Сцену заливает красным светом. На экране – образы клуба, в котором идет вечеринка; потом – подсмотренная сцена измены; наконец – бег.
РЕВНОСТЬ
Мне бы узнать, скольких ты целовала.
Желательно, по алфавиту.
И с адресами.
Не нужно винтовок – от пули эффекта мало.
Я их задушу собственными руками.
А после остаться – беглым безумным взором
Оценивая жестокость своих стремлений.
Сирены ревут. Полиция будет скоро.
Адреналин коктейлем бежит по вене:
сбежать!
затаиться!
скрыться!
Холодный разум
Залит одним-единственным жарким чувством.
Такую ревность, так точно, прицельно, сразу
Вызвать во мне – это почти искусство.
Твори, мой создатель, новые грани лика,
Меня своим словом выверни!..
..Есть проблема:
На месте убийства осталась одна улика.
Имя твое, вырезанное на стенах.
На последних словах герой сдергивает с себя мантию и падает на сцену, где лежит неподвижно. После он, скрючившись, подтягивает к себе одну из новых папок и достает оттуда фото витрувианского человека. И смеется.
ГЕРОЙ: Здесь есть где-нибудь краска? Эй, это же моя голова, значит, я могу сделать краску! Красную, красную, красную краску, чтобы сразу бросалась в глаза, чтобы не оставляла никаких сомнений в том, что я хочу помнить каждую букву. Я хочу сделать надпись над входом в свою голову. Честно говоря, я согласен даже на то, чтобы написать это на собственном лбу.
Никогда! Не позволяй! Никому! Менять! Себя!
О, конечно же, речь не о мелких привычках вроде «бросить курить» или «раньше вставать по утрам». Нет, я говорю о сути человека, о самых потаенных мыслях, об отношении к жизни, о цвете стеклышка в твоем монокле, который ты сам выбрал еще много лет назад.
Не важно, кто ты – женщина или мужчина, не важно, в кого тебя угораздило влюбиться, не важно, ведущий ты или ведомый – это не имеет ровно никакого значения. Потому что кем бы ни был тот, кого ты пустил в себя, он захочет тебя изменить.
Потому что в детстве у него был любимый персонаж в сказке; или его папа был самым лучшим на земле, а мама самой красивой; или потому что он сто тридцать четыре раза смотрел фильм, где главный герой ради любви меняет имя, работу, цвет глаз и пол.
Потому что твоя любовь задолго до встречи с тобой уже создала образ идеального партнера. И это совсем не ты!
Но влюбился… Влюбился он именно в тебя. А ты не такой. Дилемма. Может, если тебя переделать, ты станешь еще лучше?
Не станешь. Не станешь. Потому что ты – чертова индивидуальность со своим гребанным жизненным опытом, а не плоский персонаж из фантазии. И если ты прилепишь на себя чужую личину, то что в тебе останется от того человека, в которого она влюбилась?
Ничего.
И что она сделает, как ты думаешь? Как ты думаешь?
Уйдет к кому-то еще.
Правильно, черт возьми. Бинго. Садись, два.
Жаль, что я так и не смог раздобыть краску.
Герой поднимается, волоча за собой папку; вешает фото на провод. Из папки выпадает кусок мела.
Герой находит мел. Он подбирает новую папку и очерчивает мелом круг вокруг себя, прячась в нем от всего мира. Пока он не выйдет за границы разума, пока не войдет в безумие, он останется в этом круге.
В ЭТОМ КРУГЕ ВСЕГО ТРИ УГЛА
В этом круге всего три угла; он мог бы стать треугольником,
Но линии замыкаются, сматываются в кольцо.
Я наблюдаю за миром с высоты своего подоконника.
Мир мне смеется в лицо.
Завтрашний день зайдет в дом в военной форме,
Призовет к ответу за сказанные слова.
Я бы хотел кое-что просто не помнить.
Зачем человеку такая сложная голова?
На рассвете упасть в кровать, закусить подушку.
Хуже всего спится, когда простынь некому взбить.
Я бы желал себе просто порой не слушать
Или не слышать, что пульс предательски сбит.
Начать бы заново; да где его взять – начало?
Там, где раньше лежало оно, его кто-то спер.
Я говорю вслух, что мне тебя слишком мало.
И сам себе подписываю приговор.
Прости мою дурь, изломанная надежда.
Будь на торте этом хотя бы одна свеча,
Я загадал бы к ее коже пришить одежду
В тот самый день, когда от меня отломилась часть.
А теперь – собирай осколки того стакана,
Из которого пил, не зная конца вину!
…Офицер сдал пароли и явки на капитана,
Чтобы навсегда остаться в плену.
Герой медлит и сомневается. Он уже на границе безумия; время шагнуть за нее. После некоторых колебаний герой решается открыть новую папку. Там оказывается фото трех пачек макарон.
ГЕРОЙ (безумно): На самом деле, в одиночестве нет ничего романтичного. Все эти подоконники с какао и вздохи в трубку, все эти росказни про то, что в одиночестве рождаются шедевры… Все это ерунда.
Но и страшного в одиночестве тоже ничего нет. Человек привыкший его и не замечает. Для него стрессом будет, если кто-нибудь залезет в его устоявшийся мир размером с чайничек эгоиста. Знаете, есть такие заварочные чайнички на одну чашку. С маленькой ручкой.
Одиночество, как и страх, как и боль, как и горечь – это всего лишь состояние. Всего лишь реакция со своими признаками и этапами. Одиночество пора доказать научно.
Вот запах, например. Запах у него – как у сожженного кофе. На ощупь – пыль и холодные февральские простыни. По вкусу… Нет у него вкуса, потому что в одиночестве ешь, чтобы насытиться, а не насладиться.
Что еще? Одиночество много весит, потому что его чувствуешь всегда. Оно одновременно обнимает тебя и ложится на плечи, как гигантская змея, погружает в пасть твою голову, и ты смотришь на мир глазами этой змеи. Иногда это даже полезно.
Словом, одиночество – это совсем не страшно. Это… всего лишь состояние.
За две недели я вымыл квартиру девять раз. Оттер даже чертовы шкафчики на балконе. Я перестелил все постельное белье трижды и повесил занавески. Мои перемещения по квартире были подобны крестовому походу. Я заново отвоевывал собственный дом, создавая новую карту своей вселенной.
Когда в доме кончилась еда, я отрыл три пачки макарон в за шкафом. Это была единственная новость за две недели.
Я перестал заряжать телефон. Я поймал себя на том, что могу в полной темноте приготовить себе макароны, залить их кетчупом, съесть и это не вызывает во мне потребности встать и включить свет. Мои соседи, наверное, думали, что жилец квартиры 42 съехал. Или умер.
Я начал говорить с собой вслух о философских вещах. Я думал завести собаку, но зашел в Интернет. Я просидел в Интернете неделю, пытаясь нашупать скользкую нить между собой и внешним миром. Я вставал с рассветом и с закатом. По ночам мне снилось, что я сижу в Сети или ем макароны. Я не всегда мог с уверенностью сказать, сплю я в данный момент или нет.
Герой вешает фото и берет новую папку. Там оказывается фотография Бродского.
ГЕРОЙ: Вы когда-нибудь бывали одиноки настолько, что начинали сомневаться в собственном существовании? О, это как у Бродского… Как же там было…
За спиной героя на экране появляется изображение граммофона, из которого начинает звучать голос поэта.
Когда теряет равновесие
твоё сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба…
ГЕРОЙ: Все, спасибо! Дальше я сам.
Когда плюёт на человечество
твоё ночное одиночество, —
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и – кстати – самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
Герой вешает фото Бродского на провод.
ГЕРОЙ: Бродский – это то, что нужно в одиночестве.
Герой закрывает глаза и изображает, что переставляет иглу граммофона, откручивает что-то. «Из граммофона» льется текст Бродского «Мари, шотландцы все-таки скоты… (промотка) Ведя ту жизнь, которую веду, я благодарен бывшим белоснежным листам бумаги, свернутым в дуду». Герой останавливает запись. На экране появляется режим «выбор атмосферы». Герой выбирает камин.
БРОДСКИЙ (чтение на фоне камина, гостиная)
1.
Иосиф, сорок лет спустя скоты
Ничуть не передохли на планете.
Вы знали. Я, не осмелев до «ты»,
Рискну на «Вы» все рассказать в куплете,
Где строки, рифмы, прочие черты
На вас похожи, как на матерь дети.
Простите мне желание обладать
Хоть толикой спокойствия такого,
Что Вас спасало. Здесь война опять.
Бессмысленна, кровава и не нова.
Мы научились звезды измерять,
Но думать оказались не готовы.
2.
Здесь Новый год. Среди его витрин
Я забрела почти случайно в книжный.
Писать романы принято по три
Как минимум. По-моему, был лишним
И первый том. Средь старших величин
Литературных ценитесь Вы Выше:
Вот Пушкин, вот тут Лермонтов, и вот
Стоите Вы – в обложке серой тоже.
Все по семьсот, а Вы – по восемьсот.
Как признанный кумир средь молодежи.
Мне удалось закрыть без звука рот,
Но факт был омерзителен до дрожи.
3.
Сейчас желание чем-то обладать
Живет в пути от дома до прилавка.
Не более. На все вопросы – «да»
Звучит по умолчанию. Заявка
Клиента одобряется всегда.
Порою раньше, чем начнется давка
Из тех, кто пожелал. И термин «спрос»
Растет, жирея, вместе с «предложением».
Мы все хотим чего-то на износ.
«Хотелка» наша до осточертения
Замучена уже и пишет SOS.
Движение без радости движения.
4.
А как процессом рулит Интернет!
В нем увязают даже бизнесмены,
Мир делится на «есть wi-fi» и «нет».
Обрезать провод – все равно что вены
Подростку вскрыть. Красивый пируэт,
Но – поза, не решение проблемы.
Наш цифровой бездушный аватар
Живет куда сильней оригинала.
Любая новость – все равно вода;
Не в силах даже разожечь скандала,
Не то что революции. Пуста
Вселенная на смелых да удалых.
5.
Герои невозможны в той среде,
Где каждый вроде может стать героем.
Здесь потухает всякий, кто зардел.
Комфорт устроен так, что всех устроит.
Мы плаваем в подсоленной воде,
Упрямо называя ее морем.
Я б застрелилась, но еще сложней
С оружием: лицензии, учеты…
Чего там! Даже некого здесь мне
Со всей душой послать красиво к черту;
Мы заперты в бессмысленной войне
С собой, изображающим кого-то.
6.
Какой Вам прок от этого письма
На том-то свете? Верно – никакого.
Я, может быть, и выжила с ума,
Написывая строчки в полвторого
Тому, кого давно объяла тьма,
Но это откровение не ново:
Мы пишем тем, с кем не поговорить,
Тогда, когда не знаем, что нам делать.
Я выбираю стихотворный крик,
Когда душа доходит до предела.
Вы это понимаете. Внутри
Растут слова и просятся на белый.
7.
Ведя ту жизнь, которую веду,
Я благодарна не листам – айпаду.
Не за победу и не за беду
Примите факт; в любое время надо
Поэту то, что сможет тяжесть дум
Хранить и от огня, и звездопада.
Какой бы дальше ни пошел сюжет,
Мой век мне интересен. Хоть порою
Я думаю, что «дальше» дальше нет.
Но мир – опять! – по-хитрому устроен:
Когда «конец» вдруг говорит поэт,
Мир снова разрождается
Героем.
О проекте
О подписке