Отзывы на книги автора «Иван Шмелев»

Незабываемые ощущения у меня от слога Шмелёва. А эта книга — особенная, потому что талант пишет о таланте. Но не только. О чуде. Стиль автора непревзойденный — для меня. И суть тоже. Чистота, свет в каждом слове, в каждой букве, несмотря на нелегкий рассказ.
И еще я ошиблась в прогнозе финала! (а это у меня редко бывает с художественными книгами, почему я их и стала меньше читать — уж очень раздражают очевидные ружья, развешенные авторами по всем стенам. Нет, не так выразилась. Уж очень раздражаюсь от самой себя за то, что не могу абстрагироваться от авторских фарватеров, размеченных флажками для загона читателей в нужное русло).
А если именно о содержании «Неупиваемой чаши» говорить — то в который раз поражаюсь, насколько человеческие мерки счастья отличаются от Божественных. Что человеку вожделенно, то перед Богом не ценно. У Шмелёва это видно прекрасно — пожалуй, как ни у кого другого.

Главный герой работает в ресторане лакеем, у него двое детей, сын и дочь в гимназии, скоро закончат, жена Лукерья, Луша. Они снимают квартиру у барышень Пупаевых, а комнаты сдают жильцам, чтобы как-то можно было прожить. Старается наш герой всю жизнь, тянется, чтобы дать образование детям, чтобы у них была иная жизнь, лучшая, не думает о себе, только вот о них, чтобы все было хорошо у Колюшки, да у Ташечки…

И здесь одно из заглавных чувств этой книги, что топит и прожигает насквозь -- стыд. Потому что сыну невероятно, немыслимо стыдно за отца, его раболепие, за такую лакейскую работу, за то, как он просит перед всеми прощения «на коленях». Сын-то говорит метафорами, а отец оправдывается, ничего не на коленях… Стыд за родителей. А еще стыд самого героя за то, что видит он на своей работе. Как теряют человеческий облик господа, как юных девочек спаивают и ведут в нумера. Стыдно – найти деньги и не вернуть. Стыдно, когда директор гимназии Колюшки пришел на банкет, а завтра к нему надо идти на ковер. Стыдно за дочь, которую в коляске с офицером видели…

Трагедия маленького человека, который не может изменить ни нравов общества, ни отношения работодателей и посетителей ресторана, ни отношения к своим детям в гимназии, как к «кухаркиным». Ничего. И порой эта безвыходность душит так, что дышать нечем.

«Все ждал, всю-то жизнь ждал — вот будет, вот будет… вот устроюсь… И дождался пустого места».

Вот именно после таких книг я и не могу читать отечественную прозу. Душу выматывает, выжимает как лимон, скручивает внутренности от страха, сжигает стыдом. И что характерно, нет никаких там половинчатых чувств, если стыд – то токсический, если страх, то до ужаса. И бессилие, тотальное, безоговорочное бессилие… Когда лично от тебя ничего не зависит, ты ничего не можешь сделать, только смириться, проглотить, опустить руки, и это ужасно… Чувство после этой книги, будто кость в горле стоит.

«Много прошел я горем своим, и перегорело сердце. Но кому какое внимание? Никому. Больно тому, который плачет и который может проникать и понимать».

Да, это безусловно очень-очень сильная проза. Каждый герой и каждый конфликт прописан так, что за душу берет. Я бы никогда не поверила, что повесть реально написана в 1911 году, если бы не проверила специально. Настолько достоверно прописано и про войну, офицеров, демобилизацию, и про революционные выступления, доносы, аресты, погромы. И так это все… точно, метко. Будто написано в самый разгар 1917. Но все это про факты, про реальные буквы и слова. А чувства, которые поднимает эта книга… Немыслимо описать. Просто невозможно.

Вот именно после таких книг, когда внутри все перевернуто, вытряхнуто из всех ящиков, от боли все скручено и скукожено, я и не могу читать отечественную прозу…

А вам бывает совестно ставить низкие оценки классическим произведениям? Мне, обнаружь я свое неприятие при чтении знаменитой и всеми расхваленной книги, становится как-то не по себе. Возможно, я не понимаю что-то. Вполне может статься, ума или чувства внутреннего не хватает, чтобы проникнуться. Писатель, классик признанный, старался, душу себе рвал, а я зеваю, ничего мне не хочется.

Но нынче мне не совестно, вот нисколько. Писатель Иван Шмелев неприятен мне, более того – я чувствую, что он враждебен мне, и мне хочется от него заслониться. Начиная читать «Солнце мертвых», я ничего о нем не знала. И вот черт меня дернул после трех-четырех глав книги лезть в интернет с интересом, как же прожил жизнь сей Иван Шмелев. Прочитай я его биографию раньше, книгу бы его в руки не взяла – уж больно я брезгливая. Но дочитать, дочитать же нужно, раз взялась!..

«Гордые вожди масс, воссядете вы на костях их с убийцами и ворами и, пожирая остатки прошлого, назоветесь вождями мертвых».

Лгут аннотации, обещающие читателю «одну из самых трагичных и в то же время поэтичных книг в мировой литературе XX века». Трагизм и поэтичность предполагают вовлеченность, а сама книга усиленно сопротивляется, и читать ее невыносимо вовсе не из-за «страшных» сцен (их максимум две на весь текст, и то Шолохов выше на все туловище), а из-за затянутости повествования.

Книга, по сути, – это сборник разрозненных баек о каких-то лишенных индивидуальности людях. Есть, конечно, главный герой, но он так же безлик. Кто таков? Что в прошлом было? Мечты были? Близкие были? Как в Крыму оказался? Откуда хозяйство?.. Шмелев пренебрегает раскрытием главного героя. Это какой-то мужчина. Возраст? Имя? Характер?.. Зачем? Но как, извините, можно сочувствовать картонке? Как можно сопереживать персонажу, о котором вы так ничего и не узнаете?

И вот этот плоский герой с шаблонными мыслями посещает различные локации и болтает со случайными NPC. Шмелев хотел так добиться «объема» (и свою книгу назвал «эпопеей», что показывает его амбиции), но в итоге у него нет ни одного цельного персонажа. Герои у Шмелева появляются либо с жалобами на голод, либо с проклятиями в адрес новой власти. А потом они благополучно исчезают, растворяются, словно их и не было. Спрашивается, как им можно сопереживать? С таким же успехом писатель может писать книгу о войне без внимания к участникам событий, споря с классической военной прозой (советской и иностранной). «…А зори здесь тихие», в которых место девчонок займут лишенные чувств юниты из компьютерной игры – как вам?

Есть и откровенно странные моменты. Скажем, главный герой голодает, но при этом имеет живность. Да и вообще как-то много скота в книге, и это в худшие для Крыма годы, каждый второй – с коровой, с козой, с овцами, с курицами и индюшками. Я, житель городской, вот не представляю, как можно голодать, имея хозяйство. В Ленинграде в свое время даже крыс ели, и за счастье это было.

«– Люди теряют честность! Это был самый правоверный татарин. А вчера резал барашка и не дал даже головку…
Потом сообщает об ужасном человеке:
– Дядя Андрей… этот ужасный! Выпустил поросенка в сад, и вся наша картошка взрыта».

Есть и отвратительные моменты с главным героем. Скажем, у героя курицу убили, но съесть ее еще можно, мясо все-таки. Герой подбирает свою курицу и идет ее хоронить. В это время:

«Трещит плетень, глядит из-за плетня Яшка.
– Так лучше бы мне отдали!
Он прав, пожалуй. Не все ли равно теперь: земля или брюхо Яшки? Земля – лучше, земля покоит.
Я вижу его глаза, заглядывающие под камень. Идущие глаза. Когда стемнеет, я выну ее и схороню в Виноградной балке».

После такого верить Шмелеву с его сетованиями на голод не хочется. Мясо они закапывают… Боюсь вообразить, как бы он блокаду описывал. Вообще создается впечатление, что сам Шмелев голода в глаза не видел. Голод – это не отсутствие трехразового питания, знаете ли. Голод – это когда от недоедания еле ноги волочишь, потому что слабость и голова кружится; когда сил нет не то что на разговоры, а даже на мысли. А у Шмелева все здоровы, бодры, откуда-то силы по окрестностям гулять, по деревьям лазать. А если умирают, так вне текста, без подробностей.

Что касается идеологической части, то все у Шмелева, извините, топорно. И не странно, что он потом стал фашистом, работал в прогерманской газете и получал хорошие деньги, и это в разгар Второй мировой, сидя в оккупированной Франции. Высказывания автора:

«30.VI.41. Я так озарен событием 22.VI, великим подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола. Верю крепко, что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят. Господи, как бьётся сердце моё, радостью несказанной…»

«Ведь вчера был день… преп. Сергия Радонежского России покровителя. Я ждал… Я не обманулся сердцем, Преподобный отозвался... Я услыхал фанфары, барабан - в 2 ч. 30 мин., - специальное коммюнике: прорван фронт дьявола, под Вязьмой, перед Москвой, армии окружены... идёт разделка, Преподобный в вотчину свою вступает. Божье творится не нашими путями, а Его, - невнятными для нас».

Если вы не поняли: нацисты у него – герои и с ними Сережа Радонежский, и жаль, что они не всех коммуняк противных поубивали. Зачем это, спросите?

Дело в том, что данная книга Шмелева на удивление тоталитарна. У Шмелева всего одна тропа – и она правильная. Свою правду он вбивает, словно молотком работает. Это вам, знаете ли, не Шолохов, у которого все виноваты и все жертвы. Шмелев еще любит обращаться к читателю с презрением, злобно тычет того носом в «жуть» и приговаривает: «Вот, полюбуйся! Ты-то счастлив, сыт, и гореть тебе в адском пламени!» Нет иной точки зрения, нет объяснения, логики происходящего. Нет рефлексии в духе: «А почему случилась революция?» У Шмелева в голове какая-то мифическая солнечная Россия, искренняя и добрая, с золотыми куполами, летными купаниями. Катайся на санках, ужинай в ресторанах, поезжай в Европу по первому желанию. И тут в этот удивительный мир ворвались какие-то неумытые орки, чего-то стали требовать. И главное (грех в глазах Шмелева) – отказались умирать за царя на полях Первой мировой! Ах, позорники! Жизни свои жалеют! Нет бы воевать и работать, а в остальное время бить поклоны в церкви. А они бунтовать стали, голод нам устроили, с «белыми» разругались!

Именно потому, что я отрицательно отношусь к любым перегибам, в т.ч. советским, я не могу принять точку зрения Шмелева. Тем более его «гуманизм» в разоблачении жестокости «красных» потом не помешал ему поддержать жестокость «коричневых». Странно-то, получается, г-н автор. Прекрасно рассудили: когда меня бьют, я кричу о несправедливости, а коли бью я, то все по чести, правильно и нравственно. Ага, ага. Лицемер вы, батенька. Почитаешь вас и похожих на вас – и поймешь внезапно, отчего Ленин интеллигенцию терпеть не мог. Вот за это желание хорошо устроиться при любой власти и злобу, вашу злобу – если не получается. Ну да бог с вами.

перечитывая Шмелева, хочется воскликнуть: «Не узнаю тебя, Россия».
Георгий Адамович

Как же богат русский язык! Сколько в нём слов ярких, метких, вскрывающих самую суть. Вот замечательное слово «купчик». Не «купец», в котором чувствуется что-то мощное, основательное, а именно купчик: мелкий, суетливый.
Когда я читаю Шмелёва, в голове у меня постоянно вертится это слово. Вроде пишет Шмелёв о просторах, о святости, о русской душе, а выходит как-то тускло, глухо и невыносимо приторно. Золото его какое-то сусальное. Монастырь какой-то игрушечный. Озеро – словно краской на листе бумаги намалёванное. Всё ненастоящее, придуманное – и картинки, и чувства.
По тексту Шмелёва скользишь, как по ровной водной глади. Героев не видишь, картины не видишь, всё мелькает, как в калейдоскопе, вроде красиво, а ничего не запоминается.
Ещё это похоже на фильм про императора Павла I. Он там сидит и играет в солдатиков. Взрослый дядька. У всех, конечно, свои увлечения, но мир Шмелёва, как эти солдатики, маленький, придуманный. И автор сидит посреди этого несуществующего мира и твердит: «Это Россия! Это Россия!»
Я очень люблю живопись Кустодиева и образ России, который он создаёт: красочный, звонкий, весёлый, молодцеватый. Но у Кустодиева бездна юмора, он сам над своим лубочным миром посмеивается, от того вот этого ощущения душности и сахарности не возникает. А тут – лубок лубком, а выдаётся за правду. Больше всего этот плоский мир похож на пафосные творения академика Глазунова. А я его терпеть не могу.

Первое правило отличного лакея: быть почти незаметным.

Мягкие ковры застилают зал. Ослепительные люстры подчеркивают роскошь ресторанного убранства. Приятная ненавязчивость музыки ласкает слух. Гости приходят расслабиться и отдохнуть. К чему им мельтешение чужого лица, к чему им забивать головы о том, что рядом с ними, раболепствуя, снует взад и вперед та же плоть и кровь, та же душа, может, более возвышенная, то же тело, может, более израненное...
Совершенно особенное ответвление русской литературы - истории маленьких людей, в разных формах и вариациях, встречаются так часто. Отчего? Может быть, от удобства. Прибегая к выражению глубокого, необъятного, через слова и поступки людей малых, незаметных, можно воздействовать на читателя гипнотически. Сопереживать, чувствовать сопричастность - какая-то русская характерная черта. Нам бы выстрадать, и через страдание поймем и примем.

Все это к вопросу о "широкой русской душе"? Не знаю. Но скажу, что каждый из "маленьких" людей прочно оседает на каком-то пограничном, подсознательном уровне. Вот идешь вместе с ним по метели до небольшой квартирки, снег так и валит за пазуху, а радуешься, что живой, что ноги носят. Многого не надо - вон, свет в родном оконце, - и то отрада после трудового дня. А коли что плохое случится - так в шикарном ресторане служим-с, там люди видные, помогут, ведь как не помочь?

Второе правило отличного лакея: быть практически незаметным.

Господа приходят и уходят, и при всей их напыщенной важности и беспечном разбрасывании денег невозможно оставаться слепым к их несуразности и порочности. Они-то, вестимо, господа, но, как мы успеем убедиться, господа не всегда равняется людям.
И когда приходит беда, а за одной - другая, было бы очень кстати себя распустить.
Но он - только слуга, и слуга превосходный. Кто из гостей станет думать о том, что у слуги есть какие-то чувства?
А он, может быть, от боли и скорби выть хочет. В руках тарелки дрожат. Разобьет. А лицо каменное. Вот и скорбь лакейская.

Замечательное произведение. Тонкое и печальное.
В мире, где так почитается быть выделяющимся, были и есть люди, удел которых - растворяться в угоду остальным. (К слову, предлагаю понимать утверждение применимо не только к слугам...)
Но если человек будет действительно хорош в своей незаметности, как ему выживать в реалиях осязаемого горя?

И вся-то жизнь моя - как услужение на чужих пирах... И вся-то жизнь - как один ресторан. Словно пируют кругом изо дня в день, а ты мотаешься с блюдами и подносами и смотришь за поглощением напитков и еды.

Третье правило отличного лакея: быть...
Незаметным.

Хороший лакей - редкость, и большой труд надо приложить, чтобы из обыкновенного человека лакея сделать по всем статьям, потому что обыкновенный человек по природе своей приспособлен для натурального дела и имеет свой обыкновенный вид, как всякий обыкновенный человек. А лакей - он весь в услугу должен обратиться, и так, что в нем уж ничего сверх этого на виду не остается.

Произведение Ивана Шмелёва "Неупиваемая чаша" входит в рамки традиционной для автора религиозной православной тематики и представляет собой достаточно небольшую по размерам повесть об одном талантливом живописце, крепостном мальчике, юноше, который пройдя через ряд духовных и нравственных испытаний, становится одаренным иконописцем. Познав любовь земную к своей барыне и не очернив святой облик своей любимой, очищаяясь через страдания и болезнь, после смерти своей любимой, он отошел сам к Богу, написав по образу её икону Богоматери, которая в народе за свои чудотворные свойства позднее получила название Неупиваемая чаша.

Сюжет довольно прост - талантливый мальчик, возросший в прямом и переносном смысле в грязи крепостных отношений девятнадцатого века, сын маляра, он сам начинает рисовать с младых лет, становится заметен своими работами. От грязи и несправедливости, побоев и прелюбодеяний он находит отдохновение и утешение в тихих прохладных стенах монастыря. Иван Шмелев - православный писатель, поэтому тут и видения, и чудесное заступничество по молитвам Царице Небесной.

Произведение удивительно светлое, чистое. Шмелев, как православный автор, уникален - у него нет нравоучительных пассажей, нет тяжелой догматики, нет навязывания единого знания религиозной правды. Произведения Шмелева - и эта повесть не исключение - это красивые светлые картины русского православного уклада ("Лето Господне"), русского православного характера ("Неупиваемая чаша"), русского православного монашества и православия в чистом его виде ("Старый Валаам").

Я бы рекомендовала читать эту книгу всем, кто немного устал от нашей быстротечной жизни и постоянного стресса, а также тем, кто хочет почитать что-то принципиально для себя новое, светлое, для души. Думаю, что проиведения Ивана Шмелева не будут раздражать даже самого яростного атеиста - так много в них просто нашего русского, настоящего. А православие? А разве может быть Россия Россией, а душа "неизъяснимой" и мистической без Бога?

Сила и Мощь. По-другому не получается сказать..

Иван Сергеевич Шмелёв - уникальный русский автор. Благодаря таланту и условиям, в которых вырос будущий писатель, его перу удалось передать всю палитру зрительных образов во всей их красочности. В своих произведениях он охватил быт, традиции, надежды и чаяния простого народа. На мой взгляд, Шмелёв невероятно точно смог запечатлеть на страницах своих книг дореволюционный Православный Русский мир, показать его многогранную красоту, привлекательность и Силу.

Всё вышесказанное применительно ко всем произведениям автора и, в особенности, к повести "Неупиваемая Чаша". Чтение проходит на одном дыхании. Стилистика и передача образа уникальна - будто не сам читаешь, а слушаешь искусного рассказчика. При прочтении места, где автор описывает картину с изображением Анастасии Ляпуновой, перед глазами действительно возникает непередаваемой красоты образ.

Пускай будущие читатели лично познакомятся с героями рассказа, но я не удержусь и всё-таки скажу пару слов о центральной фигуре повести, коим является Илья Шаронов. Если, дорогие друзья, вы хотели увидеть настоящую любовь, то Илья, как я считаю, есть полное её олицетворение. Он честен, чист и одухотворён - любовь не бывает без этих качеств. Он жертвенен, благороден и до конца верен - и вновь я перечислил составные части любви. Конечно, многим это может показаться спорным, но лично мне кажется, что там, где не стало любви, уходит и жизнь, а это снова возвращает нас к Илье..

После прочтения впадаешь в некий транс, где остаётся только удивляться тому, как короткий рассказ Ивана Сергеевича Шмелёва может так сильно задеть и взбудоражить чувства. Наверное, в глубине души, мы все бы хотели настоящей любви, радости и истинного счастья. Но счастье нужно суметь увидеть, а настоящая любовь - это жертвенный подвиг с наивысшей за него ценой, какую только может заплатить человек.

"Нашел Илья силу принять великое испытание. Шел под дождем на скотный, нес ее светлый взгляд и повторял в дрожи, ломая пальцы:
- Напишу тебя, не бывшая никогда! И будешь!"
Иван Шмелёв

Небольшая повесть, совсем небольшая. О самом простом человеке, крепостном, но ставшим художником, иконописцем.
Вначале как-то с трудом включилась в книгу, но потом, она меня настолько захватила, вовлекла в себя и не отпускала до самого конца. И все на себе чувствуешь, что происходит с главным героем. Сомнения, мысли, дела...
Нелегкая жизнь и тем не менее сказка... Да, пусть эта книга сказка для взрослых, при чем очень добрая, но такие книги тоже нужны. Вот уже и другую книгу слушать начала, а все равно от этой книги до сих пор тепло и светло на душе.

Прелестная, очень солнечная, напоенная счастьем и ностальгией, книга. Одновременно на редкость познавательна, содержит огромное количество бытоописаний дореволюционного времени, обычаев и обрядов, разъясняет многие подробности церковных праздников, написана чудесным ярким образным языком. Море аппетитнейших яств во всех подробностях. Очаровательные описания моих любимых мест в Москве. Чудесная весенняя, тончайшего фарфора вещь - о нежности, вере, свете, счастье, любимом отце и наставнике)

Читать дозированно и наслаждаться. Как моими домашними трюфелями - одна-две штучки - сказочно вкусно, но объешься - поплохеет.

Книги Шмелева отличают прекрасный язык и какая-то совершенно восхительная благостность. Если он пишет о христианстве, то это гимн церквям, святым, иконам. Если о хороших людях, то это будут светлые, чистые образы. Если о умениях, то это непременно настоящий талант, служащий людям, без гордыни и самовосхваления. Его книги открываешь как драгоценную шкатулку, насыщаясь оттуда добром, теплом, светом.

Неупиваемой чашей называют чудотворную икону Богоматери, где Христос сидит не на руках у матери, а в воздевает руки из золотой чаши. Считается, что помолившиеся этой иконе способны излечиться от алкоголизма. К сожалению, первначальный образ был утерян в темной яме истории, но сохранились два списка с нее. Один из них я видела, и к нему практически всегда стоит очередь из желающих приложиться к святыне. Шмелев написал свою версию происхождения этой иконы, и нельзя сказать, чтоб он хоть где-то преступил черту почтительности и сдержанности.

Мальчишка Илья, сын маляра, крепостной, потерявший мать, живет на скотном дворе со свиньями. С детства его отличает набожность и благочестие, а когда в соседний монастырь приходит артель расписывать храм, тут-то и выясняется настоящее призвание Ильи - он художник. Новый барин в порыве щедрости отправляет Илью учиться в Италию, где он мог бы остаться прославленным мастером, но Илья, человек совестливый и благодарный, решает, что не отдал еще долг своему народу, и возвращается, чтоб расписать сцены новой церкви. Илью не зря ведут чудесные глаза, являющиеся ему в прекрасных видениях, ибо вскоре эти глаза предстают ему наяву и принадлежат прекраснейшей и светлейшей из женщин..

Красивая история любви, написанная без единой капли пошлости, полная целомудренности, теплоты. Земная любовь у Шмелева не может очернить святой облик любимой, сделать его приземленным, нечистым. Удивительно светлая книга, наполняющая душу чистотой. Заросла травой могила Ильи, но многие лета после продолжает творить чудеса Неупиваемая чаша.