Сергей Васильевич Рахманинов | Sergei Rachmaninoff

Композитор, пианист, дирижёр.

Родился 20 марта (1 апреля; по другим данным – 2 апреля) 1873 года в имении Семёново Старорусского уезда Новгородской губернии (Российская империи; ныне – Российская федерация). Умер 28 марта 1943 года в Беверли-Хиллз, штат Калифорния, похоронен в Вальгалле, штат Нью-Йорк (США).

Прелюдии и концерты Рахманинова составляют основу современного классического репертуара для фортепиано. Ему принадлежат также симфонии, оперы, произведения для хора a capella, романсы. В Соединенных Штатах музыкант пользуется репутацией одного из самых выдающихся композиторов в истории страны.

С 1906 года часть времени жил в Германии, возвращаясь в Россию летом. В США впервые – в 1909/10, на гастролях в качестве пианиста. В 1917 покинул Россию окончательно, отправившись в концертное турне по Скандинавии, проживал в Швеции и Дании.

В 1918 году переехал в США (гражданин – с 1943). Часть года периодически проводил в Европе – Франции и Швейцарии, на собственной вилле. С этого периода сочинял мало, написав за все годы эмиграции всего несколько произведений. Вёл жизнь странствующего пианиста-виртуоза, став одним из самых высокооплачиваемых исполнителей своего времени.

Фёдор Шаляпин [Песня о Калифорнии, 1926]¹⁴⁵

Благородная красота калифорнийской природы глубоко меня волновала. Мне опять захотелось передать стихами то, что я чувствовал. Даже больше того: меня охватило страстное желание сочинить об этом песню! После многодневных трудов мне удалось написать стихи, которые я потом переложил на музыку. Вот это стихотворение. Я назвал его «Эх вы, песни, мои песни».

 
Эх вы, песни, мои песни!
Вы родились в сердце, песни,
Вы облились моей кровью.
И пою я вас с любовью
Всему миру, песни-птицы,
Песни-сказы, небылицы,
Мои песни.
 
 
Эй, эй вы, песни, песни-птицы,
Рассказы, небылицы.
Лейтесь соловьями,
А я с вами.
 
 
Эх вы, песни, песни-звоны,
Эх вы, сердца мово стоны.
Вы летайте соколами,
Заливайтесь соловьями,
Лейтесь горными ручьями.
А я с вами, песни, с вами,
Мои песни.
 
 
Эй, эй вы, песни…
 
 
Вы слетайте в ту сторонку,
Где живёт моя девчонка,
Опуститесь к ней в садочек
На ракитовый кусточек
Да с малинова листочка
Ей шепните про дружочка.
Мои песни!
 
 
Эй, эй вы, песни…
 
 
Если смерть придёт,
То знайте: вы меня не покидайте!
Вместе с звоном колокольным
Вы неситесь вихрем вольным
По полям и по сугробам
За моим сосновым гробом.
На мою могилу, песни!
Мои песни!
 
 
Эй, эй вы, песни…
 

VI. Национальный характер

Удивительная вещь – национальный характер. Нелегко его обнаружить и точно описать, проследить историю. Во всяком характере есть что-то своё, исконное, и что-то заимствованное, некогда чужое, но уже адаптированное. Разделить эти две ипостаси тоже бывает непросто, главным образом, по причине того, что обе они уходят вглубь веков.

Именно чуждый, непривычный национальный характер является тем, что заставляет человека чувствовать себя иностранцем в другой стране, в общении с людьми, осознавать свою непохожесть. Сам же характер, как и – в ином контексте – язык, есть квинтэссенция культуры и конкретное её воплощение.

Американский случай в этом отношении, пожалуй, можно считать уникальным. Плавильному котлу Америки удалось, к тому же сравнительно недавно, преобразовать в органичное целое элементы стольких культур, что невозможно перечислить. Принцип единства во множестве и разнообразии, нашедший прямое отражение в девизе американского герба – e pluribus unum, – прочно утвердился в американской идентичности, пусть и не всегда это единство понималось так широко, как сегодня.

…меня впечатлили сами американцы. Относительно недавняя массовая иммиграция из разных концов Европы привела – несмотря на различие частей – к успешному образованию гармоничного целого. Динамичная воля бывших европейцев преуспеть в новых условиях вызывала у меня самый горячий восторг. Америку называли страной возможностей, и вполне справедливо. А как я влюбился в их слэнг, остроумный, колкий и столь непохожий на традиционный, вежливый и монотонный язык англичан!¹⁴⁶

У европейцев и русских, даже космополитов по натуре и привычкам, но всё же жителей национальных государств, или, по крайней мере, воспитанных в национальных традициях, многие особенности эклектичного американского характера и менталитета вызывали любопытство, удивление, зачастую смешанное с недоумением, иногда – с восхищением, а иной раз (но редко) – и с неприязнью.

Американская жизнь, нравы, порядки – всё это чрезвычайно интересно, оригинально, и на каждом шагу я натыкаюсь на такие явления, которые поражают своей грандиозностью, колоссальностью размеров сравнительно с Европой¹⁴⁷.

Любопытный, не лишённый остроумия и наблюдательности портрет американского обывателя нарисовал в 1963 году в стихотворной форме (на русском языке) Владимир Дукельский, которому принадлежит целый цикл стихов об Америке.

В Америке мне нравится добротность,

Радушие, наивность, беззаботность.

Для обывателя – «the sky’s the limit»,

При этом обыватель чисто вымыт.

Американец горд мускулатурой,

Новейшим ледником, древнейшим шкафом,

Кофейником, бассейном, фонографом,

Женой, детьми, ковром, автомобилем,

Несложным счастьем, ложным изобильем

(И дом, и всё, что в нём, купив в кредит,

Об этом никому не говорит).

Искусство для него – лишь гость незваный,

Зато усовершенствованы ванны¹⁴⁸.

У одних первые впечатления оставались неизменными, в то время, как у других претерпевали радикальные перемены. Например, Фёдор Шаляпин получил предложение (пере) издать мемуары в Соединённых Штатах. Однако артисту было поставлено условие – «Страницы из моей жизни» должны быть продолжены (изначально книга, написанная в соавторстве с Максимом Горьким, заканчивалась событиями Первой мировой войны). Новые главы были интересны описанием американских впечатлений. Они разительно не походили на воспоминания о первой поездке в Америку в 1907 году, в которых отчётливо звучали интонации горьковского «Города Жёлтого Дьявола». Теперь на смену гневным филиппикам о невоспитанности американцев пришли – пусть и необязательно искренне – новые интонации, желание осмыслить молодую цивилизацию¹⁴⁹, подчёркивалась её благосклонность к иммигрантам (Шаляпин познакомился там с известным импресарио Моррисом Гестом, тоже русским).

…Я понял одну из прекраснейших особенностей Америки – богатство почвы, служащей основой для общественной жизни в этой стране. Эта почва настолько плодородна, что на ней может расти любое растение – северное или тропическое. Передо мной был живой пример: на плодородной американской почве этот человек с усталым лицом… вырос из обыкновенного мальчишки, продающего на улице газеты, в крупного театрального деятеля…¹⁵⁰

Любовь американцев к труду, их приветливость и дружелюбие артист тоже не обходил вниманием, даже порой чрезмерным.

Чем больше я наблюдал за американской жизнью, тем больше убеждался в том, что в Соединённых Штатах мало говорят, но много делают. И ещё я заметил, что в Америке труд почитается не только необходимостью, но и удовольствием. Чем больше я ездил по этой стране, любуясь её чудесной силой и мощью, тем больше укреплялся в убеждении, что только труд, в котором присутствует дух сотрудничества, может сделать людей богатыми, а может быть, и счастливыми, хотя я бы не смог дать определение, что такое счастье¹⁵¹.

…Я имел хорошую возможность наблюдать семейную жизнь американцев во всём её великолепии. Любезные хозяева делали всё, чтобы доставить мне удовольствие и развлечение, включая обед у них дома, завтрак в загородном клубе и даже весёлый мальчишник в известном городском мужском клубе¹⁵².

В то же время, в личных письмах Шаляпина по-прежнему преобладали совсем другие, менее оптимистичные настроения, от небрежно-снисходительных («Ах, как скучно с этими, в сущности милыми, но наивными лиловым чертями. Они такие ещё желторотые – так мало смыслят, – но богаты и имеют хорошие намерения!..»¹⁵³) до откровенно презрительных.

…Вот и ещё раз пишу Вам, чтобы обругать заморские края и прославить нашу матушку Россию. Чем больше черти таскают меня по свету, тем больше вижу я духовную несостоятельность и убожество иностранцев. Редко видел я таких невежд, как американцы севера и юга. Искусство для них лишь только забава…¹⁵⁴

Впрочем, как это часто бывало и бывает, деньги преодолевали любое препятствие, в том числе и морального и эстетического свойства, что в случае с Шаляпиным подтверждалось самим его образом жизни.

Я пока что отбываю свои каторжные работы и езжу из одного конца в другой по этой тёмной, но цивилизованной (внешне) Америке. Скука ужасная! Народ эгоистичный и крайне неразвитый… Но зато платят золотом¹⁵⁵.

Не без критичности смотрел на вещи и Сергей Прокофьев: «Единственно я боюсь, что американцы – снобы, и не пристало известному музыканту жить в лачуге»¹⁵⁶. Кроме того, он считал американцев гораздо хуже воспитанными, по сравнению с европейцами, отмечал, что в Америке и в помине нет любезного обращения¹⁵⁷. Схожим образом был настроен и Джордж Баланчин: «Здесь, на Западе, к слугам куда более холодное отношение… В Штатах иногда видишь: господа даже к животным лучше относятся, чем к слугам своим»¹⁵⁸.

Некоторый снобизм американцев подтверждался и конкретными эпизодами, а иногда даже оказывался сильнее их любви к доллару. Прокофьев долго пытался протолкнуть на чикагскую сцену свою оперу «Любовь к трём апельсинам», но по разным причинам постановка всё время откладывалась. Когда композитор попытался настоять на собственных условиях, ему было отказано. В дневнике он записал по этому поводу: «Вероятно, психология такая: лучше мы сожжём восемьдесят тысяч [затраченный бюджет постановки], чем позволим навязывать себе условия мальчишкой, которого мы же хотели выдвинуть»¹⁵⁹. А вот у Николая Набокова сложилось совсем иное впечатление.

Что меня поразило, после в высшей степени элитарного¹⁶⁰ европейского общества, так это необыкновенная открытость Америки – эгалитарная готовность её обитателей помочь друг другу и особенно помочь новоприбывшему, иммигранту. Едва сойдя на берег, нас захлестнула волна приглашений на обеды и вечеринки, уикэнды, предложения билетов в театры и на концерты или на открытия художественных галерей¹⁶¹.

В основном, однако, отношение русских к Америке было более или менее положительным и последовательным, хотя и не лишённом порой иронии и некоторой двусмысленности (не стоит забывать, что относительно поздние взгляды, изложенные в мемуарах, могли выдаваться за более ранние, которым они вовсе не обязательно соответствовали).

…Америка утвердилась в моём сознании как страна неограниченных возможностей, населённая улыбающимися мужчинами и женщинами беспредельной доброты, рай для униженных, с которыми даже миллионеры обращаются как с равными, страна легко завязываемых дружеских отношений, сердечных рукопожатий и добродушного похлопывания по плечу, общество бесконечного взаимного доверия, где я мог бы снять квартиру без предоплаты и где никто бы не посмотрел на чужака с подозрением¹⁶².

Более осязаемая составляющая культуры, собственно обычаи, пристальное внимание русских привлекала относительно редко. Мимоходом о них мог упомянуть Прокофьев: «Да, здесь встречают Новый год по-детски, глупо, весело и пусто. Может в этой детскости даже есть более глубокая бессознательная мудрость. Но нет поэзии»¹⁶³. С куда меньшим одобрением описывал он церемонию похорон.

Похороны Mme Шиндлер, американские: быстрым темпом в автомобиле через весь город в крематорий. Я всегда возмущался, глядя на эту сумасшедшую скачку с гробом… в нашей процессии есть какая-то значительность отношения к событию, а здесь простой business – отвязаться в кратчайший срок. На это американцы возражают: сама процессия, как нечто внешнее о неискренности отношения¹⁶⁴.

Впрочем, кое-где знаменитая американская суета, напротив, могла быть очень даже удобной – по поводу устроения брака композитор писал: «В Америке это делается просто, в семь минут; в Deutschland’е же столько формальностей и тягучки, что и в семь недель не сварганишь»¹⁶⁵. И это притом, что вообще возможность осуществления всякого рода амурных дел в Штатах Прокофьева мало вдохновляла: «Поручил… узнать, какие тут можно развить похождения романтического оттенка. А то с этой Америкой чистая беда!»¹⁶⁶ «Радостная встреча [с подругой Стеллой], несколько сдержанная присутствием отдельной дамы, оберегающей этаж (о, идиотская Америка!)»¹⁶⁷, – возмущался американскими порядками композитор и три года спустя.

Кстати, и американских женщин русские музыканты – все мужчины! – тоже не обошли вниманием. Кажется, что раскованность американок («…держат себя свободнее, заговаривают с мужчинами»¹⁶⁸), их «провокационная неряшливость»¹⁶⁹ и вообще внешние данные сочетались с некоторым недостатком духовной глубины, эмоциональной обделённостью.

Прокофьеву русские друзья в Америке объясняли, что отношение к сексу спокойное (приехавший через два года Дукельский выразился ещё прямее: «Отношение – спортивное»), глаза закрываются почти на всё, но если возникнет возможность отсудить денег, то отсудят, вспомнят о пуританских нравах, обвинят в аморальности, а потом, отсудив денег и устроив скандал, ещё и заставят жениться¹⁷⁰. Собственные впечатления Прокофьев изложил так: «Вечером была американка, типичная для Америки: красивая, плоскогрудая и бесчувственная»¹⁷¹. Без чрезмерного энтузиазма относился к своим (новым) соотечественницам и Сол Юрок.

Наши нью-йоркские бизнес-девушки, шикарные, едкие, щеголяющие искусственным остроумием в духе Пятой Авеню – самые красивые в совокупности, но менее интересные по отдельности, по сравнению с европейскими женщинами. Простите меня, мои дорогие, мои редеющие волосы и растущий живот дают мне право критиковать – женись я на одной из вас, я бы чувствовал, что живу со столовым набором, вы все так похожи¹⁷².

Один только Фёдор Шаляпин, известный своим любвеобильным аппетитом, пел хвалебные оды американской женщине, да и то лишь в автобиографии, для американского читателя и предназначенной: «В мой второй приезд в Америку, среди первых приятных неожиданностей, обративших на себя моё внимание, были американские женщины». Почти сразу же Шаляпину взялась помогать в качестве секретаря – и причём, бесплатно – юная американская журналистка Кэтрин Райт (позднее редактор той самой английской автобиографии Шаляпина 1926 года), что сильно удивило артиста, так как он «от всех только и слышал: в Америке ничто не делается из душевных побуждений, всё оценивается только в долларах»¹⁷³.

«Теперь мне здесь ничто не страшно, – размышлял я, – потому что в Америке я встретил настоящих женщин!» Я в самом деле считаю, что женщина в Америке занимает совершенно особое место. Недаром я потом посвятил первую часть статьи, которую написал для одного женского журнала¹⁷⁴, американской матери.

Путешествуя по Америке от одного побережья до другого, я заметил, что в этой стране просвещение и моральная стабильность, кажется, целиком держатся на женщине. Мужчины в Америке работают всеми своими мозгами и мускулами, но управляют этими мозгами и мускулами именно женщины.

В общем, я должен сказать, что настоящая американская женщина – это сокровище и что на широких просторах этой страны, обильно засеянных пшеницей и кукурузой, женщина сияет, как никогда не увядающий цветок!¹⁷⁵

Наконец, если не первостепенным, то всё же немаловажным индикатором национальной культуры является её отношение к другим культурам, в данном случае, отношение американцев к русским (долгие годы понятия русского и советского были неразличимы).

Это был [1922] год, когда красный стал цветом зла, а назвать человека большевиком означало предать проклятию его бессмертную душу и отправить земное тело за решётку. Даже сейчас, в 1946 году, подозрение и недоверие к Советскому Союзу – сила, с которой нельзя не считаться в этой стране. Тогда же, в 1922, это было не подозрение, а всепоглощающий необъяснимый ужас, не подозрительность, а сильнейшая ненависть¹⁷⁶.

Впрочем, к тридцатым годам, наряду с ярыми противниками, у коммунистов появились и не менее ярые сторонники. Например, наблюдательный Николай Набоков писал в мемуарах об исключительной популярности советского коммунизма в Штатах, порой в довольно неожиданных кругах.

[Для многих негров] Ленин был героем и святым, чья роль в истории не подвергалась пересмотру. Но тогда, в 1930-е, не только чёрные придерживались подобных взглядов; некоторые из наиболее продвинутых будущих антикоммунистов находились в то время в тесных связях с коммунистическим движением¹⁷⁷.