Падре Микаэль не мог не отметить остроумный ход мыслей своего «коллеги», но при этом ему подумалось, что для того, чтобы «вычленить» приемлемое решение из массы неприемлемых, требуется, чтобы это самое решение там имело место быть, а они пока что не придумали ничего путного.

И вот профессор Прыск пропал куда-то. Видимо отправился на поиски свежих идей. Мик очень надеялся, что искать он их будет в буфете, а не в книгохранилище, исходя из опыта погибшей под его зубами поварской книги. Ничего не оставалось, как продолжить поиски ключа с помощью перелопачивания книжной премудрости, чем он и занимался сегодня весь день.

Увы, этот день закончился, не дав желаемых результатов, как это было во все предыдущие дни. Что ж, может быть, завтра ему улыбнётся удача и ключ будет найден, а сейчас пора домой. Кстати, он уже почти неделю не видел Драговски и Фигольчика. Эти двое что-то затевали, но не спешили посвящать его в свои планы. Это могло означать только одно – их намерения такие же криминальные, как проекты профессора Прыска. Эх, эх! Надо будет при следующей встрече постараться мягко выведать у них, что они там такое задумали, и постараться отговорить пока не приключилась новая беда.

Священник вышел из читального зала, испытывая приятное чувство от движения, после дня проведённого на стуле за письменным столом. Свою верхнюю одежду и зонтик-тросточку, он нашёл там же, где оставил их утром, чего и следовало ожидать. Быстро одевшись и повесив на место номерок, Мик повернулся к входной двери и с удивлением обнаружил, что засов, достойный крепостных ворот, уже заложен, и на нём висит тяжеленный замок – дар Архиву Конгресса от некого негоцианта, решившего поспособствовать делу просвещения лет сто тому назад.

Вот досада! Видимо сторож, которого он ещё даже не видел ни разу за всё это время, посчитал, что в здании никого больше нет, и запер двери чуть раньше, чем это следовало сделать. Теперь придётся найти его, чтобы обрести свободу, так-как ночевать здесь, да ещё на голодный желудок, (буфет, ясное дело, тоже был закрыт), Мику совсем не улыбалось.

Вот только где его искать? Логика подсказывала, что бытовая комната охраны должна быть где-то на первом этаже, среди хозяйственных помещений. Следовало искать неприметную дверь, которая врядли могла быть расположена далеко от входа.

И точно – такая дверь, с надписью – «Секьюрити», нашлась за портьерой, между гардеробом и мраморной лестницей, ведущей в читальный зал и зал каталогов. Падре Микаэль постучал, подождал пару минут, потом постучал ещё и опять подождал. Похоже, что внутри никого не было. Врядли сторож, только что закрывший входную дверь, успел так быстро и крепко заснуть. Скорее всего, он обходил помещение, проверял всё ли в порядке, и одному Богу было известно, в какой части здания его следовало искать.

Однако это тоже относилось к разряду предположений нуждающихся в проверке. Прежде следовало убедиться, что бытовка пуста. Нехорошо было ломиться в чужую дверь, но выхода не было. Мик для очистки совести постучал ещё раз, после чего нажал массивную бронзовую ручку и толкнул дверь, будучи уверенным, что она окажется закрытой.

Совершенно неожиданно дверь подалась и с лёгким скрипом открылась. В бытовой комнате было пусто. Чтобы убедиться в этом окончательно, Мик нащупал на стене выключатель и нажал рычажок.

Да, здесь было пусто и… пыльно. Сама комната оказалась небольшой и очень скромно обставленной. Стол с двумя стульями. На нём лампа и очень старый чайник на маленькой электрической плитке. Рядом шкафчик со стеклянными дверцами, одна полка которого занята нехитрой посудой, а другая какими-то картонными папками. Напротив, у стены, дерматиновая кушетка с небрежно брошенным истёртым пледом и вешалка для одежды. На вешалке – фуражка, плащ-дождевик, длинный электрический фонарь и полицейская дубинка.

И на всём на этом лежал, наверное, полувековой слой пыли. Пыль была даже на рычажке выключателя – Мик, нажав на него, испачкал палец. Неужели всем этим действительно не пользовались столько лет? Странно!

Священник ещё раз оглядел пыльное помещение и вдруг увидел на полу цепочку следов. Собственно цепочкой эти следы можно было назвать лишь условно – их было всего лишь три, и шли они прямо в стену… Ах, нет, здесь была ещё одна дверь! Почти незаметная, потому что была зачем-то оклеена теми же обоями, что и вся комната.

Дверь эта располагалась в стене слева в двух шагах, а следов три… Значит здесь прошёл человек небольшого роста, о чём говорил также маленький размер обуви. Следы были от ботинок с подошвами и каблуками без рифлений. Ребёнок? Карлик? Женщина!

Падре Микаэль вдруг вспомнил, где видел эти ботинки – на ногах странно рассеянной библиотекарши. Похоже, что это она прошла здесь по пыльному полу совсем недавно. Возможно, запертая входная дверь тоже её рук дело, а сторож… А был ли он? Судя по состоянию этой комнаты, последний охранник покинул Архив Конгресса лет пятьдесят назад. Чем дальше, тем чуднее!

Немного поколебавшись, Мик шагнул в комнату и толкнул заклеенную обоями дверь. Она тоже оказалась незапертой, и за ней было темно. Может быть, и не стоило туда идти, но какова была альтернатива? Сидеть где-нибудь в холле и ждать, когда эта библиотечная дива вернётся? Не слишком привлекательный вариант. Ко всему прочему, Мика подстёгивало любопытство. В общем, он решил войти в эту дверь.

Уже переступив порог, за которым угадывался узкий коридор с высоким потолком, сходящимся наверху клином, священник остановился и без особой надежды протянул руку к электрическому фонарю, висевшему на вешалке.

Чудо, но фонарь зажёгся! Неужели его батареи не сели за пятьдесят лет? Или кто-то обновил их недавно? Вопрос был неразрешим за недостатком данных, но в любом случае, то, что фонарь работал, было, подарком судьбы.

Да, без этого источника света ему пришлось бы туго. Скорее всего, Мик вообще отказался бы от идеи следовать за библиотекаршей, а если нет, то вскоре пожалел бы об этом.

Коридор имел, наверное, шагов двадцать в длину и оканчивался лестницей, по спирали уходящей вниз. И перед этой лестницей, на верхней ступеньке, стояли те самые ботинки библиотекарши – «а-ля портовый грузчик», с засунутыми внутрь синими чулками. Вот те раз! Выходит здесь она разулась, и дальше пошла босиком? Зачем?

Падре Микаэль не стал ломать голову над этой загадкой, но вдруг ему ясно представилось, как он спотыкается в темноте об эти ботинки и летит кубарем вниз, благо лестница не имела перил и была весьма крутой. Хорошо, что у него в руках оказался работающий фонарь!

Зябко поёжившись, священник начал спускаться по лестнице, но вскоре замер с открытым ртом. На вделанном в стену креплении для факела(!), висела знакомая коричневая блузка. Та-ак! Либо ей вдруг стало отчего-то жарко, либо…

Он не слишком удивился, увидев на следующем таком же креплении дерюжную юбку. Как же! Раз уж начала раздеваться, так уж не остановится, пока не останется голой! Как-то не похоже, чтобы она это делала из-за жары, но какова бы не была причина для странного поведения у этой женщины, следовало быть готовым, что он станет свидетелем чего-то пугающего, если не больше!

Нет, Мика вовсе не смущала женская нагота. Он собственно не считал естественный облик человека постыдным и греховным, хоть церковные доктрины и предписывали ему это. Другое дело цель, из-за которой люди освобождаются от одежды. Таких целей может быть много и среди них немало связанных с грехами. Причём тяжкими.

Когда принцесса Анджелика и новообращённый Драгис забирались вдвоём в купальню, в той пещере на вершине горы, где они вместе жили некоторое время, он, священник, обретший новую паству, хоть и отворачивался из скромности, но втихомолку любовался этой парой, прекрасной, как та, что дала начало человеческому роду, и столь же чистой, как они же, до грехопадения.

Другое дело те несчастные создания, которых он видел вечерами в парке, где проводил почти всё время, так-как там было больше народу готового поделиться мелочью и, чего греха таить, легче было найти что-нибудь съедобное среди отбросов.

Проституток там всегда было много. От совсем ещё юных девушек, почти девочек, до искалеченных жизнью, страшных, как побитые, заюзанные манекены, женщин, стоящих на пороге преждевременной старости. Вот где грех! Да и то, тяжесть такого греха, конечно же, лежала не на этих бедняжках, и даже не на их клиентах, а на той сволочи, что толкала женщин на панель, не давала им достойно и достаточно зарабатывать честным трудом и жить нормальной жизнью. (Сами-то девчонки, чаще всего были добрыми и не раз делились с ним, кто хот-догом, кто монеткой, жалея бездомного и безумного старика.)

Если честно, то он, скорбя душой о женщинах, попавших на улицу, не торопился осуждать, также тех, кто работал в борделях. Быть гетерой это труд. (Нынешний священник был когда-то мирянином и солдатом, и знал жизнь с разных её сторон, чтобы не сомневаться в этом.) Искусство плотской любви это непростое искусство, и далеко не каждой женщине дано достичь его вершин. Но дело даже не в этом.

Падре Микаэль ещё из опыта своей прежней жизни священником и настоятелем храма, знал, что такая женщина может быть щедрой и доброй, может быть любящей матерью и прилежной прихожанкой. В ней бывает даже больше искренности, чем в иных «добропорядочных» кумушках, которые улыбаются и раскланиваются при встрече друг с другом, а в спину проклинают, сплетничают, наушничают, и вполне могут сделать любую мерзость, вплоть до преступления, если будут уверены в своей безнаказанности.

Мик одёрнул себя. Некогда было предаваться воспоминаниям и размышлениям. Припомнившиеся ему путаны, были совершенно не причём, и то, что он видел перед собой, не имело с их ремеслом ничего общего. Библиотекарша спускалась в подвал не для обычных любовных утех, он был уверен в этом. Здесь угадывалось нечто куда как более греховное, таинственное и зловещее.

Так! На вбитом в стену ржавом крюке висит полупрозрачная комбинация. Похоже это всё. Нет – в, неизвестно зачем устроенной, нише лежит заколка с резинкой и очки. Теперь точно – всё.

Лестница кончилась. Мик вышел на ровную поверхность и оказался в полукруглом помещении, из которого в разных направлениях шли три неосвещённых коридора. А теперь куда?

Чёрные, чернее ночи, проходы разбегались веером и не отличались друг от друга. Исследовать их один за другим? Можно заблудиться, ничего не найти и выйти отсюда нескоро. Или вообще не выйти.

И тут его фонарик мигнул. Грозный признак! Оказаться в таком месте в темноте, во всех отношениях страшно и опасно до крайности. А что если…

Он вдруг понял, что надо делать. Падре Микаэль встал в центре скрещения воображаемых линий и выключил свой фонарик. Некоторое время не происходило ничего особенного. Перед глазами плавали цветные пятна, рождённые долгим созерцанием света фонарика. Потом они побледнели, сдвинулись в сторону и тогда он увидел слабое мелькание каких-то сполохов в правом проходе. Одновременно до его слуха донеслись странные, приглушённые расстоянием звуки – то ли стоны, то ли пение.

И тогда Мик благословил того хозяина магазина, который в порыве щедрости одел и обул их, приняв за членов секты Святого Мика. В частности ему достались очень удобные мягкие туфли, которые нигде не жали и не наминали, а заодно не скрипели, что позволяло ходить практически бесшумно.

Он не ошибся – вот это был грех, так грех! Она стояла посреди начертанной на полу пентаграммы, по углам которой горели толстые свечи чёрного воска.

Нагая и прекрасная… Там наверху он не мог определить её возраст, и был склонен думать, что ей где-то от тридцати до сорока, но сейчас отчётливо видел, что перед ним очень молодая и очень красивая… ведьма!

Она была невысока ростом, но идеально сложена. Крутобёдрая, длинноногая, полногрудая, с тонкой гибкой талией, лебединой шеей, скульптурно посаженной головой. Её распущенные волосы, почти красные в странном свете свечей, ниспадали до пят. Лицо, освобождённое от ширмы очков, казалось юным и… вдохновенным!

Она явно пребывала в состоянии экстатического подъёма. Глаза закрыты, руки протянуты вперёд к кому-то невидимому, соски напряжены, словно две пирамидки, из приоткрытого рта льются те самые протяжные звуки – то ли стоны, то ли пение, похожие на те, что можно услышать от женщины, с наслаждением предающейся восторгам любви.

Да, сейчас она занималась любовью. Но, как и с кем? Недаром она бежала сюда, на ходу сбрасывая одежду! Видимо этого свидания она ждала весь день, а в конце не утерпела и закрыла двери раньше времени, не проверив, ушёл или нет единственный посетитель читального зала Архива Конгресса. Прояви она хоть чуточку больше осмотрительности и терпения, падре Микаэль никогда не узнал бы её тайну. Вот только что ему с этой тайной теперь делать?

Подвела, как всегда, случайность. Наверное, под ногу Мика попал крохотный камешек, песчинка или что-то в этом роде, но скрип, раздавшийся в тишине гулкого подземелья, прозвучал не хуже артиллерийского залпа! Священник не понял, что именно произошло, но ведьма вдруг вздрогнула всем телом, словно её ударили, выражение неземного блаженства слетело с её лица, как упавшая маска, и оно вдруг сделалось страшным! Пение оборвалось, но молчала она меньше секунды. Несколько резких, отрывистых звуков, не похожих на человеческие слова, ударили в барабанные перепонки, словно какой-то спец хлопнул по ушам ладонями…

Падре Микаэль почувствовал резкую боль и тут же свет погас в его глазах. Пол ушёл из под ног, всё засвистело и закружилось вокруг. Он понял, что летит куда-то кубарем, потом был сильный удар обо что-то упругое, после чего сознание покинуло его.

......................................................................................................

Злуша: Он чо, мёртвый? Давайте не будем его трогать!

Злинда: Если он жив, надо скорее звать на помощь, но если мёртв, то не

грех посмотреть, что у него в карманах.

Злуша: Как это не грех? Самый настоящий грех…

Злинда: Да сиди уж на своей кухне! Ты же видишь, что это поп, так у него

нет семьи, семеро по лавкам не плачут, а значит, мы никого не

обездолим, если несколько монет из его карманов станут нашими.

Ему-то они не нужны, так в чём же грех?

Злуша: Ну-у…

Злося: Да жив он, жив! Посмотрите – дышит! Вот радость-то! Вы

покараульте, а я сбегаю за помощью!

(убегает в сторону замка)

Злуша: Ну, коли живой, так и не мёртвый. А чой-то злырева племяшка так

обрадовалась? Он же ей не полюбовник и не сродственник. Вроде

в первый раз видит человека?

Злинда (задумчиво): Молодая ещё, вот и радуется подряд всему доброму.

И я такая была, да только вот… Ладно! Плакали, выходит наши

денежки – у живого не возьму, я не Злох какой-нибудь. Злуш, у

тебя, кажись, ликёр был припрятан? Не жадничай, давай его

сюда! Капнуть этому святоше в рот немного – глядишь сразу

оживеет!