Читать книгу «Расчеловечивание» онлайн полностью📖 — Камиля Гремио — MyBook.

Глава 3 из 13 возможных

Накрыло так же, если не сильнее, но мы были уже готовы. Закрыв головы руками, дружно повалились ничком. Везде погас свет и запилил по ушам омерзительный школьный звонок.

– Воздух!!! – орал кто-то из коридора. – Воздух!!!

Я бросился к шкафу, где хранились противогазы: ещё свежи были воспоминания о репортажах про нашумевшие бомбардировки с применением фосфорных боеприпасов. Монах поднялся и выдернул из бойницы подушку. Выставив наружу голодный ствол пулемёта., и сдвинув флажок предохранителя, он всматривался в золотящийся рассвет. Бетонная пыль стояла сплошной стеной, и нарождающийся солнечный свет словно застывал в ней. Киса бросился со своим РПК в каморку, где тоже было оборудовано пулемётное гнездо. Я вскочил и крикнул:

– Я побежал!

И, не дождавшись ответа, кинулся в комнатушку за фотоаппаратом. Нащупав в темноте кнопку включения, нажал, словно спусковой крючок, перевёл камеру в режим записи видео, повесил её на шею и выбежал в тёмный коридор. В голове продолжали роиться мысли о том, что наконец я нахожусь в центре событий и теперь по-настоящему смогу что-то сделать. Говорил вслух со своими будущими зрителями, рассказывая им что-то об авиаударе. Там, где была лестница, горел дежурный свет. Я бежал вперёд. Туда. Навстречу мне попался какой-то парень. Мы встретились в узком проходе между сейфом и стеной так, что кому-то пришлось бы уступить дорогу.

– Раненые ещё есть здесь, нет?

– Проходи! Проходи! Проходи! – его голос срывался, в каждом вдохе чувствовался пульсирующий страх.

– Давай, ты проходи! Я-то нормальный!

– А я – шо? – мои слова будто выдернули бойца из собственной пылающей вселенной, заставив даже в этой критической ситуации возмутиться такому вот вызову его нормальности.

– Ну, в смысле, может, раненый, я не знаю!

И он растаял где-то во тьме за моей спиной. Я нацепил советский противогаз и побежал вперёд, мысленно проклиная дурные сейфы, расставленные в проходе в шахматном порядке. Добрался до лестницы. Сверху массово, но надо отметить, без какой бы то ни было истерики спускались ополченцы.

– Наверху есть кто? Помощь нужна? – я говорил очень громко, но через противогаз меня слышали плохо.

– Вверх! Вверх! Срочно! – ответил мне кто-то.

– Там, – я сдвинул резину противогаза с лица, – помощь нужна?

– Там… Там нужно, шобы с противогазом были, тушили!

И я зашагал вверх по лестнице, двигаясь против уже разреженного течения людей. С улицы вовсю светило ехидное солнце, отражая мутные лучи, отфильтрованные запылённым стеклом в кровавых пятнах. Лестница была залита кровью. Алый след тянулся откуда-то сверху, с четвёртого этажа. Стоял шум, гомон, люди громко обсуждали что-то, но я не вникал. Остановился на площадке между этажами и спросил проходивших мимо ребят:

– Наверху есть ещё кто-то? Раненые есть наверху?

– Не знаю!

– Не зна… – голос второго утонул где-то в нескольких метрах подо мной.

Я снова побежал. Поднявшись на четвёртый этаж, закричал:

– Пацаны! Где?

– Да вот они, вот…

– Я не з…

Голоса звучали со всех сторон. Взволнованные, испуганные, спокойные. Я вошёл в пылающее ярко-оранжевым огнём помещение. В прошлом это был актовый зал УВД, а сейчас – самая большая во всём здании спальная комната ополченцев. Навскидку я бы предположил, что здесь могло запросто поместиться больше тридцати человек. Справа в стене зияла огромная дыра, больше похожая на рану, в которую зловеще заползал ветер, раздувающий пламя. Пыль, взвившаяся в воздух и причудливо кружащая под потолком, принимала в себя лучи, прорывающиеся внутрь сквозь изрешечённую крышу. Это создавало эффект разверзшихся небес и лившегося на грешную землю эдемского света. Я подбежал к пробоине в стене и посмотрел вниз: уже ставший для меня привычным пейзаж был грубыми, но основательными мазками перекрашен в бурый цвет.

– Пацаны! – я кричал это огню, – раненые есть тут? Голос подайте! Есть кто живой?

Самозабвенно, на чём свет стоит, крыл пилотов, украинскую армию и всех, кто попадал в моё поле дежурной ненависти. Скорее за то, что мне было совсем не страшно. Война! Где ты, война моя? Почему даже здесь, среди плавленого бетона, паники и ужаса, ты не даёшь мне почувствовать себя? Я метался по пылающему пространству, искал огнетушители, перекидывался рублеными фразами с остальными ребятами, которые пытались победить бушующее инферно. Камера истово билась о мою грудь, выхватывая случайные эпизоды выжившего из ума утра. Я требовал подать давление на пожарный рукав, остервенело дыша через противогаз воздухом, который казался жидким.

– Зачем снимать? – огорошила меня вопросом какая-то девушка, стоявшая возле лестницы, когда я кричал кому-то внизу, чтобы увеличили давление воды.

– Я с этой целью здесь нахожусь, – как-то машинально отмахнулся я.

– Я понимаю, но лица не снимайте, не надо, – она, как-то умудрялась думать об этом, стоя на забрызганном кровью полу в горящем здании.

Я побежал вниз по лестнице. По кровавому следу. На втором этаже было много народа. Вторая ракета, как оказалось, попала прямиком в оружейную. Самая заселённая комната и оружейка – отличный выбор целей, отметил я про себя. В комнате толпились солдаты. Кто-то искал телефон, кто-то собирал патроны, рассыпавшиеся по полу, кто-то держал в руках несколько автоматов. По счастливой случайности гранаты не взорвались. Окна были вырваны с мясом из развороченной бетонной стены, а на полу валялся кусок батареи, скрученный в спираль ДНК. Филина нигде не было видно. За спиной раздался голос:

– Все выходим, выходим!

– На первый этаж бежим! – подхватил кто-то другой.

И мы побежали. Быстро. Стремительно. Кажется, снова была объявлена воздушная тревога. Или что-то другое случилось – я тогда не знал и просто бежал вместе со всеми, сняв, наконец, надоевший противогаз. На простыне, возле выхода во внутренний дворик, лежал парень. Лужа крови больше не расползалась по полу: какая-то девушка умело боролась за его жизнь и побеждала. Бедренная артерия его была вспорота и, видимо, это он оставил за собой тёмно-бордовый след, когда его спускали вниз, под защиту прочных несущих стен. Бинты были пропитаны кровью и перекисью водорода. Рядом на коленях стоял Славик и помогал накладывать повязки. Не смотря на то, что рассвет уже почти перерос в световой день, здесь все ещё было очень темно. Я сунул Славику свой фонарик – больше ничем помочь раненому я просто не мог. Мы сидели вдоль стен, когда парня положили на носилки и понесли на улицу к ожидавшей его карете скорой помощи.

– Где, бля, трёхсотый, сука!? – Юра, тот самый безбашенный водитель семёрки, с которым я выезжал на задержание в самом начале, потерял голос и теперь просто хрипел.

– Четвёртый этаж, большой зал наш! Который – зал актовый, – кто-то ответил ему из темноты.

– Да шо ты, это, там один только. Заваленный, – раздался ещё один голос.

– Один, да, – отозвался первый.

– Мы его не нашли! Не нашли его! – громко возразил я.

– Ну, пожарники сказали, он там! – первый голос настаивал на своём.

Поток голосов завихрялся вокруг меня.

– Сейчас, воздух отменят – сбегаем, – сказал я, – а то нас там тоже накроет.

– Скажите им, что горит третий этаж, правое крыло, – это был новый голос.

– Третий этаж, правое крыло? – я не знал об этом.

– Да, горит там…

– А где у нас пожарники? – и, не дождавшись ответа и отбоя тревоги, я побежал их искать.

Никто не отзывался. Я закричал куда-то вверх, и на мгновение наступила какая-то нездоровая тишина. На лестнице никого не было, когда я поднимался на четвёртый этаж. Там работали двое или трое мужчин, и я рассказал им про новый очаг пожара.

Я снова натянул на лицо резиновую маску и двинулся вглубь залитой алым солнечным маревом комнаты. Раненых здесь не было. Был один погибший; он лежал под обломками стены. Вокруг валялись матрасы, какие-то доски, тряпки и книжки, а у этого парня не было половины головы. Выкрученная рука торчала из-под завала. Первая смерть, которую показала мне эта война. Я хотел её прочувствовать. Прожить эту смерть до конца, до последнего вздоха, заглянуть к ней в архив. Чтобы как-то, пусть рвано, не складно и плохо попытаться её написать для других. Неуклюже матерясь, я всячески демонстрировал сочувствие и сострадание.

Небо вновь сотряслось взрывами, но кто-то крикнул, что это стреляют наши. Видимо, самолёты зашли на второй круг для новой атаки. Сквозь шум, уже спустившись вниз, я услышал рёв Большого. Он перекрывал голоса и разрывы. «Воздух, бля!» – кричал он. И снова, это снова случилось: из относительной безопасности первого этажа нужно было бежать в зелёнку. Я вышел из бурлящего здания и остановился, прижавшись к стене, справа от выхода. Мимо меня прошёл перебинтованный парень, которого я немного знал. Его посекло осколками, но, судя по тому, что он передвигался самостоятельно, не было ничего серьёзного.

«Короткими перебежками! Раненного пропустить! Короткими перебежками уходим в зелёнку!» – раскаты рыка Большого снова заглушили голоса войны, беспорядочно звучащие, казалось, отовсюду. «Без паники!». Люди шли и шли мимо, а я вновь говорил что-то, но никто не слышал меня. Завывала сирена пожарной машины, наперебой звучали разные команды, а люди шли. Я думал о том, что сегодня ничего не поменялось: что вчера, что позавчера, что сейчас – всё одно. Неопытная война сегодня училась держать в руках оружие, останавливать кровь, спасая кому-то жизнь, ломать бетонные стены и литься эдемским светом через изрешеченную крышу. Выбежав на проезжую часть, я рассматривал нашу базу через призму объектива камеры. Батарейка почти села. По крыше прогуливался одинокий солдат, держащий в боевом положении голодный до самолётов ПЗРК. Сделанный из баннерной ткани флаг республики переливался на солнце и пульсировал на ветру. Батарейка села.

Я курил, стоя под елью возле большого рекламного щита, на котором был изображён товарищ Сталин, как центральная фигура типового антифашистского сюжета. Рядом стоял Монах и тоже курил. Мы молчали. Но тут я заметил, как возле крепостной стены остановился командирский Ланос.

– Так, дружище, извиняй, я побежал.

Я нутром почуял, что намечается что-то интересное. Когда я оказался возле машины, из ворот выбежал Майор, а за ним – Таня. За рулём сидел Большой.

– Командир, разрешите с вами! – я потряс камерой, не уточняя, что она разряжена.

– Разрешаю.

И я прыгнул в машину. Завыла сирена, Дима втопил педаль в пол. Я до конца ещё не понимал, что происходит, но сидел с чрезвычайно умным видом, превратившись в слух.

– Командир, куда?

– На Веровку.

– Понял.

– Сушка в ту сторону куда-то упала.

Ага! Значит, всё-таки, сбили, подумал я, доставая планшет, где ещё была жива батарейка. Я надеялся хотя бы в невысоком качестве заснять вожделенную охоту на катапультировавшегося пилота. Мы неслись по городу, жившему своей жизнью, несмотря на утреннее нападение. Вырвавшись из его объятий и на одном дыхании пролетев одноэтажный квартал, машина остановилась. Солнце уже вовсю поливало землю ультрафиолетом. Комбат с Димой торопливо вылезли из Ланоса, и к ним тут же подбежал командир Веровского блокпоста. После короткого разговора выяснилось, что с траекторией падения самолёта мы немного ошиблись, и нужно ехать на Майорский пост. Прогремел ёмкий матюк, и мужики бегом бросились обратно к машине. Димка крутанул её практически на месте, и мы, поднимая пыль и визжа покрышками, рванули по дороге в сторону города. Через какое-то время мотор начал чихать.

– Что такое?

– Да осколок, видимо, что-то там повредил, блядь! – Большой безуспешно насиловал педаль газа – автомобиль терял скорость.

Теперь мы двигались не быстрее сорока километров в час, что злило комбата до какого-то невиданного мной до сих пор предела. Он постоянно с кем-то говорил по телефону, связываясь со всеми блокпостами по очереди. Минут за тридцать доползли до Майорского блока. Там нас уже ждала шестёрка, приготовленная на смену подраненному Ланосу. Ребята, нёсшие службу на этом отдалённом посту, живо жестикулируя и размахивая руками, подтверждали, что видели, как самолёт падал куда-то в сторону Артёмовска. Это была, как я узнал уже потом, нейтральная территория, но мы всё равно без колебаний рванули вперёд. Майор взвёл свой автомат. С обеих сторон мелькала беспросветная зелень, а когда она закончилась, мы начали всматриваться в безликие поля, то тут, то там утыканные одинокими постройками. Серного столба дыма, который должен был указывать на место падения истребителя, видно не было. Мы около часа петляли по лабиринтам дорожной сети, останавливались, чтобы пообщаться с местными жителями, постоянно держали на связи десятки людей и до боли измозолили глаза о бескрайние пейзажи, накрытые куполом чистейшего неба, но всё было напрасно: самолёт как сквозь землю провалился.

Дорога была перекрыта змейкой из автомобильных покрышек. Над укреплениями из мешков с песком развевался российский флаг. На Майорском блокпосту, кстати, названному не в честь нашего комбата, а соответственно названию ближайшего посёлка – Майорска, нас встретил высокий заспанный мужчина с автоматом.

– Не нашли? – он обратился к вышедшему из машины Большому.

– Да чёрт его разберёт, куда он делся, – Дима был зол и раздосадован.

– Глянь – мы тут замотали патрубок… – он повёл Большого к стоявшему на обочине Ланосу.

Мы тоже вылезли из шестёрки. Я закурил и обратился к Тане:

– Вот, я, как только жахнуло, сразу начал снимать. Не знаю, что получилось – не смотрел ещё. Батарейка дохлая, сейчас глянуть не получится. На компьютер переброшу – вместе посмотрим, хорошо? Кадры, должно быть, просто бомба!

– Конечно, конечно, я зайду, как ты закончишь переписывать.

– Ну и надо подумать, как будем распространять. Это уже не бытовуха с беженцами – это гораздо круче. У нас есть выходы на российские СМИ?

– Ой, я не знаю. Надо будет поспрашивать. Хотя бы на youtube сперва выложим, а там разберёмся, хорошо?

– Ну ладно, дело ваше. Но такой материал просто так в стол убирать нельзя.

– Поехали! – Большой окликнул нас, приглашая перебираться в подлатанный Шевроле.

Подходя к машине, я увидел, что капот был грубо вспорот в двух местах. Сантиметров по семь отверстия и правда больше всего походили на следы попадания шальных осколков.

Ланос пополз в сторону города. Зазвонил телефон комбата.

– Взяли?! – Майор явно испытывал разочарование напополам с радостью от этого известия. – Ага, ага, добро!

Из этого разговора я понял лишь, что более расторопная группа поиска из другого подразделения умудрилась нас обставить, и что мы всё-таки шли по ложному следу.

У стены по-прежнему стоял настоящий шухер. Пожарные машины ещё не уехали, ополченцы в броуновском движении циркулировали туда-сюда, у входа стояло несколько машин без номерных знаков, перекрашенных в защитные цвета с помощью аэрозольных баллончиков.

Поднявшись к себе, я первым делом поставил камеру на зарядку. Дрожащими от нетерпения руками даже не сразу сумел извлечь из неё карту памяти. Пока загружался компьютер, я поставил чайник, открыл окно и закурил. Как только на дисплее проступили обои рабочего стола, я щёлкнул на иконку браузера и тут же вставил флэшку в кард-ридер. Связи не было. Да что ж такое! Неужели кабель перебит? Связь именно сейчас была необходима как воздух, ведь такие материалы – это продукт скоропортящийся. Я запустил копирование видео на жёсткий диск и достал планшетный компьютер, прикурив от дотлевающего окурка новую сигарету. Мобильная связь, как всегда отвратительная, всё-таки была. Первым делом я написал небольшую заметку на нашей новостной страничке:

«Сегодня, в 4:20 утра (символично, правда?) фашистская хунта нанесла авиаудар по базе Народного ополчения ДНР в бывш. УВД г. Горловка. В результате подлой атаки погиб один доброволец. Шестеро получили ранения и находятся в больнице. В здании начался пожар. Он был быстро потушен ополченцами и прибывшим на место пожарным расчётом. Один из двух самолётов, которые совершили этот акт террора, был сбит бойцами ополчения. Убийца, называющий себя лётчиком, будет пойман. Официально обращаемся к жителям города: Горловка живёт спокойной жизнью, пусть так продолжается и дальше. Не давайте террористам того, чего они хотят.

Не давайте им почуять ваш страх. Не бойтесь врага, мы встретим его достойно.

Фашист! Если ты читаешь это, то знай – тебе не победить народ! Никогда!

Полный отчёт будет позже».

Уронив в дымящуюся кипятком кружку пакетик чая, я включил уже успевшую к этому времени скопироваться на винчестер запись. Слышать свой голос со стороны – всегда необычно. На экране мелькал огонь, камера прыгала и дёргалась. Очень многие превосходные моменты, к моему глубочайшему сожалению, были, как оказалось, проглочены беспощадным полумраком этого утра.

Я сделал маленький глоток. Горячий чай обжёг язык.

1
...
...
11