Баба-Яга

«Давно на свете девица жила, за любовью на смерть пошла. Оценил чернокнижник сей нрав, и порешил он так: “Сердце моё в груди своей вечно храни и за Навью со мною вместе следи"».

Рассказ Елены Прекрасной о Варваре

Точные времена забыты, Явь

Жил на свете купец, и было у него две дочери, одна другой краше. Старшая с кожей снега белее и косой чернее самой тёмной ночи. Умна и молчалива была Варвара, Премудрой её в семье величали. Рукописи она читала, трав силу разбирала, рисунки диковинные понимала. Очи чёрные от текстов до ночи поздней часто не отнимала: мудрости тайные понять желала. Сетовали няньки, унять всё нрав пытались да к делам женским приучить. Одначе не слушала их Варвара и на своём твёрдо стояла.

Младшенькую же дочку Еленой Прекрасной прозвали. Стан тонкий и высокий всегда шёлковые сарафаны скрывали, а в светлых косах жемчуга да яхонты сверкали. Мила и весела была Елена, не знала она словно печали и всем приветливо улыбалась. Танцы и рукоделие, песни да стихи – вот её предназначение. Любила вся округа красавицу, коя слова ласкового ни для кого не жалела.

Был в семье лад и покой: тятеньку доченьки слушались, делами и домом занимались. Купец нарадоваться не мог, глядя на голубушек своих. Об одном лишь жалел – жёнушки милой нет подле них. Унесла её болезнь лихая и оставила купца вдовцом. Хорошим он человеком был, с хозяйством домашним и торговлей богатой. Жена б новая ему во всём пригодилась, да только не находилось пригожей. Посему порешил он, что один с дочерями останется, а как выдаст их замуж, так отыщет себе приемника-мальчишку, чтоб дело купеческое просто так не пропадало. Так и жили они втроём в хоромах расписных, гостей изредка встречали и слугам наставления давали.

Долго ль, коротко ль, но пришёл срок купцу на торги отправляться: ткани с зерном выгодно продать. Попросила Варвара отца с собой её взять, дабы на мир большой наконец поглядеть. Из окон светлицы хоть и видна была вся округа, да токмо не радовала она глаз однообразием своим. Оттого и скука страшная порой сестёр одолевала, о градах шумных и странах далёких грезить заставляла.

Услышав просьбу, согласился купец, поразмыслив недолго: не мог он дочерям отказывать, потому как любил шибко. Обрадовалась Варвара и тут же с сестрой вестью поделилась, а та мигом собираться стала. Однако запретил ей отец с ними отправляться: молвил, что нянькам за двумя девицами в землях чужих приглядывать сложно.

– Ты, Лена, за домом следить будешь, возвращения нашего ждать и по хозяйству, коль надо, помогать, – проговорил купец. – Токмо помни, что беречься должна, худого не мысли, молитвы почаще за нас читай. Мы воротимся скоро – соскучиться даже не успеешь. А ежели заскучаешь, так рукописи Варвары почитай. В них, молвят, смысла много, авось чего интересного узнаешь. Коль и это не обрадует тебя, тогда уж к рукоделию вернись: вышивка твоя – загляденье.

Наставлял отец дитятко ещё долго, а та, хоть и внимала, но лукавую улыбку не скрывала. Поехать-то Елена, конечно, хотела, на мир большой поглядеть, да только отказу не шибко расстроилась, ибо был у неё молодец любимый и ненаглядный. Частенько ночами тёмными являлся к ней в комнату Финист – Ясный Сокол, оборотень колдовской и богатырь прославленный. О тайне этой только Варвара и знала, от отца же истина скрывалась: боялась Елена, что не поймёт её тятенька и ругаться станет, а там уж и не видать ей счастья с милым другом.

Заметила меж тем Варвара, как сестрица украдкой ухмылялась, свидания с Финистом предвкушая, и огорчилась знатно. Стоило только отцу горницу покинуть, так схватила она Прекрасную за плечо и прошептала:

– Ещё из дома не тронулась тройка, а ты уж самый красивый венец доставать побежала. Так и гляди, что с минуты на минуту свадебку сыграешь. Но без отцовского согласия не видать тебе ни пира, ни счастья с Финистом. Помни об этом, Лена, и глупостей не смей воротить. Прошу тебя: хотя бы нынче по ночам с ним не милуйся – прикрывать ведь вас некому будет.

– Завидуешь ты мне, Варвара, – вырвалась Елена и недобро взглянула. – Знала же я, знала, что про пёрышко и Финиста моего рассказывать тебе не надо. Не простишь ты мне счастья, не сможешь порадоваться за сестрицу меньшую, покуда сама в девках сидишь и не ведаешь любви.

Настал тут черёд Варвары злиться. Тайну сестры она под сердцем хранила и радовалась за любовь её чистую, светлую к юноше прекрасному. Желала Варвара им терем просторный с хозяйством богатым да процветания на годы вперёд. Тятеньке и словом не обмолвилась о том, как Елена по воле судьбы пёрышко соколиное нашла и на груди теперь носила; как хозяин сего пера ночью в горницу к девице прилетал и богатырём могучим обращался; как на прогулки с Финистом при свете луны сестрица украдкой ходила.

– Напрасно ты наговариваешь, меня словом злым обижаешь, – подошла Варвара к сестре, но та руки отдёрнула и отвернулась, слушать не желая. – Ради счастья твоего я в девках остаться готова. А коль хочешь, так и вовсе исчезну из дома. За первого встречного замуж пойду, ежели это твою свадебку ускорит. Токмо переживаю я, что торопишься ты шибко. Потому-то и предупреждаю, честь твою сберечь желаю, а ты лик от меня воротишь. Не стыдно?

Смолчала Елена, не взглянула на Варвару ни разу и вышла прочь, обиду затаив. Хоть и складно молвила сестрица о заботе, переживаниями прикрываясь, да только не верила ей Прекрасная. Казалось ей, что обманывает её Премудрая, голову дурит и завистью исходит, ведь у старшей не было жениха.

Ссорились сёстры редко, во всём старались прислушиваться друг к другу, однако на сей раз ни слова не проронили вплоть до часа расставания. В одиночестве собиралась Варвара, прогнала всех нянек и служанок, не желая ворчания и наставления слушать. Об одном только пеклась: как бы не наворотила Елена бед и честь свою не измарала. Оставалось только на Финиста надеяться – ему о возлюбленной заботиться должно.

Елена же встреч с сестрой избегала и смотреть даже в её сторону не желала. Обида уж отпустила её, и в глубине души она понимала, что напрасно тогда вспылила, одначе первая мириться не думала, считая, что Варвара извиниться сначала должна. Так и пришлось сестрицам молчаливо перед дальней дорогой прощаться.

Отец про перебранку их знал, но виду не подавал. Полагал он, что незачем было напутствия давать – разберутся девоньки сами. Однако всю дорогу до града пытался он на разговоры Варвару вывести, развеселить её немножко, да только не желала дочь речей молвить, кивала невпопад и пуще хмурилась. Понял тогда купец, что голова её мыслями да переживаниями занята, и трогать более не стал – в тишине оставшийся путь проделали.

На торги шумные прибыли вскоре. Обустроившись в палатах деревянных на жильё временное, стали тут же слуги под надзором купца товаром людей зазывать и стараться всем их удивлять. Пока отец дела воротил, решила Варвара прогуляться меж шатров расписных, да на представления мельком глянуть. Потешались и резвились скоморохи, танцы учиняли и на гуслях бренчали, а под ногами путались козы да куры, коих на продажу привезли. Носилась всюду детвора, сладости в кулаках зажимая, молодцы пригожие отцам и матерям помогать во всём старались.

Верная нянюшка за Варварой всюду покорно семенила да на товары заморские указывала, завлечь пыталась. Ткани расписные, платки богатые, шубы тяжёлые, украшения сверкающие, пряники вкусные, пироги ароматные – ничто сердце девичье не трогало. Томилась Варвара ссорой с сестрицей, себя корила за грубость и холодность. С презрением на округу глядела и думала, как бы радовалась сейчас здесь Елена, засматриваясь на привезённые богатства и смеясь над представлениями.

– Посмотри, какие гребни, а кокошники настоящей боярыни достойны, – под локоть крепко схватив, подвела нянька девицу к столу.

Разглядывала старушка диковинные украшения, в руках крутила, любовалась браслетами, венцами сложными да камнями дорогими.

Мимолётно на товары взглянув и губы поджав, хотела уж Варвара отойти, как вдруг замерла, точно судьба остановила. На неё, не отрываясь, глядел мастер украшений. Угольные волосы обрамляли молодое лицо с тёмными глазами – невольно залюбовалась девица, глядя на высокого удальца. Усмехнулся ей молодец, румянец подметив, и отвёл взор лукавый. Смекнул он сразу, что красотой девицы сам пленён оказался, токмо пред старухой-нянькой не стал слов ладных говорить и вовсе отвернулся, точно общаться с ними не желая. Не выдержала тогда Премудрая и схватила первые попавшиеся бусы вопрошая:

– Сколько?

На голос резкий обернулся молодец и выдержал пронзительный взор, коим его Варвара одарила. Молчали оба, ни слова не обронили, всё взглядом друг другу тотчас рассказали. Одна лишь нянька брошенной казалась – не узрела, как чувства нежные зарождаются. Наклонился поближе молодец и ответил наконец:

– Эти не для тебя, а для селянки простой. Тебя другое достойно.

Протянул молодец Варваре ожерелье дивное с крупным рубином, что на солнце ярко сиял. Ахнула нянька, отнекиваться начала от драгоценности такой дорогой, на кошель худой сказывалась, однако молодец слушать её не стал.

– Считай, красавица, что это дар свыше, – проговорил он, в глаза девице прямо глядя.

Послевкусием манящим слова его меж ними повисли, и хотела уж Варвара ответ дать, как вдруг другие люди к столу подошли, занимая молодца. Нянька тут же засуетилась и скрыться поспешила, пока ничего худого не приключилось. Обернулась тогда Варвара украдкой и, прижимая к груди ожерелье, прошептала, взгляд молодца поймав:

– Спасибо, – и крепче дар стиснула.

Сердце её запылало – влюбилась она знатно, самой себе не веря. Ни за что бы не подумала Премудрая, что счастье своё так легко заполучит, парой слов всего лишь обмолвившись. Поняла тогда Варвара, отчего такой радостной Елена ходила и улыбки не скрывала – душа будто пела.

Седмицу ещё торги гремели, и всякий раз Варвара мимо молодца прогуливалась. Заговорить больше не получалось – нянька точно тень пристала, потому приходилось лишь взглядами обмениваться. В последний день не стерпела Варвара и незаметно для всех передала возлюбленному послание, умоляя найти её однажды и свидеться в родных землях. Кивнул ей на прощание молодец и пообещал самому себе отыскать девицу, коя в душе поселилась крепко.

По возвращении хотела Варвара поделиться с Еленой счастьем своим, но не забыла Прекрасная ссоры их так просто и быстро. Замыслила гордой казаться, обиженную строила. Подумала-подумала Варвара и, вины своей не узрев, мириться не стала: решила, что время всё по местам меж ними расставит. О возлюбленном никому рассказывать не желала: то ли осуждения боялась, то ли потехи злой. Подарок его возле сердца хранила, по ночам вынимала, на подушку клала да слова милые шептала.

Месяц спустя, тёмной ночью, услыхала Варвара тихий говор, словно над ней навис кто:

– Поутру кот на пороге дома разляжется, за угощенье следом поманит, в лес шустро отведёт, а там уж свидимся с тобой вновь.

Испугалась Варвара, колдовство заподозрила, однако ж голос признала – возлюбленный её чрез ожерелье речь молвил. Оставшуюся ночь очей сомкнуть так и не смогла. Всё мучилась, маялась, рассудить пыталась: зло аль добро судьба готовит. Однако довериться всё же решила – не хотела так просто счастье своё отпускать.

Спозаранку вышла Варвара на улицу и ахнула: сбылись слова ночные – кот чёрный на крыльце лежал, изумрудными глазами сверкал. Тут же блюдце с молоком девица принесла да поглаживать шёрстку густую стала. Откушал хвостатый и мигом в лес, что за теремом лежал, умчался. Премудрая за ним бегом кинулась, чрез кочки и ветви, ручьи и опушки неслась, покуда за ручку молодец крепко не схватил. Объятия жаркие расцепить не в силах были, поцелуями друг друга щедро задаривали и речи сладкие молвили. Понимали друг друга с полуслова, души насквозь видели и налюбоваться всё не могли.

Так и повелось – то ворон прилетал, то кот прибегал, – и Варвара в лесную тишину стремглав неслась к Владимиру, так возлюбленного звали. О свадьбе молодые не думали: догадывалась Премудрая, что непрост молодец и жизнь его не только товары, но и дела колдовские. Спрашивать напрямую не желала – обидеть подозрениями боялась.

Шли седмицы плавно, и всё ладно было бы, если бы не заметила Елена перемен в сестре: глаза у той счастьем уж сильно светились. Не вытерпела, не удержалась и украдкой пробралась Прекрасная в лес за Варварой. Как же удивилась, как же испугалась она при виде того, с кем Премудрая беседы вела. Ни юноша, ни богатырь стоял подле Варвары, а колдун в рясе – бледный, высоченный, костлявый, точно прозрачный. А как взгляд очей его поймала, так от испуга закричала: дыры одни взирали на мир, да сверкали в них языки пламени буйного. Подхватив подол сарафана, побежала Елена прочь, покуда Варвара и Владимир наскоро прощались.

Поймав Лену у порога, принялась Премудрая умолять:

– Прошу тебя, милая сестрица, тайну сердца сохрани, не говори ты тятеньке ничего. Я про Финиста секрет твой берегу. Сослужи и ты же мне службу.

Совестно стало Елене, права была Варвара, но душа всё ныла – как можно слепо верить воплощению зла? Не ведала ведь Прекрасная, что в тот день впервые Владимир правду любимой открыл и лик свой истинный показал. Сомнения душили Елену, посоветоваться с Финистом – Ясным соколом – желала, но не отвечал тот на зов её, не прилетал – делами да подвигами занят был.

Муки сердца верх взяли, и решила Елена против сестры на сей раз пойти. Тогда-то рассказала Прекрасная тятеньке, что ходит Варвара на встречи тайные в лес с молодцем страшным, колдуном опасным, чернокнижником настоящим. Испугался отец, за имя доброе переживать начал и тотчас решил, что засиделась Премудрая в девках, оттого и беды все. Жених сыскался тут же: не красавец, не умён, не силён, а стар и вреден. Как услыхала Варвара, так умолять об одном стала: чтобы только на Владимира отец взглянул и счастливой быть позволил. Но купец уж всё решил. Слёзы горькие душили Премудрую, пыталась она с возлюбленным свидеться, так её под замок посадили и ожерелье, силой отняв, припрятали.

В ночь пред свадьбой, о коей в два вечера сказались, ворон в горницу к Варваре влетел и обратился чернокнижником бледным. Никогда не казался Владимир ей страшным, не боялась она облика тайного – принимала его всей душой. Присев подле Премудрой, крепко обнял её Владимир и щёки чуть румяные поцеловал. От судьбы своей не желал бегать, а потому решил действовать метко.

– Любишь ли ты меня? – заглянул Владимир в очи любимой, за подбородок нежно держа.

– Люблю, больше жизни люблю, – шептала Варвара.

– Пойдёшь за мной, куда велю?

– Пойду, месяц ясный, только с тобой быть хочу. Помоги, от брака нежеланного спаси и меня спаси, отсюда уведи.

Выпрямился во весь свой рост исполинский Владимир, вынул из кармана рясы чёрной кинжал серебряный и Варваре протянул.

– Слушай внимательно: как сердце жениху пронзишь, так ладонь себе порежь. Сожми ожерелье моё и прокричи во всё горло: «Забери-забери, одну не оставляй, силой захвати, от жизни освободи. Клятву даю, себя отдаю». Тогда я и приду, да токмо не струсь, иначе не быть нам вместе, – молвил и исчез. Только поцелуй жаркий на устах гореть оставил.

Испугалась Варвара, но дороги назад не было. Она давно догадывалась, что жизни мирской и тихой им с Владимиром ни за что не видать. Знала, что чернокнижника и колдуна полюбила, коего за одни только рясы мрачные, волосы длинные и ладони кровавые без внимания не оставят и покоя не дадут – отовсюду прогонять будут. Вспомнила Варвара, как однажды Владимир себя Кощеем назвал – имя странное, незнакомое, – оттого и тревоги в сердце ужалили. Однако делать нечего: клятву ему она уж дала и решения своего менять не желала.

Одно лишь плану мешало: ожерелье заветное припрятали, а из горницы так просто не выбраться. Заплакала тогда Варвара, дверь отпереть пыталась, через окошко маленькое пролезть – без толку всё, заточена была точно в клетку. Отчаяние в сердце проникло и без сна девицу оставило.

Поутру служанки в наряд богатый облачили Варвару, кокошник жемчужный нацепили и в путь счастливый благословили. Токмо не замечала ничего невеста, кинжал сжимала покрепче в складках душегреи расписной да на Елену смотрела, глаз не сводя. Та места себе не находила и момент уединения чудом с сестрой уловила.