Читать книгу «Сеть Алисы» онлайн полностью📖 — Кейт Куинн — MyBook.
image

В унылом разоренном Лилле ресторан был оазисом изящества: приглушенный свет хрустальных люстр, толстый темно-красный ковер, поглощающий любой топот, белоснежные скатерти на столах, расставленных на удалении друг от друга. Большое арочное окно в золоченом переплете смотрело на реку Дёль. Понятно, что немцы предпочитали трапезничать в этом цивилизованном месте, позволявшем отдохнуть от дневных трудов по попранию завоеванной черни.

Однако сейчас в воздухе витало свирепое напряжение – шесть девушек друг друга ели глазами, гадая, кто из них окажется в числе двух счастливиц, а кто отправится домой. То есть кого ждет сытая жизнь, а кого – голод, вот и вся разница. В Лилле Эва провела всего пару дней, но уже хорошо поняла эту грань, острую, точно лезвие бритвы. Через месяц здешней жизни лицо ее приобретет пепельный оттенок, как у Виолетты. Через два – резко обозначатся скулы, как у Лили.

Вот и хорошо, – думала Эва. – Голод поможет всегда быть начеку.

Девушек вызывали поочередно. Вцепившись в сумочку, Эва ждала, когда позовут ее. Она умышленно не скрывала волнения, но не позволяла себе думать об исходе собеседования. Ее должны взять, вот и весь разговор. Нельзя неудачницей отправиться обратно, не получив даже шанса себя проявить.

– Мадмуазель Ле Франсуа, хозяин ждет вас.

По лестнице в ковровой дорожке Эву препроводили к массивной двери из полированного дуба. Видимо, Рене Борделон занимал просторные апартаменты над рестораном. Дверь отворилась, явив чужую жизнь, которую иначе как неприличной не назовешь.

Вернее, неприлично красивой: золотые часы на каминной полке черного дерева, ковер с цветочным орнаментом, кресла, обтянутые коричневой кожей. На стеллаже атласного дерева книги в кожаных переплетах, декоративные вазы от Тиффани и маленький мраморный бюст человека со склоненной головой. Стены, обитые темно-зеленым шелком, свидетельствовали о деньгах, хорошем вкусе, привычке к роскоши и потворству собственным прихотям. На фоне порабощенного Лилля, видневшегося за неплотно задернутыми муслиновыми шторами, вся эта пышность выглядела неприлично.

Еще не было сказано ни слова, а Эва уже возненавидела и комнату, и ее хозяина.

– Прошу садиться, мадмуазель, – произнес Рене Борделон, указав на глубокое кресло напротив себя.

Сам он раскинулся в таком же кресле, вытянув ноги в брюках с безупречной стрелкой. Идеальной белизны сорочку дополнял жилет, явно от парижского портного. Лет сорока, высокий, стройный; седеющие на висках волосы зачесаны назад; узкое лицо, непроницаемый взгляд. Если капитан Кэмерон выглядел стопроцентным англичанином, то Рене Борделон, бесспорно, смотрелся стопроцентным французом.

Но каждый вечер выступал перед немцами в роли радушного хозяина.

– Вы кажетесь очень юной. – Борделон оглядел Эву, присевшую на краешек кресла. – Родом вы из Рубе?

– Да, мсье, – ответила Эва.

В этом городке родилась и выросла Виолетта, которая подробно о нем рассказала.

– Почему вы не остались дома? Зачем сироте… – Борделон заглянул в ее резюме – …семнадцати лет уезжать в большой город?

– Дома нет работы. Я надеялась н-найти ее в Лилле. – Эва сжала колени и крепче ухватила сумочку, стараясь выглядеть совершенно ошеломленной окружающей роскошью. Маргарита Ле Франсуа, никогда не видевшая золотых часов и десятитомники сочинений Руссо и Дидро в кожаных переплетах, должна быть сражена напрочь.

– Возможно, вы думаете, что работа в ресторане проста – разложи столовое серебро, унеси тарелки. Но это не так. – Борделон говорил монотонно, однако голос его был подобен холодному металлу. – Я требую совершенства во всем, мадмуазель: в блюдах с моей кухни, в подаче их на стол и в общей атмосфере моего заведения. Я дарую отдохновение от войны. Дабы все ненадолго о ней забыли. Отсюда и название – «Лета».

Эва потерянно распахнула глаза:

– Я не знаю, что это, мсье.

Она ждала покровительственной или досадливой усмешки, но Борделон просто ее разглядывал.

– Я уже раб-ботала в кафе, мсье, – заторопилась Эва, изображая волнение. – Я расторопная и быстро учусь. Я старательная. И очень хочу п-п-п-п…

Она забуксовала. В последнее время Эва даже подзабыла о своем заикании, потому что в основном разговаривала с капитаном Кэмероном и Лили, как будто не замечавшими ее изъяна. А сейчас вот слово застряло накрепко, но Рене Борделон только безмолвно наблюдал за ее мучениями. Подобно Кэмерону, он не пытался договорить за нее. Но в отличие от капитана вовсе не из деликатности.

Эва Гардинер шандарахнула бы себя кулаком по коленке, заставив выскочить проклятое слово. Но Маргарита Ле Франсуа только мучительно краснела, готовая провалиться сквозь пол, застеленный роскошным ковром.

– Вы заикаетесь, однако не похожи на недоумка, – сказал Борделон. – Ущербная речь вовсе не признак ущербных мозгов.

Жизнь ее была бы гораздо легче, если б все другие разделяли это мнение, но не дай бог, чтобы Борделон в нем утвердился. Надо, чтобы он счел меня полной дурой, – занервничала Эва. Она изготовилась щедрыми мазками живописать образ недалекой девицы. Коль заикание не возымело эффект, попробуем другую краску. Эва приспустила ресницы, закутавшись в смущение, точно в одеяло.

– Я не понимаю, мсье.

– Посмотрите на меня.

Эва сглотнула и подняла взгляд. Глаза ее собеседника были неопределимого цвета и как будто вообще не моргали.

– Вы считаете меня предателем, который наживается на общей беде?

Да.

– Идет война, мсье. Каждый делает, что должен.

– Верно. И вы станете делать, что должно? Будете обслуживать немцев? Наших захватчиков?

Эва замерла, почуяв ловушку. Если хозяин заметит в ее глазах огонь, о котором говорила Лили, все пропало. Он не наймет девушку, которая может плюнуть в тарелку, подавая немцу «бёф бургиньон». Но как ответить безошибочно?

– Не лгите мне, – сказал Борделон. – Я вмиг распознаю ложь, мадмуазель. Вам будет тяжко с улыбкой обслуживать моих немецких клиентов?

«Нет» – ответ совершенно нелепый. «Да» – честный, но абсолютно невозможный.

– М-мне тяжко г-голодать, – сказала Эва, намеренно заикаясь. – О прочих тяготах думать некогда, мсье, только об этой. Если вы мне откажете, я не найду другую работу. Никто не возьмет заику. – Эва вспомнила, с каким трудом устроилась в свою лондонскую контору. Работа, где не требуется гладкая речь, большая редкость. Воспоминание наполнило горечью, которую Эва не замедлила проявить: – Мой изъян не позволит мне отвечать на телефонные звонки или обслуживать покупателей в магазине. Но подавать блюда и раскладывать столовое серебро можно м-молча, а уж этим я владею в совершенстве.

Эва постаралась, чтобы в телячьих глазах ее отразилось отчаяние голодной девушки, загнанной в тупик. Борделон ее разглядывал, сложив домиком удивительно длинные пальцы. Эва отметила, что у него нет обручального кольца.

– Ах, какая оплошность с моей стороны, – наконец проговорил Борделон. – Раз вы голодны, я вас покормлю.

Сказано это было небрежно, словно речь шла о блюдце молока для приблудной кошки. Неужели он угощал и других соискательниц? Плохо, если он меня выделил, – подумала Эва, а Борделон уже позвонил в колокольчик и что-то шепнул официанту, явившемуся на зов. Через минуту официант вновь появился с тарелкой, на которой лежал горячий гренок из пшеничной муки (в Лилле давно ставшей невидалью) под расточительно толстым слоем сливочного масла. Эва еще не так оголодала, чтобы вид гренка ее заворожил, а вот Маргарита дошла до края, и оттого пальцы ее, поднесшие хлебный треугольник к губам, дрожали. Однако она не заглотнула его в один присест, а лишь культурно откусила уголок. Пусть Маргарита провинциалка, но не дубина стоеросовая. Рене Борделон вряд ли наймет неотесанную девицу. Эва проглотила тщательно разжеванную порцию и снова откусила. Клубничный джем на чистом сахаре напомнил о вареной свекле, служившей Лили сахарином.

– Мои работники пользуются массой привилегий, – сказал Борделон. – Каждый вечер персонал делит меж собой остатки продуктов с кухни. Все имеют пропуска для передвижения по городу после наступления комендантского часа. Сейчас я вынужден, вопреки своим правилам, брать на работу женщин, но, будьте уверены, никто не потребует от вас оказывать клиентам услуги… иного рода. Подобные вещи снижают статус заведения. – Он гадливо сморщился. – Я цивилизованный человек, мадмуазель, и все, кто посещает мой ресторан, должны себя вести цивилизованно.

– Понимаю, – пробормотала Эва.

– Но если вы попадетесь на воровстве продуктов, столового серебра или чего угодно, даже если просто отхлебнете вина из бутылки, – невозмутимо продолжил Борделон, – я передам вас оккупационным властям, и вы убедитесь, что немцы далеко не всегда цивилизованная нация.

– Я усвоила, мсье.

– Хорошо. Приступайте завтра. В восемь утра мой помощник введет вас в круг ваших обязанностей.

Вопрос жалованья не возник. Борделон отлично знал, что все согласятся на любую предложенную им плату. Эва торопливо, но деликатно сунула в рот последний кусочек гренка (никто из обитателей Лилля не оставил бы на тарелке недоеденный хлеб с маслом) и, сделав книксен, поспешно покинула апартаменты.

– Ну как? – спросила Виолетта, оторвавшись от клочка рисовой бумаги, на котором писала донесение.

Когда Эва вошла в пропахшую плесенью комнату, она была готова победно заулюлюкать, но побоялась выглядеть ошалевшей от радости девчонкой, а потому лишь пожала плечами и буднично сказала:

– Меня взяли. Где Лили?

– На вокзале встречается со своим информатором. Потом перейдет границу. – Виолетта покачала головой. – Диву даюсь, как ее не подстрелят. Там такие прожектора, что мышь не проскочит, однако она вот умудряется.

Все до поры до времени, – подумала Эва, расстегивая боты, но тотчас себя одернула: – следуй правилу Лили – бойся после исполнения дела. Бояться заранее – слабость.

И вот теперь, когда перед ней не было ухоженных рук и немигающих глаз Рене Борделона, ее овеял мертвящий ветерок страха. Эва шумно выдохнула.

– Что, потряхивает? – Виолетта подняла голову, сверкнув очками. Полезная штука, эти очки, – подумала Эва. – Чуть поверни голову, и за бликами стекол глаз не разглядеть. – То ли еще будет, когда на пропускном пункте попадется въедливый охранник.

– Что вы знаете о Рене Борделоне? – Эва улеглась на жесткую койку и закинула руки за голову.

– Он поганый предатель. – Виолетта склонилась над шифровкой. – Что еще нужно знать?

Не лгите мне, – шепнул металлический голос. – Я вмиг распознаю ложь, мадмуазель.

– Боюсь, шпионить у него под носом будет очень непросто, – проговорила Эва, и пульсирующий страх в ее груди слегка зачастил.