– Интересный объект.

– Сколько платишь?

Саша покачала головой.

– Но кофе и сигареты тебе куплю. Или фильмы, а может, книги. Не знаю, что тебе нужно. Я научный работник.

– Брешешь. – Саша напряглась. – Ты легавая. Я чувствую.

– Это имеет значение?

Мажена уселась поудобнее. Расстегнула униформу. Под оранжевой робой была поддета зеленая майка с вышитыми люрексом цветочками, облегающая большую красивую грудь. Может, это и был тот самый манок. Декольте демонстрировало след, оставшийся от попытки суицида. Рана плохо заживала и выглядела отвратительно.

– Ты обманула девочек. Они недовольны, потому что не хотели говорить с легавыми.

– Тогда была другая ситуация, – начала Саша, но передумала. Она не обязана отчитываться перед Осой.

– Меня устраивает.

Козьминская вытащила из кармана помятую фотографию и прислонила ее к стеклу. На фотографии были две молодые женщины: красивая и некрасивая. Обе стройные, загорелые, улыбающиеся. Их обнимал мужчина с золотой «омегой» или неплохой подделкой на руке. Видный, но уже немолодой. На столе перед ними красовались русское «Игристое», хрустальные бокалы, а также газета с недоеденной скумбрией.

– Это я. – Мажена указала на некрасивую. Потом передвинула палец на красавицу. – А это Моника. Но на работе все знали ее как Йовиту. Моника Закревская. Была да сплыла. Кумекаешь?

Саша просматривала дело преступницы и без труда догадалась, кто эта красотка с фотографии. Они вместе с Маженой занимались эскорт-услугами в Варшаве. Считались подругами. В одно прекрасное воскресенье девушка села вместе с ребенком в белый «мерседес» модели «Очкарик», который подъехал к дому ее матери, и пропала без следа. Через несколько лет, во время расследования убийства варшавского школьника, дело о ее исчезновении всплыло вновь. Один из компаньонов Мажены пошел на сотрудничество со следственными органами в обмен на смягчение наказания. Согласно его свидетельствам, Козьминская заказала убийство подруги из-за того, что та якобы отбила у нее парня. Тело Закревской до сих пор не найдено.

– А это кто? – Залусская указала на недоделанного Пирса Броснана на снимке.

– Не знаю, как его зовут, но голову даю на отсечение, что он в курсе, кто убрал Монику. Я хочу, чтобы ты нашла этого клиента и передала привет от меня.

Повисла тишина.

– Над этим делом работали три группы, – начала после паузы Залусская. – Как я могу это сделать по истечении стольких лет?

– Ты легавая. Ты поможешь мне, а я дам тебе материал на Нобелевскую премию или что там раздают психиатрам.

Саша встала.

– Этот номер не пройдет. Тем более я – психолог, а это большая разница.

В течение какого-то времени на лице Мажены рисовалось разочарование, которое спустя несколько секунд сменилось злостью.

– Мне известны вещи, о которых я не пискнула нигде и никому, – взорвалась она и ударила себя по ногам. Потом принялась тараторить, повысив голос: – Тогда у меня не было этой фотки. Я купила ее кое у кого на воле за кучу бабок, при том что работаю швеей. Мне платят восемьдесят грошей за штуку. Бабла едва хватает на курево и прокладки. То есть работала, пока меня не вышвырнули. Сейчас выеживаюсь, потому что терять больше нечего. За себя я не переживаю, могу и сдохнуть, все равно не выйду отсюда. Но у меня дети. Они живы. Там, за забором. Старая Закревская, мамаша Моники, издевается над ними, изводит, а я ничего не могу с этим сделать. Я хочу, чтобы она отвалила от моих детей, потому что я эту суку не убивала, хотя у меня была куча возможностей это сделать.

Саша подняла ладонь. Мажена прервала словесный поток. Повисла пауза.

– Я помогу тебе до него добраться, – доверительно пообещала преступница.

– Почему тебе это так нужно?

– Потому что я невиновна. – Мажена снова овладела собой, опять стала равнодушной. – Как раз с этим я не имею ничего общего. Можем поговорить о чем-нибудь другом. Но это не я, а меня приговорили за ее похищение и убийство.

Саша опять села.

– Перестань рассказывать байки, тогда, возможно, я соглашусь. – Она улыбнулась. – В чем, собственно, дело?

Мажена размышляла, сказать правду или продолжать косить под законопослушную.

– Я не рассчитываю на справедливость, – решилась она наконец. – Я просто хочу, чтобы он меня навестил. Пусть узнает, что у меня есть эта фотка и что я хочу поговорить. Тогда приедет.

Саша сосредоточилась, не веря собственным ушам. Казалось, что Оса начинает говорить честно.

– Я должна быть гонцом?

Оса пожала плечами.

– Это ведь не так много взамен на исповедь чудовища.

– Пустой треп, – бросила Саша. – Какие у меня гарантии, что ты поможешь мне с материалами?

– Никаких, – прямо призналась Оса. – Я обычно не даю расписок. Но могу дать честное слово.

Профайлер тихо засмеялась, что сильно задело заключенную.

– Я никогда не обещаю того, чего не могу выполнить. У меня есть свой кодекс.

– Не сомневаюсь. – Саша кивнула. – Но вот как-то не доверяю я тебе, не верю. И думаю, что это вряд ли изменится.

Мажена глубоко вздохнула и начала говорить:

– Слушай, женщина, потому что я не стану повторять. Ты его не найдешь? Я придумаю другой способ. Ты не единственная, кто хочет распотрошить меня, вынуть душу и заработать на этом.

– Я занимаюсь этим не ради денег, – возразила Саша.

– Неужели? – Оса наклонила голову, как ловкая кошка, рассчитывающая получить рыбку. – А слава и почет? Гранты? Похлопывание по плечу? Не говори мне, что докторская не повлияет на твои заработки, независимо от того, кто тебе платит. Нет ничего, что делает человека более свободным, чем бабло. Если ты богат, то имеешь право быть придурком, хамом или убийцей. И пусть кто-нибудь попробует этому помешать.

– Так почему бы тебе не продать свою историю? Напиши книгу, согласись на съемки фильма. В Польше хватает издателей без тормозов. Тебе выделят борзописца с такой же финансовой философией, как у тебя, и он станет твоим диктофоном. Твоя фамилия на обложке будет крупнее, чем его, но его это устроит. Книга сразу же станет бестселлером. Только помни, что главное – это правильное название. Например: «Кровавая королева нарушает молчание». Есть шанс снова стать знаменитой, – издевалась Залусская.

Однако Мажена не обратила внимания на иронию, приняв издевку за добрый совет.

– Не исключено, что я так и сделаю, – сказала она уже спокойнее и начала исповедь: – Не было и недели, чтобы ко мне не приходили «телевизоры». До сих пор никто не предложил нормальной суммы. А тут ты подвернулась, у нас общий бизнес, поэтому я подумала, что, может, и сторгуемся. Цена не завышена. И все, что я говорю, – правда. Твою мать, хотела бы я, чтобы было по-другому, но нет. Мне наплевать, кто прибил Йовиту и кому за это в конце концов отрыгнется. Бабки мне нужны на то, чтобы заплатить матери Йовиты. Спокойствие можно купить. Можно, если есть кэш. – Она прервалась и смерила Сашу взглядом. Потом вытянула в сторону профайлера указательный палец с коротко остриженным и чистеньким ногтем. – У тебя есть дети?

Саша с неохотой подтвердила, понимая, что сейчас начнется жалостливое шоу, но рассчитывала на то, что ей удастся отсеять балаган от правды.

– Моя старшая дочь беременна, скоро я стану бабушкой. Как только соседи узнали об этом, начали гнобить детей. Словно они виноваты в том, что это я их родила. Не повезло, факт. Жизнь непростая штука. Но я не позволю испортить им «лайф», как испортила свою собственную.

Саше стало жаль Мажену. Теперь она смотрела на нее не как на психопатку, а как на отчаявшуюся мать. Запертую в клетке женщину, которая как дикий зверь нападает, потому что никогда не знала доброты, и пытается выжить, как умеет. Козьминская была бы отличным материалом для отдельной научной работы. У нее были слабые точки, и Залусская намеревалась до них добраться.

– Я подумаю, – бросила она.

Мажена покачала головой.

– Ты мне не веришь.

– А на что ты рассчитывала? – засмеялась Саша. – Тюрьмы полны невиновных.

Козьминская была неплохой актрисой. На ее лице проступила откровенная горечь, а голос дрожал.

– Но я правда ее не убивала. Это был показательный процесс. Похищение мне припаяли на волне процесса по делу выпускника. Да, я подъезжала за ней к дому, но не пришила ее. Несмотря на это, я не подавала на апелляцию, не было бабла на адвоката. А теперь уже – «сушите веники».

– Ты просишь о невозможном. – Саша расстегнула куртку. Сигареты упали на пол. Она поймала взгляд Козьминской, та пожирала пачку глазами. Саша вынула сигарету, боковым зрением наблюдая за реакцией собеседницы, немного поиграла ею и сунула назад в пачку. Потом сказала: – Некоторые дела навсегда остаются нераскрытыми. Ты сама это сказала. Нет тела – нет дела. А я не ясновидящая. Ты даже не знаешь фамилию этого мужика или не хочешь сказать. И как он связан с ней. И с тобой.

– Если бы меня выпустили, я бы нашла эту сволочь. Он знает. Возможно, сам это и сделал.

Мажена опять ушла в себя. От расстроенной матери не осталось и следа. Перед Сашей опять была Оса.

– Откуда у тебя эта фотография? – спросила Саша. – Кто продал тебе ее? Фамилия.

Козьминская не соблаговолила ответить. На оборотной стороне снимка она записала номер дела и просунула фотографию в щель под стеклом.

– Почитай, – спокойно попросила она. – Ты вернешься. Я потерплю. Но мои дети не могут ждать. Сделай хоть что-нибудь, если можешь.

Саша подняла фотографию. Номер дела было легко запомнить. Дело попало в суд в 2001 году. Профайлер перевернула снимок и присмотрелась к троице. Брюнету, сидящему в центре, было хорошо за сорок, но он принадлежал к тому редкому типу мужчин, которые даже в драной майке выглядят привлекательно. Моника липла к нему. Он, однако, поглядывал на Мажену, а точнее на ее богатое декольте. Мажена не была красавицей, но обладала харизмой, как испанские дурнушки в фильмах Альмодовара, и на фото это было очень хорошо видно. Как и то, что в ее глазах саламандры таились острия стилетов. Эти двое не доверяли друг другу, но все-таки нечто их объединяло. Намного большее, чем потаскуна с пропавшей красоткой. Моника была доверчивой и прелестной. Идеальная добыча для двух хищников. Залусская вспомнила старую поговорку: три человека смогут сохранить тайну, если двое из них покойники. Что за тайна объединила этих троих? Саша совсем не была уверена в том, что хочет это узнать.

– Не потеряй, – предупредила Мажена. – У меня нет копии. Мы называли его Очкариком, потому что у него был «мерседес-очкарик». Класс Е, модель W210. Белый, как свадебный лимузин. Мужик то появлялся, то пропадал. Иногда его не было по нескольку месяцев. А потом вдруг припирался по нескольку раз в неделю, словно припадочный. В те времена мало у кого были такие машины. Наши клиенты приезжали на «фиатах-малышах» или имели собственный трамвай, который останавливался прямо у их подъезда. Мы не выезжали по вызову. Саша задумалась. Если Мажена говорит правду, то она отдала ей единственный след, что у нее был. Блефует? Чего она хочет на самом деле? Теперь Саша была уверена, что заключенная согласится на исследования. Но все-таки надо бросить ей какую-нибудь приманку, а то передумает и закроется. Надо просмотреть дело, почему бы и нет. Это вполне может быть интересно.

– Я ничего не обещаю. – Саша встала.

Мажена пожала плечами. Своей цели она добилась. Удочка закинута. Попадется ли рыбка? Твердой уверенности нет, но надо чувствовать, когда леска настолько натянута, что время ее чуть-чуть отпустить. Этот момент как раз наступил. Для бизнеса нет ничего хуже, чем перестараться на первых переговорах.

– Оставишь мне несколько сигарет? У меня не заберут. Уговор с начальницей.

Саша показала ей полупустую пачку. Щель под стеклом была слишком узкой, чтобы коробка могла протиснуться в нее, поэтому Саша вытащила все сигареты, слегка сплющила их и просунула тем же путем, каким Мажена передала фотографию. Одна рассыпалась в процессе «операции». Оса зыркнула в глаз камеры, после чего тщательно собрала рассыпавшийся табак весь до последней крошки.

– Как ты поняла, что я из полиции? – спросила, уходя, Залусская.

Мажена, занятая упаковкой добытых сигарет в потайной карман, ответила не сразу:

– У тебя порох на руках.

Саша присмотрелась к тому месту, на котором не так давно была черная полоса. Сейчас от нее не осталось и следа. Мажена неприятно засмеялась.

– Непородистая ты сучка. Хватило удачного блефа.

Саша не поверила ей. Оса не была типом импровизатора.

Она наверняка тщательно изучила досье профайлера перед свиданием, хорошо подготовилась. Надо быть с ней поосторожнее. У Саши еще не было такого интересного объекта для исследований.

* * *

Хайнувка, 2014 год

Портниха опаздывала, а через полчаса в квартире Ивоны Бейнар на улице Химической, 13 начнут собираться женщины, чтобы испечь каравай. Продукты для свадебного пирога в форме сердца, который молодые должны были разделить между гостями перед венчанием, а также шелковые ленты для свадебной косы лежали, как музейные экспонаты, на единственном столе крохотной двухкомнатной квартиры в рабочем районе, в котором двадцатипятилетняя девушка жила с тремя старшими братьями и матерью. Все это было доставлено посыльным и оплачено женихом Ивоны.

Хлебопечки у Бейнаров никогда не было, но было решено, что, согласно традиции, девичник состоится в доме невесты. Поэтому половину квартиры сейчас занимал огромный электрический духовой шкаф. Такие используются в итальянских ресторанах для выпечки пиццы самых больших размеров. Когда грузчики вносили его, соседи сбежались посмотреть, что за сокровище на этот раз преподнес будущей теще Петр Бондарук. Она увидела разочарование в их глазах, когда оказалось, что это не новый холодильник или хотя бы обогреватель. Зачем жильцу микроскопической квартиры печь таких размеров? Агрегат стоял сейчас между диваном и колченогим столом из ДВП, заслоняя новенький телевизор, заботливо укрытый пленкой, чтобы не испачкать его во время замешивания теста.

Выпечка каравая была одним из самых важных ритуалов белорусской свадьбы. Удавшийся каравай гарантировал счастье молодой паре, плодовитость, согласие и достаток. Хотя последнее Ивоне гарантировалось и без каравая. Бондарук был самым влиятельным человеком в городе, а в регионе входил в десятку самых богатых людей, если подсчитать обороты его предприятий и имеющуюся недвижимость. Половина жителей Хайнувки работала на его паркетной фабрике, продукция которой шла исключительно на экспорт, в Германию и во Францию. А месяц тому назад предприниматель начал переговоры с норвежцами. Во всех четырех церквях священники молились за то, чтобы ламинат New Forest Hajnówka выдержал конкуренцию с продукцией икейского монстра. На рынок Великобритании фирма вышла еще до вступления Польши в Евросоюз. В городе не было ни одного человека, который бы не знал, кто такой Бондарук, как и ни одной семьи, которую бы он не кормил. Даже будь он отъявленным грешником, люди все равно встали бы за него стеной, потому что именно благодаря ему, впервые за несколько лет, уровень безработицы в городе упал на два процента. Если бы он только захотел, то мог бы запросто стать мэром.

Ивона осмотрелась. Завтра она сменит эту каморку на просторный дом на улице Пилсудского – самой красивой улице города, обсаженной старыми липами. Всю свою жизнь ей приходилось бороться с братьями за каждый клочок пространства. Благодаря этому она выросла гордой и отважной девушкой. Чаще всего братья выигрывали. Жалобы маме и плач не помогали. Ивона быстро научилась прибегать к хитрости, в том числе пуская в ход свое главное достоинство – обаяние. Умела сыграть на человеческих слабостях и настоять на своем. Божена никогда не была союзницей дочери. Обычно она велела ей слушаться братьев, потому что все трое сыновей приносили домой деньги, и после работы им полагалось отдохнуть, хорошенько поесть и, если надо, напиться с дружками до полусмерти.

Ни один из троих не работал официально, как, собственно, и большинство жителей микрорайона неподалеку от фабрики, выпускающей скипидар и прочие химикаты для обработки дерева, которая и дала название улице. Братья Бейнары годами находились под опекой местного собеса. По документам все они были инвалидами с разной степенью утраты здоровья. При этом выглядели как беловежские зубры, а в подвале одного из домов организовали боксерский клуб «Ватага». Только младший, Ришард, более известный в городе как Малый Зубр, закончил профессионально-технический колледж, но за токарным станком ни разу не стоял. Владислав и Иреней, также называемые Зубрами (соответственно Старым и Средним), прекратили свое образование на втором курсе «сельхозки», местного учебного заведения, готовящего молодежь для работы в поле. Их вышвырнули оттуда с волчьим билетом после того, как они взорвали шкаф с экзаменационными бланками в кабинете председателя комиссии и тем самым чуть не сожгли школу. Сам председатель чудом уцелел, благодаря тому, что как раз в это время задержался в туалете возле школьной столовой, в которой в тот день подавали картофельные клецки в грибном соусе и тушеную капусту недельной давности. К тому времени, как председатель выбрался из сортира, пожарные уже успели погасить огонь, банду Зубра повязала полиция, а толпа зевак заметно поредела.

С того памятного дня братья Бейнар никогда уже не опорочили себя посещением какого-либо учебного заведения. Изгнание не сильно их опечалило, так как работа в поле вовсе не входила в их планы. Им необходим был документ для пособия по безработице. Но, как оказалось, в хайнувском центре занятости изменились порядки прежде, чем Зубры успели протрезветь после очередного фестиваля по поводу вечных каникул.

Безуспешные попытки сестры получить высшее образование вызывали у братьев приступы хохота. Тем не менее они обожали ее, как людоед свою зверушку, рискуя заласкать до смерти. Свою любовь Зубры демонстрировали исключительно эффектными боевыми действиями. Например, отправляя в нокаут всех ухажеров сестры и поджигая дома тех, кто осмеливался критиковать ее. В общем, не подпускали никого, кто, по их мнению, не заслуживал благосклонности высокородной польки, исходя из своего непольского происхождения. Из-за этих требований шансов не было как минимум у семидесяти процентов жителей данного региона, поскольку городок был населен почти исключительно польскими белорусами. Чистокровных поляков здесь было как кот наплакал, и семейство Бейнар относило себя именно к их числу.