в стельку пусть даже водкой с соком), я все-таки пытаюсь как можно быстрее свести со своего лица кислое выражение и придвигаю стакан обратно к себе.

Ладно, посижу тут минут пятнадцать для вида, после чего оставлю его на столе и уйду. Вряд ли Барри потом вспомнит, кто из этой кучи где сидел – а водку с соком сейчас, наверное, пьет половина этого сомнительного заведения, больше похожего на подпольный бар во время Сухого Закона.

Блям-блям.

Блям-блям.

Через вой со сцены, где пытается растянуть не растягиваемые ноты все та же самая женщина в теле и в кондиции, я лишь на третий раз различаю во всем этом гуле звонок собственного телефона в кармане куртки. Достаю его.

Альма.

Понимаю, что если отвечу здесь – не то, что она услышит этот вой, а я через этот вой не услышу ни единого ее слова. Потому, оставив куртку рядом со стаканом, отхожу к уборным. Там, конечно, воняет похлеще, зато хотя бы не так режет уши:

– Да?

Секундное молчание.

После чего с сомнением:

– Генри? Это кто-то поет там у тебя?

– Да – тру переносицу – какая-та напившаяся мадам.

– Ты где?

– В баре у Барри.

– Где?

– В баре у..

– Ничего не понимаю, Генри, ты же собирался просто отнести пальто в прачечную. Как ты оказался в баре?

– Тут новичкам в день приезда наливают бесплатно.

– Что-то вроде ресторана?

– Ага, как же – фыркаю – это не НЮ, детка. Скорее что-то ближе к кабаку, причем самому отстойному. У них тут только водка с соком, так что я уже иду домой.

– Хорошо – все еще небольшое сомнение – стейки уже как раз готовы. Мы тебя подождем.

– Ладно. Минут через десять буду.

– Только будь осторожен, на улице уже темно.

– Все нормально.

– Люблю тебя.

– И я тебя.

Отбой.

Сую телефон теперь уже в карман джинс и возвращаюсь в главное помещение. Возьму куртку, сделаю еще один глоток, чтобы согреться перед улицей, а домой.

– Что за.. – хмурюсь, подойдя к столику.

Если бы не моя собственная куртка, висящая на спинке стула, я бы решил, что ошибся столом. Потому что стакана с водкой как не бывало, зато стоит другой, совершенной полный, с какой-то темной жидкостью.

Осторожно беру его, принюхиваюсь.

Бурбон.

Чуть отпиваю.

Весьма хороший бурбон. Неужто нашлась Дикая Индюшка? Но зачем Барри понадобилось менять мои стаканы за ту неполную минуту, пока меня не было? И с чего вдруг он решил сжалиться и решить, что для меня этот бурбон все-таки есть?

А даже если так – зачем унес водку? Да, она мне не сдалась, но я привык, что в сфере обслуживания все должно подчиняться логике и желаниям клиента. Никто не может в его отсутствие, пока он отлучился в уборную, просто брать и переставлять все на свой манер. Это как минимум недозволительно, даже если изменилось в лучшую сторону.

Это странно.

Беру стакан и подхожу к барной стойке:

– Барри!

Обслужив очередного клиента, старик резво подходит ко мне:

– Да, парень?

– Что это? Я ушел на минуту, а мой стакан куда-то пропал, зато появился этот.

– Вот же счастливый денек, да? – хохочет он.

– Нет, серьезно – я даже не улыбаюсь.

– Это тебе подарок.

– От тебя?

– Ага, разбежался. Вон, от Ронни – он кивает мне куда-то в сторону – специальный заказ. Попросил заменить твой стакан на этот, с кой чем более холеным.

Я оборачиваюсь в указанном направлении. В противоположной стороне зала, совсем рядом со сценой, за одним из центральных столиков, сидят парень и женщина. Они так контрастируют в возрасте и одежде, что создается впечатление, что это аристократичная мамаша и ее сынок-алкоголик.

Парню не больше тридцати, легкая щетина, небольшие синяки под глазами. Лощеная рубашка (разрази меня гром, если это не последняя коллекция дольче) с половиной расстегнутых пуговиц, джинсы и шелковый пиджак, наполовину стянутый назад (все в темной палитре). Каштановые волосы в хаотичном беспорядке. Пара темных перстней блестят на пальцах правой руки. Женщина – ей точно за пятьдесят. Седые волосы собраны в какую-то причудливую куполовидную прическу на голове с кучей заколок. Пальцы обоих рук покрыты перстнями. Белое обтягивающее платье чуть ниже колен, а сверху какая-та серебристая накидка. Губы ярко смазаны темно-бордовой помадой, а брови чуть нахмурены, словно она смотрит на все в этом мире с определенной       высоты своего высокомерия.

Мне требуется мгновение, чтобы узнать в этих двоих известную писательницу эротических романов Белль Ромстранг (поднявшуюся на Олимп уже в преклонном, для начала карьеры, возрасте – не более четырех лет назад; однако успешно оттеснившую самых сильных своих конкурентов) и сценариста самых успешных ужастиков за последние три года (и самого молодого успешного сценариста в этой отросли) – Рональда Бристона. Или Ронни Бри, как он больше известен публике.

И вот последний, внимательно глядя на меня, с легкой улыбкой поднимает правую руку и небрежно машет мне. После чего соответствующим жестом приглашает за их столик.

Сбитый с толку, оборачиваюсь обратно к Барри:

– Этот Ронни попросил дать мне стакан с бурбоном?

– Ага.

Но вот новый клиент и Барри опять отходит.

С чего Ронни Бри угощать меня Дикой Индейкой? Но, видимо, у Барри он вызывает определенное уважение, раз для него (и даже для меня по его просьбе) этот бурбон здесь вдруг нашелся. Что удивительнее всего – Барри ведь даже не смутился, говоря мне о напитке в стакане, про наличие которого еще некоторое время назад говорил совершенно другое.

Я многое слышал о Ронни Бри – все-таки, в каком-то смысле мы могли стать коллегами, если бы его успех не пришелся настолько позже после моего. К тому моменту, как Бри «вышел на сцену», я уже успешно с нее два года, как сошел. Потому мне не довелось узнать его лично. Не знал, что и он проводит свои плодотворные зимние месяцы в Провинстауне.

Но вот он самый сидит и зовет меня за их столик?

Что ж, может вечер выдастся не таким плохим, как могло быть. Достаю телефон и набираю Альме краткое смс:

«Не ждите меня, ужинайте сами. Я задержусь. Встретил Ронни Бри в баре. Могу быть слишком поздно – если что, ложитесь без меня».

После чего отключаю звук на случай возможных звонков после получения Альмой этого смс, делаю еще один глоток из стакана с бурбоном и, взяв его с собой, направляюсь через площадь бара к центральному столику этих двоих.

-7-

Когда я подхожу и неловко поднимаю стакан с бурбоном, Бри уже развязно улыбается:

– Какие люди! Я сразу тебя узнал, Генри.

Ну хоть кто-то не исковеркал.

– Правда? – усмехнувшись, киваю на стакан – спасибо за выпивку.

На последнее Ронни не обращает внимание:

– Конечно правда, шутишь что ли? В свое время ты был для меня настоящим гением. Черное Окно! – вскидывает руки (в одной держа стакан) – это отвал всего, чувак, точно тебе говорю. Да чего ты встал, садись давай.

Я беру пустой стул из-за соседнего столика и неловко подсаживаюсь со стороны Ронни. Как-то это странно, такое фривольное общение, даже не познакомились толком.. хотя надо признать, это мне даже нравится. Все просто, легко, без лишних заморочек.

– Это Белль – в шутливой манере Ронни показывает на свою спутницу – моя муза и главная красотка Провинстауна.

Он присвистывает и женщина, наконец, довольно хохочет, махнув рукой с перстнями:

– Прекращай, мерзавец.

– Да, я знаю вас – киваю – вы пишете книги.

– Романы – поправляет она.

– Да еще какие! – подмигивает мне Ронни – мне б в юности такие романы, не пришлось бы смотреть порнушку втихоря от отца. И вся семья считала бы, что я звиздец как люблю книги. Записали бы меня в ученого.

Белль с Ронни смеются, и я вновь улыбаюсь, отхлебнув еще от стакана. Надо побольше выпить, чтобы чувствовать себя увереннее. В итоге, когда они вновь «замечают» меня, я спрашиваю:

– А чем, если не секрет, обусловлен «подарок»? Не помню, чтобы мы были знакомы.

– Во-первых – поучительно выставляет он палец, растягивая гласные на подвыпивший манер – в Провинстауне нет незнакомцев. Если ты здесь, значит мы уже приятели по зимовке. Во-вторых, говорю же, я твой фанат. Ну – он ведет рукой, изображая качающиеся весы – по крайней мере Черное Окно мне зашло.

– Да – с натянутой усмешкой киваю – это пожалуй и единственная моя работа.

– Зато я уже вижу это! – заявляет Бри громче нужного и раскидывает руки в разные стороны, глядя чуть ввысь, будто на какую-то вывеску – «Генри Пирстон возвращается спустя пять лет на арену Голливуда с новым шедевром, что заставит вас кончить в первые три минуты».

– Ну, кончить вряд ли, я ведь не романы Белль – пытаюсь пошутить.

И на мое счастье шутка заходит им обоим. Они смеются и, сделав еще пару глотков, я хмыкаю вместе с ними.

– Ты здесь первый год, да? – уточняет Белль – я тебя раньше не видела.

– Да. А вы, значит, уже точно не первый?

– Мы постояльцы – скалится Ронни – текущий год мой четвертый.

– Мой пятый.

Пятый и

(..поднявшуюся на олимп уже в преклонном, для начала карьеры, возрасте – не более четырех лет назад..)

четвертый

(..сценариста самых успешных ужастиков за последние три года..)

С легкой негодующей улыбкой изгибаю бровь:

– Выходит, вы сюда приезжаете от самого начала своего успеха?

Ронни ухмыляется:

– Скорее, наш успех берет свое начало отсюда.

Пытаюсь уловить шутку, но они не смеются.

– Вы сейчас серьезно?

– Это удивительный город – сообщает Белль – мне здесь очень нравится. Особенно зимой. Тишина, покой, умиротворение. Я приезжаю сюда в начале ноября и уезжаю к середине марта с двумя новенькими бестселлерами, что неизменно возглавят всевозможные списки.

– А я с двумя или тремя сценариями под мышкой – удовлетворенно кивает Ронни – за которые передерутся Ворнер Бразерс и Юниверсал. Пару раз даже писал сценарии для сериалов, которые заглатывал Нетфликс.

– Не понимаю – признаюсь – что здесь такого удивительного?

– Этот город всем дает шанс – заявляет Белль без тени иронии – уверена, ты свой тоже получишь. Вопрос в том, сможешь ли ты им воспользоваться.

Усмехаюсь и отпиваю еще из стакана:

– Уж поверьте, если есть в мире человек, который хочет вернуться к успеху больше, чем я – то подожгите меня прямо сейчас. Я потратил последние бабки, чтобы заплатить за аренду дома тут. Пять лет пишу в стол какое-то дерьмо, и если этот город и правда даст мне хоть какое-то вдохновение, то не сомневайтесь – я воспользуюсь им без промедления.

Ронни с Белль как-то многозначительно переглядываются, будто я ляпнул что-то совсем не то, после чего вновь поднимают стаканы:

– Что ж, за знакомство и Провинстаун – с улыбкой заявляет Бри и мы втроем залпом, выпиваем каждый свои остатки в стакане.

После чего Ронни подходит к барной стойке и делает Барри еще заказ, потом еще, Дикой Индюшки становится все больше, и визги со сцены, перед которой мы сидим, все сильнее заглушаются и рассеиваются. Я чувствую, как пьянею, но оттого не перестаю пить меньше. Мы все пьем.

Пьем и пьем, и говорим о какой-то ерунде, половину из которой я даже не запоминаю. Единственное, что я понимаю – что Ронни и Белль крепкие знакомые, и уже пришли в бар вместе, а не случайно встретились тут, как я с ними. Что они, в отличии от меня, тут никакие дома не снимают (ну конечно, у них ведь все чики-бомбони с писательской машиной!), а живут в собственных особняках в другой черте города.

А еще спустя какое-то время я достаю телефон и вижу, что уже за полночь. От Альмы четыре пропущенных и одно сообщение часом назад:

«Мы ложимся спать. Надеюсь, утром ты объяснишь мне, что это было, Генри».

А что тут объяснять? Сложно было загуглить имя Ронни Бри в гугле, чтобы понять хоть что-то? Засовываю телефон и в карман и продолжаю веселиться. Хотя сложно в полной мере назвать это весельем.

Понятно, почему Ронни и Белль тут сидят. Они поработали, отторабанили днем свою норму превосходного материала, потому по праву пришли вечером отдохнуть за бурбоном. А вот что здесь делаю я, не написавший даже страницы нормального текста? Знакомство, конечно, хорошее – но вряд ли полезное. Уж едва ли Ронни Бри или тем более Белль, смогут меня куда-то протолкнуть или в чем-то помочь, если мой потенциал равняется нулю и полторам говеным страницам в день (в самые лучшие из последних времен).

Такое работает с актерами, с певцами.. но не со сценаристами, в этом и соль.

Те, кто собираются тут зимой – зарабатывают не лицом, а талантом. А если талант вдруг сказал «пока, Генри, я съезжаю», то уже никакие знакомства не помогут. Зато вот похмелье завтра с утра (и как минимум до полудня при таком-то количестве выпитого) точно не даст мне даже попытаться сесть за ноут.

И чем дольше я об этом думаю, чем больше вновь погружаюсь в пучину этих мрачных мыслей – тем сильнее портится настроение, несмотря на алкоголь. В итоге (не знаю, сколько проходит времени), я ставлю полуполный последний стакан на стол и, хлопнув ладонями по коленям, поднимаюсь:

– Ладно, ребят, с вами очень круто посидел. Но мне пора домой.

– Семейный, понимаю – холодно кивает Белль – хотя нет, не понимаю. Я бросила своего жалкого мужа, едва он попытался сказать хоть что-то дурное о моей книге. Бесталантное ничтожество. И уж точно меня никто с тех пор не ограничивал в действиях.

– Меня никто не ограничивает – отвечаю – просто, на самом деле, мне правда пора. Все-таки, я приехал сюда работать, а если буду пить до утра, то о работе можно забыть и на завтра тоже.

– Ты слишком напрягаешься – нахмурившись, замечает Ронни, точно какой-то ценитель, взглянувший на квадрат Малевича – ты прямо-таки зациклен на этом, чувак.

– Сложно не быть на этом зацикленным, когда.. – но тут же обрываюсь, поняв, что иду по третьему кругу – ладно, спасибо за компанию, вечер –кивок на стакан – и выпивку.

– Скидывайся! – фыркает Ронни.

Я тушуюсь:

– А, да, конечно. Я..

Но они тут же с Белль хохочут:

– Я пошутил, чувак. Ладно, иди, но если захочешь поболтать или немного расслабиться – можешь заглянуть ко мне на досуге, у меня коллекция отменного виски. Я почти всегда дома и рад здешним гостям. Тем более – подмигивает – таким талантливым коллегам.

– Ага, обязательно –машинально отвечаю – ладно, давайте.

И, наконец, ухожу к своему первому столику, где оставил куртку. В НЮ ее бы уже точно кто-то спер в подобном злачном месте – но здесь она все так же висит на том же стуле. Я натягиваю ее, после чего капюшон на голову. Бросаю еще один беглый взгляд в центр зала, на своих сегодняшних спутников.

Они уже, совершенно забыв про меня, смотрят на сцену, смеются и что-то говорят друг к другу.

Кивнув самому себе, выхожу из бара.

Настолько разительный контраст заставляет меня даже немного отрезветь. Шум, веселье, крики, свет и музыка – внутри. Пустота, мрак, слабое желтое свечение фонарей и гробовая тишина – снаружи. Да уж, тут ночь ото дня не отлична.

Достаю телефон и набираю маршрут до дома. Сейчас я уже начинаю его запоминать, но все-таки в таком состоянии лучше пока дойти с гаджетом. Наконец, маршрут построен и я иду вперед, стараясь следовать поворотам.

К слову, на первом тишина становится тотальной. Если рядом с баром еще немного были слышны отголоски веселья – теперь же лишь слабый вой ветра да мои гулкие шаги. Температура явно опустилась к ночи, потому что мне начинает быть слегка прохладно.

Ускоряю шаг, продолжая сверяться с телефоном.

И где, спрашивается, те ненормальные бездомные, о которых все талдычила Саманта? Я конечно рад, что никакая чахоточная Салли сейчас не вцепляется мне в плечи, но интересно бы узнать, с чего Саманта вообще взяла, что их в Провинстауне почище крыс в канализации?

Еще один поворот и, наконец, я оказываюсь на улице своего дома. Несколько десятков ярдов – и поднимаюсь на крыльцо, шаря в кармане куртки в поиске ключей, чтобы не будить Альму с Греттой. Не могу найти в одном кармане, и запускаю руку в другой, между тем оглянувшись с высоты ступенек.

Пустая дорога. Пустые улицы.

Все окна в домах темные. Видимо те, кто любят повеселиться здесь после девяти – собрались в баре, остальные уже, как примерные ребята, умостили головы на подушки.

Оп!

Наконец, нащупываю связку ключей и достаю. Вставляю в замочную скважину и как можно тише проворачиваю два раза (именно на столько в Нью-Йорке Альма запирала дверь). Толкаю. Заперта.

Нахмурившись, поворачиваю еще один раз и только тогда дверь отпирается.

Ага, тут видимо на все три.

Что ж, буду знать.

Захожу в темный холл, закрываю дверь и поворачиваю замок на два раза. Как можно тише снимаю обувь, куртку и бросаю на пол. В таком состоянии и мраке единственное, что я смогу, пытаясь ее повесить – это с грохотом уронить вешалку.

Я всегда умел здраво оценивать свои способности в опьянении – наверное, именно поэтому даже в юности никогда не угождал в участок, не творил незаконной дичи и не попадался матери (к тому моменту, как я начал знакомиться с выпивкой, отец уже успешно двинул кони).

БАМ!

Со стороны кухни доносится грохот, словно пару сковородок смели с комфорки.

– Опять ешь по ночам, детка – усмехаюсь, но вовремя перехожу на шепот (дочь-то все еще спит) – а я тут, как придурок, вдохнуть боюсь..