Орден воинов в Единой Империи был самым многочисленным, но, чтобы попасть в его ряды, кандидат должен был владеть как минимум шестью мечами, поэтому большинство его членов принадлежали к Великим Домам. Хотя были и исключения. Сафира никогда не стремилась оказаться в числе героев, постоянно рискующих жизнью и здоровьем, да и шансов на это у нее было маловато, а вот Кирвил до их шокирующей свадьбы состоял в ордене. После грандиозного скандала его исключили. Принцесса знала, что любимый до сих пор переживает из-за этого, но ничем не могла помочь. Впрочем, даже если бы в ее власти было вернуть Кирвилу утраченный статус, она не стала бы ратовать за то, чтобы он вновь отправился в зону разломов. Она любила его эгоистической любовью собственницы и не была готова делить ни с кем, даже с империей.

Никто из воинов не обратил внимания на застывшую у входа Сафиру. Они были слишком заняты. Их задумчивые лица выражали тревогу. Принцесса поняла, что перед ней отряды, отправленные королем на ледники для усиления патрулей и проведения независимого от Дома дэль Хаинэ расследования.

Сафира не хотела отвлекать бойцов от их обязанностей, хотя они вряд ли стали бы падать ниц перед королевской дочкой, как поступали иные придворные, ища сомнительных почестей, какие она могла им дать. Но больше всего ей претила мысль снова встретиться лицом к лицу с Элайн, особенно теперь, когда она чувствовала себя виноватой. Сафира очень быстро прошла к ближайшему золотому кругу, выгравированному на полу, и встала в самый центр. Она обвела рукой вокруг себя, активируя дремлющую в стационарном телепорте магию. Золотистое свечение окутало фигурку принцессы со всех сторон. Несколько слов, указывающих направление, и Сафира ощутила, как привычно натягивается в животе тугой узел – предвестник скорого перемещения. При использовании постоянных транспортных каналов неприятные ощущения были слабее, чем если бы она решила открыть персональный телепорт где-нибудь в лесу, и все-таки лицо принцессы невольно скривилось, когда пространство вокруг напряглось и натянулось. Телепортационный тоннель раскрылся. В последний момент Сафира не удержалась и кинула короткий взгляд в сторону Элайн. Вэр Сара тоже смотрела на принцессу, но ее пронзительные голубые глаза не выражали абсолютно ничего. Мысли второй из Дома дэль Хаинэ были заняты вещами более важными, нежели вздорные выходки Ее Высочества. Почему-то именно в этот миг Сафира со всей отчетливостью поняла, что ситуация на ледниках куда хуже, чем она полагала. Ледяные щупальца страха проникли в ее сердце, пока тело сдавливала и крутила черная воронка перемещения.

Слепящий свет ударил по глазам. Миллиарды крохотных бликов переливались в бескрайних снегах, отражая холодные солнечные лучи. По коже побежали мурашки, и Сафира автоматически установила вокруг себя чары обогрева, которые не давали замерзнуть на сорокаградусном морозе даже голышом. Где-то на краю сознания мелькнула мысль о Птео, которого она оставила во дворце. Но размышления быстро вернулись к тому, что тревожило принцессу больше всего. Ее любимцу ничто не грозило в замковом питомнике, где за ним наверняка будут прекрасно ухаживать, пока она не заберет его. А вот что грозило человечеству, не представляла ни одна живая душа.

За краткий миг телепортации сотни мыслей проскользнули в ветреной головке, и теперь сердце колотилось в груди под воздействием ужаса, пожирающего внутренности. Что, собственно, Сафира знала о духах? Ничего. А вот Элайн знала, и это знание было столь страшным, что гордая вэр Сара не думала о нанесенном оскорблении, слишком занятая осмыслением сложившейся ситуации. Наверное, если бы сотни теней выскользнули из-под земли прямо во дворе замка Массао, Сафира не осознала бы их появления с такой беспощадной ясностью. Никакие слова и даже видения не могли быть красноречивей безразличного взгляда Элайн.

Принцесса зябко поежилась и сделала шаг из телепортационного круга, начертанного на гранитной плите перед вратами замка. Хрустальная, переливающаяся всеми цветами радуги громада предстала взору хозяйки во всем великолепии и величии. Массао долгие годы создавали лучшие мастера империи специально для нее. Остроконечные башни уносились изукрашенными пиками к самым небесам. Казалось, своими вершинами они касались солнца. Возле ворот по обеим сторонам прохаживались стражники из личной охраны королевской дочери. Они склонились в глубоком поклоне перед госпожой, но она не удостоила их ни единым взглядом.

Замерев на месте, Сафира пыталась разобраться в собственных ощущениях. Немного поколебавшись, она сняла чары обогрева, позволив ледяному воздуху коснуться незащищенной одеждой кожи. Ей не показалось, на улице действительно было теплее, чем полагалось в зоне, граничащей с ледниками, в это время года. Быстро восстановив заклинание, Сафира скользнула в открытые слугами ворота и, пробежав по засыпанному снегом двору, очень скоро оказалась в просторном, светлом холле замка.

Стены здесь изнутри были прозрачными, при том что снаружи нельзя было разглядеть ничего из того, что творилось в покоях. В центре ярко горел огонь. Благодаря магии он давал гораздо больше тепла, чем обычный костер. Несколько смертных прислужниц устремились к хозяйке, но она жестом отослала их.

– Где господин? – спросила Сафира у дворецкого, бастарда Дома Мирабло, уже спешившего ей навстречу.

– В кабинете, госпожа, – почтительно ответил тот.

– Спасибо, Гарсив.

Сафира быстро взлетела по белоснежной лестнице на второй этаж и юркнула в узкий коридор, на стенах которого висели многочисленные гобелены с изображением сладострастных сцен, а полы устилали пушистые ковры, дававшие тепло и радовавшие глаз. Ничего этого принцесса не замечала, воспринимая как должное. Каким бы роскошным ни был замок Массао, до дворца, в котором она выросла, ему было далеко.

Кирвил стоял спиной к дверям, напряженно вглядываясь в расстилающийся под окном пейзаж. Шагов жены он не услышал, а потому слегка вздрогнул, когда она нежно опустила ему на плечи холодные руки. Обернувшись, он поцеловал ее в губы, но отстранился быстрее, чем обычно.

– Ты бледна, – констатировал факт вэр Шадо, проведя кончиками пальцев по смуглой щеке. Только влюбленный мужчина мог заметить легкую бледность, разлившуюся на темной коже Сафиры. Для Кирвила, который знал тело жены лучше своего собственного, это было нетрудно. Девушка сдавленно всхлипнула, позволив напряжению сегодняшнего дня вылиться наружу. Вэр Шадо прижал ее к себе, давая возможность выплакаться. Свою тревогу он загнал как можно глубже, зная по опыту, что любимая сама расскажет ему все, как только придет в себя.

Неумение держать под контролем эмоции было еще одним недостатком Сафиры. Слезы текли из ее глаз чаще, чем дожди в родном городе. Кое-как путем долгих лет тренировки она приучила себя не реветь на людях, сохраняя маску полной невозмутимости. Но это давалось ей с огромным трудом, и хороший физиономист (а таких при дворе было большинство) всегда мог прочитать ее истинные чувства по лицу. Наедине с любимым (как, впрочем, и с Карин) Сафира никогда не притворялась и не лицемерила. По отношению к близким она была открыта и в горе, и в радости.

Как только первый порыв угас, принцесса отстранилась от плеча любимого и сбивчиво, словно отвечала плохо выученный урок, поведала мужу все, что произошло с ней сегодня, включая страшные новости, которые услышала на совете, а потом осознала, всего раз взглянув в глаза Элайн. Сафира не была уверена, что информация, которой она теперь владела, не была тайной. Прямо ей никто не запрещал рассказывать об этом, но умный политик должен был сам знать, что и когда следует говорить, а о чем лучше даже не думать. Но Сафира была просто женщиной, больше всего на свете нуждавшейся в плече мужчины. И этим мужчиной для нее был Кирвил. В отличие от жены, тот умел хранить маленькие секреты и большие тайны. Долгие годы службы в ордене воинов приучили его к дисциплине, от привычки к которой не избавишься за неполный год.

– Я боюсь, – закончила свой рассказ Сафира, закрыв лицо руками и прислонившись лбом к плечу любимого. – Ох, Кир, я такая никчемная…

– Саффи, не надо. Не оскорбляй себя. – Кирвил бережно отодвинулся от жены, отвел ее узкие ладони от щек и заглянул в темные омуты глаз. – Я бы никогда не полюбил тебя, будь ты никчемной. Ты самая лучшая. Просто твоя душа слишком чистая и невинная. Ты не умеешь лицемерить и не хочешь осваивать эту науку. И да, ты немного непоседлива и совсем чуть-чуть легкомысленна. Но ты еще слишком молода…

Он нежно гладил ее по голове, губами касаясь тяжелых прядей волос, давно рассыпавшихся из сделанной Карин прически. В каждом слове Кирвила слышалась такая убежденность, что, казалось, сейчас он мог бы доказать свою точку зрения даже Элайн или Марне – двум людям, которые наиболее скептически относились к Сафире и ее достоинствам, зато видели малейшие недостатки принцессы, превращая их в глобальную проблему. По крайней мере, так думала она сама, не в силах разобраться, что на уме у этих двух чрезмерно сдержанных леди.

– Молода… Мало кто из смертных доживает до моей «молодости», – буркнула Сафира, тыльной стороной ладони вытирая слезы. Они вновь брызнули из глаз, размазывая остатки косметики, в которой принцесса не нуждалась, но все равно пользовалась в угоду моде.

– Ты не смертная, – возразил Кирвил, усаживаясь на диван. Он притянул девушку к себе и заставил опуститься на свои колени, крепко обняв за талию. – Твой разум устроен иначе. В двадцать лет почти все обычные люди уже имеют семью, ты же едва достигла совершеннолетия. Не жди, что твое восприятие мира будет таким же. Их век короток. Порой они сами не успевают осознать, что живут.

– Сколько тебе лет? Тысяча? – сквозь всхлипывания попыталась пошутить Сафира.

Она очень любила, когда Кирвил говорил с ней так, будто является не мужем, а отцом. В отличие от многих других женщин, принцесса не стремилась быть независимой или самостоятельной. Она нуждалась в родителе, который не просто любил бы ее, но и заботился. У Кайро никогда не было времени на своих детей. Он постоянно был занят, улаживая проблемы мирового масштаба, разбирая разногласия между Великими Домами, участвуя в бесконечных битвах с духами ядра и поражая весь свет своей безграничной мудростью. Кирвил, напротив, никогда не жалел на любимую времени. Весь свой опыт, всю накопленную за долгую жизнь нежность он отдавал жене, за что она не уставала благодарить его.

– Пятьсот пятьдесят шесть, – улыбнулся вэр Шадо, целуя любимую в губы. – Я гожусь тебе в дедушки, а потому, будь добра, слушай меня, а не себя, особенно когда в чем-то сомневаешься.

– Как думаешь, Элайн станет мстить? – по-девчоночьи спросила Сафира. Она в равной мере боялась и мести вэр Сары, и ее пренебрежения. Первое несло для нее большие неприятности, второе – унижало достоинство.

– Нет, – искренне ответил Кирвил. – Твоя выходка типична для любого придворного, ни разу не испытавшего на своей шкуре боевых чар. Ты мыслишь не так, как тот, кто неоднократно рисковал жизнью, прикрывая собой других. У Элайн иные заботы. Она горда и, конечно, затаила обиду. Но мстить из-за нескольких некорректных слов или тем более письма, написанного под диктовку пятьдесят лет назад… Боюсь, она вряд ли найдет для этого время. Тебе просто придется смириться с ее безразличием, не принимая его на свой счет.

– Легко сказать, – Сафира ощутила невольное облегчение, хотя не решилась бы признаться в этом даже себе.

Известная проказница, она не привыкла всерьез отвечать за свои поступки. Обычно ей все сходило с рук, даже оскорбления, которые она наносила другим скорее невольно, под воздействием минутного порыва, нежели осознанно, испытывая злобу или желание унизить кого-то. Сегодня все было иначе, но виной тому стала ревность, которая не умерла до конца даже спустя почти год счастливого супружества.

– Кир, – после минутной паузы начала Сафира. То, о чем она хотела поговорить с мужем, в их отношениях было единственным табу. Но сейчас ей требовалось узнать все до конца, чтобы сегодняшняя ситуация никогда не повторилась. Неведение порождало бурные фантазии, которые, вполне вероятно, не имели ничего общего с действительностью. Те, в свою очередь, пробуждали в душе принцессы все самое низменное. И оно из-за нехватки самоконтроля вырывалось наружу, вызывая горькие сожаления о том, чего уже не изменить. – Ты и Элайн… Мы никогда не говорили об этом, но мне необходимо понять… Что между вами было? Ну, кроме очевидного, то есть вашей помолвки. Не бойся причинить мне боль…

Кирвил внимательно посмотрел на жену. Раньше, когда они тайком встречались в самых отдаленных уголках Вселенной, он иногда пытался завести речь о своих отношениях с невестой, но Сафира всегда останавливая его, довольствуясь клятвенными заверениями, что между ним и Элайн нет любви. Вэр Шадо полагал, что она боится услышать подтверждение своим тайным страхам, являвшимся плодом слишком бурной фантазии, и первое время пытался быть откровенным, чтобы хоть немного облегчить мучения возлюбленной. В их запутанной истории хватало проблем реальных, для выдуманных просто не было места. Но спустя какое-то время он оставил свои попытки, осознав, что ни одно его слово не доходит до распаленного ревностью сознания Сафиры. После свадьбы все это стало неважно, и они, не сговариваясь, постарались забыть об Элайн и обо всем, что с ней связано. Видимо, сегодня, после нелицеприятной стычки между бывшими соперницами, наступил кризис. Глубоко вздохнув, Кирвил ответил на вопрос жены:

– Я всегда знал, что однажды мне придется жениться, – медленно произнес он, глядя куда-то в сторону. – И понимал, что никому из Виварди не светит брак по любви. Ну, разве что такое произойдет случайно, но я не был мечтателем и в случайности подобного рода не верил. Короче, после окончания Академии я вернулся домой и каждый день ожидал, когда отец объявит, кто моя нареченная. Но шли годы, а этого не происходило. В конечном итоге я перестал забивать себе голову женитьбой, тем более что проблем и неотложных дел в ордене у меня и так хватало. С Элайн я познакомился, когда она вступила в наши ряды. Некоторое время мы служили в одной точке и часто работали в паре. Я уважал ее за рвение и недюжинную магическую силу, но мы не были близки. Даже дружба между нами почему-то не ладилась. И это странно, учитывая, что с другими она легко находила контакт, безусловно, если сама того хотела. У таких, как Элайн, есть собственное мнение абсолютно по всем вопросам. Я чем-то не устраивал ее, и мне было плевать. Если обстоятельства вынуждали, мы становились неплохими партнерами, но как женщина она меня не привлекала.

Кирвил провел рукой по волосам жены, надеясь прикосновением снять напряжение, сковавшее ее тело.

– А потом отец пригласил меня в свой замок, устроил грандиозный пир в мою честь. Я сразу понял, о чем пойдет речь, и совершенно не удивился. Но когда мне стало известно имя нареченной, я не смог удержаться от ругательств. Естественно, упражнялся в сквернословии я про себя. В качестве невесты Элайн была не лучше и не хуже любой другой, вот только наша взаимная холодность не давала мне покоя. Впрочем, от мужа и жены никто не ожидает бурных страстей, для этого существуют любовники. Церемония обручения состоялась через месяц. Элайн приветливо улыбалась при встречах и даже начала изредка разговаривать со мной. К сожалению, все ее попытки не находили никакого отзыва в моей душе. Периодически, чтобы не вызывать лишних сплетен, мы уезжали куда-нибудь вместе. Но большую часть времени, которое проводили наедине, молчали.

Кирвил выдержал небольшую паузу. Он полностью погрузился в воспоминания, хотел как можно точнее выразить то, что чувствовал тогда.

– Однажды я решился на крайний шаг. Я подумал, что холодность в общении вполне возможно заменить страстью в постели. Я поцеловал ее, она не возражала. В ту ночь я окончательно убедился, что нас ничего не связывает. Наши тела были еще дальше друг от друга, чем мысли. Если честно, то я впервые столкнулся со стойким внутренним сопротивлением, которое испытывал, лаская собственную невесту. А ведь мне было уже немало лет, и опыт в подобных вопросах я имел вполне достаточный. Возможно, все дело было в нашей несовместимости, а может, в том, что эти отношения нам навязали силой. Не знаю… Фактом остается то, что после того случая мы старались больше не оставаться наедине и по взаимному согласию прилагали всевозможные усилия, чтобы по роду службы чаще оказываться как можно дальше друг от друга. Признаюсь, нам неплохо удавалось держать дистанцию, и в конечном итоге мы оба примирились с тем, что такой теперь будет вся наша жизнь. Мне помолвка давалась нелегко, но выбора не было, и я терпел молча, как терпят многие другие.

Тут Кирвил улыбнулся и посмотрел жене в глаза.

– А потом появилась ты. Если бы мы встретились раньше, я сумел бы найти слова, чтобы убедить отца рискнуть и попросить для меня руки принцессы. Я постарался бы совершить что-то такое, что поставило бы меня выше более родовитых претендентов. Но в нашей ситуации это было невозможно. Ты не представляешь, как я мучился все эти годы! Когда думал о том, сколько страданий причиняю и еще причиню тебе, мне хотелось отправиться в самое пекло и отдаться во власть духов. Бессилие буквально убивало меня. Я до сих пор не могу спокойно вспоминать то время. Когда ты предложила безумный выход, я не задумываясь согласился. Я вообще не вспоминал об Элайн. Я был уверен, что не разобью ей сердца. И не ошибся. Спустя месяц после нашей свадьбы я получил от нее записку, посланную с ее первой дамой прямо сюда. Она благодарила меня за подаренную свободу и желала нам счастья. Думаю, ее сердце занято кем-то другим. Что ж, если я прав, то у нее появился шанс построить свою жизнь так, как ей хочется.

От слов Кирвила стало только хуже. Ревность отступила, сменившись раскаянием. Элайн была благороднее, чем Сафира предполагала. Она была выше любого этикета и навязанных обществом норм. В ее сердце не было места низменным чувствам, что так часто терзали принцессу. Если бы Сафира могла забрать обратно слова, что говорила о вэр Саре не только в лицо, но и за глаза! Впрочем, вряд ли она стала бы это делать. Сафира никогда не признавала свою неправоту прилюдно. Она была истинной дочерью двора и считала унижением хоть малейшее отступление от сказанного ранее. Впитанные с молоком матери нормы морали ставили ее на ступень ниже Элайн, и понимание этого заставляло страдать еще сильнее. Постепенно раскаяние превратилось в злобу, а та – в еще более жгучую ненависть. Ведь теперь Сафира точно знала, кто из них двоих лучше, и этим знанием была ранена в самое сердце.

В тот вечер они с Кирвилом больше не разговаривали. Утомленная трудным днем, Сафира искала утешения в ласках, и муж с готовностью дарил их ей, вкладывая всю душу в поцелуи и объятья.