Гарнир

Во вторник мы с Миленой были в марокканском ресторане. Как мы там оказались: у меня было совершенно свободных полтора часа, а ее работа в двух шагах от моего дома, и я подумала, что жалко ее – сидит в конторе, когда такое солнце, и вытащила ее погулять. А уж почему наша прогулка закончилась ровно через семь минут и в ресторане – это некоторая загадка.

Ну, там были хотя бы большие окна, правда, немытые. Вид на Яузу и симпатичную голубую церковь. Нас, впрочем, пытались запихнуть за столик в глубине, где никаких окон не было. «Вас будет двое?» Столы у окна были рассчитаны на четверых. Не то чтобы эти столы были заняты или зарезервированы. Если честно, там не было вообще ни одного посетителя, только один дяденька, но он уже расплачивался и нервно докладывал в свой телефон ситуацию с вагоном керамзита. Этот ресторан, видимо, только что открылся, раньше там было дамское кафе – все такое в оборочках и с претензией на особо здоровое питание. Они еще писали, в каком блюде сколько калорий и для какой оно подходит группы крови (честное слово). Это здорово отпугивало – неудивительно, что кафе в рюшечках прогорело. Поколебавшись, официантка в шелковом как бы африканском балахоне великодушно указала нам на стол у окна. Обычный икейский стол был изобретательно обклеен керамической плиткой и в псевдовосточном духе окружен резными столбиками. К одному из столбиков прикручен динамик, марокканская музыка звучала громче всех разумных пределов. Мы попросили убавить звук. На лице официантки отразилась трудная внутренняя работа. «Одну минуту». Она провела экспресс-совещание с двумя охранниками и барменом. Вернулась: «Можно». Все столы, кроме нашего, по-прежнему стояли пустые. Заглянули несколько офисных девиц без пальто, но тут же отпрянули и пробежали мимо, к киоску с булками. Кто-то – видимо, бармен, а может, невидимый директор-распорядитель – действительно убавил звук. Официантка скромно и с достоинством улыбнулась – так улыбнулся бы ассистент Дэвида Копперфилда: voila! Мы проявили черствость: вместо того, чтобы оценить ее магические способности, попросили сделать музыку еще потише.

На столе возникли два стакана-тюльпанчика, на дне по веточке мяты. «Марокканский чай!» Мы попытались заказать такой же, но без сахара. «Без сахара нельзя. В марокканский чай идет сахар. Но если вы хотите, можно положить поменьше», – и принесла чайник густого сиропа: чудеса кончились. Вообще надо было, конечно, как те девицы, просто купить по булке и посидеть с этими булками на скамейке, медитируя на первую травку. Заказали, в общем, бизнес-ланч, один на двоих. «А гарнир? К горячему идет рис или картошка фри. Что вы будете?» Мы сказали, что ничего не будем. Через полчаса появились две плошки с салатами и суп. Еще через полчаса – наша официантка в сопровождении другой официантки. У первой лицо растерянное, у второй – решительное, даже агрессивное. «Ко второму ложится гарнир, это обязательно. Что желаете: рис или картошку фри?» «Пусть картошка», – испуганно сказала моя подруга, в то время как я, одновременно с ней, сказала: «Ладно, рис».

– Это еще ничего! – сказала Милена, когда официантки наконец отошли. – Когда моя дочка училась в частной школе, там по четвергам весь год на обед давали рыбу под майонезом. Дети ее никогда не ели, говорили: «Фу, опять эта рыба, какая гадость!» Родители на собрании пробовали что-то вякать, но директриса заявила: «Очень, очень вкусная рыба! Просто детям она почему-то не нравится».

А я не могу забыть, как пришла делать маникюр, и у маникюрши в кабинете (метр на метр) было включено «Радио-шансон». Я попросила выключить, а она сказала: «Ну, не знаю. Клиентам нравится!» Притом что, кроме меня, никаких «клиентов» там не было и в принципе быть не могло. В общем, пожаловались друг другу – как две жертвы мирового абсурда… Но только я теперь думаю: а может, это вовсе и не абсурд? Может, мы с ней просто не сумели вписаться в некую простроенную систему Идеального Мира? Где дети по четвергам с удовольствием едят на обед рыбу, запеченную в духовке с луком и майонезом, а «клиенты» доверчиво и с благодарностью предоставляют свои обломанные ногти умелой манипуляторше, равно наслаждаясь теплой ванночкой и «Владимирским централом». А в марокканском кафе громко и зазывно гудит марокканская же музыка, за столик на двоих усаживаются два человека, а за столик на четверых – соответственно четверо. И в чай идет (и никуда уже из него не возвращается) сахар, а к горячему идет, опять-таки, гарнир – сваренный по-восточному рис или пожаренная во фритюрнице картошка. Нам принесли, кстати, картошку – на которую со страху согласилась моя подруга. Жирную, горячую, соленую картошку фри, как в «Макдоналдсе». И я ее всю, в легкой задумчивости, съела.

Город-герой

Кофе скоро польется у меня из ушей. Девятая большая чашка, кофеиновая интоксикация. В голове гул, на печени тоска, в глазах песок. Легла не поздно, в час. Встала в десять, заснула в полшестого, убила семерых. Комары у нас мелкие, черноватые, дико проворные и злые как собаки. Прокусывают даже сквозь одеяло и звенят со сверхъестественной пронзительностью. В июне у них пик активности, но вообще-то летают даже зимой, и антикомариные машинки не очень помогают, нужно хотя бы две штуки на комнату. Гнездятся, говорят, в подвале. Мой нежный муж говорит, что в нашей квартире из-за этого жить нельзя, и живет летом на даче – там комары вялые, несущественные. А я ничего. Всуну по комарилке в каждую розетку, обмотаюсь одеялом и живу.

Если совсем уж зверствуют, начинаю на них охоту: тут главное сначала замереть, приманить гада на голую руку или ногу, а потом бить резко и точно. Я не люблю комаров, но я их уважаю. В сущности, комары – мои спарринг-партнеры, они помогают мне закалять характер. Кто не любит комаров (помимо моего чувствительного мужа), это международные эксперты. В этом году Mercer Consulting определил Москве 201-е место (из 215 крупных городов мира) по уровню здоровья и санитарии. Рядом с нами Уагадугу (Буркина-Фасо), на две строчки выше – Киншаса (Конго). В Африке, на цивилизованный вкус, слишком много мух – у нас тоже. Хотя, по строгости, на цивилизованный вкус, одна муха – уже много, но одна – это все-таки особь, насекомое с забавными глазами-фасетками, а вот «мухи» – это уже показатель так-себе- качества жизни… Вы не знаете, куда пропали такие специальные карандаши, которыми надо мазать оконные рамы, чтобы мухи не летели внутрь, а вылетали только наружу? Прошлым летом они нас прямо спасали. Неужели все раскупили? В этом году я борюсь с мухами взглядом и словом. Тихо говорю мухам: «Кыш!» – и все. Не поверите, но помогает. Я не люблю мух и совсем их не уважаю, но я им отчасти благодарна. Они помогают мне воспитывать в себе, во-первых, волю, а во-вторых, терпимость. Раньше мою терпимость проверяли тараканы – и я с треском (с визгом, переходящим в истерический вой) проваливала проверку. Тараканы жили у нас в прежней квартире на Тверской, в так называемой цэковской четырнадцатиэтажке. А тут, в дореволюционном доме на Хитровке, их нету, нету, нету! Впрочем, говорят, тараканы нас вообще покинули – они, оказывается, не выносят излучений мобильных телефонов. А мы – выносим. То есть хлюпики, конечно, мигрируют на дачу, но мы, настоящие москвичи, – мы все выносим: и мобильные излучения, и злокачественных подвальных комаров, и помоечных мух. 201-е место, вы говорите? Вы говорите – позор? Конечно, позор. Но все равно – я люблю Москву.

Столица нашей Родины, город-герой Москва. Ключевое слово (если вы вдруг не поняли) – «герой». Москва, любовь к Москве, верность этому городу требуют героизма. Если не героизма, то по меньшей мере хорошего мужества. 171-е (из тех же 215) место по качеству жизни, уступая столицам государств Зимбабве, Лаос и Никарагуа. Прочувствуйте это: Лаоса и Никарагуа. Жутчайшие показатели во всем, что касается безопасности граждан, уличной преступности, качества медицинских услуг, состава водопроводной воды, загрязненности воздуха и водоемов, состояния транспорта. 50-е (на этот раз из 50, то есть последнее) место по удобству ведения бизнеса – это утверждают исследователи MasterCard. На первых местах, естественно, Лондон, Нью-Йорк, Токио, на 49-м – город-герой Варшава. Но зато мы по- прежнему держим лидерство по стоимости жизни для иностранных топ-менеджеров; это вызывает некоторую гордость. Молочный коктейль за пять долларов, говорите вы? А за двадцать – не хотите ли? Да хотим, хотим, хотим! Бабушки в гастрономе жалуются, что десяток яиц за сорок рублей – это слишком, а в австрийской булочной на Патриарших буханки по триста рублей – и всегда очередь. Москау из э сити оф контрастс. Впрочем, по стоимости жизни для обычных горожан Москва, как утверждает The Economist, идет наравне с Нью-Йорком. То есть у нас фактически дешево. Особенно в азербайджанских кафе: неопрятно, конечно, но прямо-таки дико вкусно, и меню толщиной с каталог IKEA. Командировочные (т. н. иностранные топ-менеджеры) зубрят: kuikui – шпинат с яйцом, mazoni – типа йогурт, duishbara – консоме с крохотными вкуснейшими равиоли. От этого куча пользы, посмотрите на экспатов: взгляд живой, даже бегающий (где б чего сэкономить в свою пользу?), ребята всегда в тонусе.

И мы, те, которые не сбежали на дачу, тоже в отличном тонусе. И физическом, и, если можно так сказать, нравственном. Мухи? Мы скажем им «кыш». Неописуемая помойка под окнами? Ну, когда-нибудь ее уберут. Крыса пробежала? Крыса – небольшой зверек, обладающий на редкость высоким интеллектом. Бомжи? Да это романтические бродяги. Пыльные «лексусы» поперек тротуара? Вдохнули, выдохнули, перешли на другую сторону. Метро? Лучшее в мире. Москва? Город-герой.

Город-порт

Москва, как известно, – порт пяти морей. Или даже семи. Разницы, увы, нет. Потому что горькая правда состоит в том, что моря в Москве нет вовсе.

Зимой об этом как-то не думаешь. Но летом – коротким, оглушительно жарким московским летом – эта недостаточность, обделенность великого города чувствуется необыкновенно остро.

Я не о купании говорю. Купаться-то и загорать в общем есть где: Серебряный Бор, Коломенское, пляж в Строгине, Воронцовский парк, Царицыно, Останкино, Борисовские пруды… Можно еще долго перечислять. Кроме того, в каждом районе имеется водоем, известный только местным жителям, – обычно безымянный или именуемый аборигенами как-нибудь типа «пруд у прачечной». На три летних месяца эти лужи становятся настоящими центрами жизни. Здесь гуляют с колясочками, загорают на прихваченных из дома покрывалах, устраивают трогательные в своем убожестве пикники, сидят с удочками, купают собак, а некоторые и сами рискуют влезть в мутные глинистые воды, приговаривая, что микроб от грязи дохнет и зараза к заразе не пристает.

В моем детстве тоже был такой «пруд у прачечной». Мы предпочитали называть его озером. Улицы вокруг носили названия: Одесская, Перекопская, Керченская, Херсонская, Симферопольский проспект, Севастопольский бульвар, Крымский вал… Это волновало, потому что казались синонимами слова «Крым» и «юг», «юг» и «море», «лето» и «Крым», «лето» и «юг», «лето» и «море»… «Море» и «отдых», «море» и «праздник».

Душным коротким московским летом всем мучительно хочется праздника. Это настоятельное, упорное желание – как жажда. Жажда удовольствий, развлечений, приключений, всякого рода кайфа. Неслучайно так называемая индустрия развлечений так бурно расцвела в этом городе – практически ни на чем. Но, увы, сама по себе Москва никак не праздник, который всегда с тобой, нет. Москва слишком – во всех отношениях – тяжелый город. Даже скромная пирушка тут непременно оканчивается чумой. И будучи не силах утолить жажду праздника, Москва только раздражает желание, только разжигает этот зуд, эти танталовы муки.

Это особенно чувствуется на вечерней Тверской.

Вечерняя Тверская летом необыкновенно похожа на центральную улицу какого-нибудь курортного города, где люди по преимуществу заняты поиском удовольствий – одни; и торговлей удовольствиями – другие. Количество и качество ресторанов, казино, клубов и прочего не имеет большого значения. Главное – взгляды людей – ищущие, жадные, оценивающие. В них не праздное любопытство наблюдателя, в них – активный вопрос. «На что ты сгодишься? Что ты мне предложишь? Что мне с тебя взять?»

Все что-то жуют, пьют из бутылок и из банок, питаются из кульков и с бумажных тарелок. В толпе снуют пушеры; во дворах, освещенные фарами, выстроены на показ шеренги проституток. Девушки, которых сейчас так и хочется назвать портовыми, приезжают сюда на заработки из Краснодара, из Ставрополя. Они говорят нараспев, с фрикативным «г» – дополнительная черта «южности». Одеты во что-то офисно-провинциально-вечернее: душное, обтягивающее, черное, с высокими каблуками. Сутенеры, по контрасту, сплошь в шортах и в сандалиях на босу ногу, реже в спортивных костюмах. По-домашнему, по-дачному. По-курортному. Рядом с «Макдоналдсом» за небольшую плату можно покататься на верблюде – совсем как в Анталии, на Кипре или в Тунисе.

Улицы, подобные вечерней Тверской, в курортных городах именуются эспланадами. Они ведут к сердцу курорта – к большому променаду на набережной, к морю… Тверская, как известно, ведет к Кремлю. Но это – днем. Ночью же Кремль кажется призрачным, как огни больших кораблей. Он где-то далеко – там… А здесь – здесь, как и положено, идет гуляние. Эспланада – Тверская вливается в променад на Манежной площади, превращенной в крышу гигантского подземного пассажа. До двух часов ночи – душной летней ночи – толпы людей гуляют здесь, пьют пиво, жуют, обнимаются на скамейках, ищут прохлады у фонтанов и у речки Неглинки… Жалкая речка, служившая для стока нечистот, выведенная из-под земли, полуискусственная, принаряженная бронзовым бестиарием Церетели, – она, получается, и заменяет море в Москве. Которая, как известно, является портом пяти морей. Или, может быть, семи.

Горячая вода

Экзистенциальный смысл Великого Ежегодного Отключения Горячей Воды можно сформулировать великим армейским выражением: «Чтобы жизнь медом не казалась».

Это не происки жэка-шмэка, мэра-шмэра, нет. Отключение Горячей Воды – это проявление некой высшей силы, высшего разума, который просто предлагает столичным жителям маленькое традиционное испытание. Чтоб не коснели в неге и комфорте.

Тут каждый проявляет, на что способен. Одни – упорство: встают на час раньше и греют кастрюли; другие – стоицизм: загодя, с февраля приучают себя к ледяному душу, а голову просто бреют наголо, чтоб не мыть, так проще…

Многие, во что бы то ни стало желая перебороть судьбу, заранее узнают сроки отключения и уезжают именно на это время в отпуск – хоть в деревню, где и вовсе колодец за два километра, но зато это не обидно!

Или вот: записываются в бассейны и спортивные клубы, где можно невзначай и помыться. Но только кто сказал, что и в клубах горячую воду не отключают? Астрономическая цена абонемента не влияет ни на что. Да и в парикмахерских салонах, столь изысканных, что избегают даже слова «парикмахерская» в своих названиях и томно именуются «эксклюзивными салонами красоты», где простая стрижка стоит от ста пятидесяти долларов, – и там норовят вымыть тебе голову, скудно поливая едва теплой влагой из утлого кувшинчика.

Но только народ не сдается. Отключение Горячей Воды является превосходным тестом на сообразительность.