А вам бывает совестно ставить низкие оценки классическим произведениям? Мне, обнаружь я свое неприятие при чтении знаменитой и всеми расхваленной книги, становится как-то не по себе. Возможно, я не понимаю что-то. Вполне может статься, ума или чувства внутреннего не хватает, чтобы проникнуться. Писатель, классик признанный, старался, душу себе рвал, а я зеваю, ничего мне не хочется.
Но нынче мне не совестно, вот нисколько. Писатель Иван Шмелев неприятен мне, более того – я чувствую, что он враждебен мне, и мне хочется от него заслониться. Начиная читать «Солнце мертвых», я ничего о нем не знала. И вот черт меня дернул после трех-четырех глав книги лезть в интернет с интересом, как же прожил жизнь сей Иван Шмелев. Прочитай я его биографию раньше, книгу бы его в руки не взяла – уж больно я брезгливая. Но дочитать, дочитать же нужно, раз взялась!..
«Гордые вожди масс, воссядете вы на костях их с убийцами и ворами и, пожирая остатки прошлого, назоветесь вождями мертвых».
Лгут аннотации, обещающие читателю «одну из самых трагичных и в то же время поэтичных книг в мировой литературе XX века». Трагизм и поэтичность предполагают вовлеченность, а сама книга усиленно сопротивляется, и читать ее невыносимо вовсе не из-за «страшных» сцен (их максимум две на весь текст, и то Шолохов выше на все туловище), а из-за затянутости повествования.
Книга, по сути, – это сборник разрозненных баек о каких-то лишенных индивидуальности людях. Есть, конечно, главный герой, но он так же безлик. Кто таков? Что в прошлом было? Мечты были? Близкие были? Как в Крыму оказался? Откуда хозяйство?.. Шмелев пренебрегает раскрытием главного героя. Это какой-то мужчина. Возраст? Имя? Характер?.. Зачем? Но как, извините, можно сочувствовать картонке? Как можно сопереживать персонажу, о котором вы так ничего и не узнаете?
И вот этот плоский герой с шаблонными мыслями посещает различные локации и болтает со случайными NPC. Шмелев хотел так добиться «объема» (и свою книгу назвал «эпопеей», что показывает его амбиции), но в итоге у него нет ни одного цельного персонажа. Герои у Шмелева появляются либо с жалобами на голод, либо с проклятиями в адрес новой власти. А потом они благополучно исчезают, растворяются, словно их и не было. Спрашивается, как им можно сопереживать? С таким же успехом писатель может писать книгу о войне без внимания к участникам событий, споря с классической военной прозой (советской и иностранной). «…А зори здесь тихие», в которых место девчонок займут лишенные чувств юниты из компьютерной игры – как вам?
Есть и откровенно странные моменты. Скажем, главный герой голодает, но при этом имеет живность. Да и вообще как-то много скота в книге, и это в худшие для Крыма годы, каждый второй – с коровой, с козой, с овцами, с курицами и индюшками. Я, житель городской, вот не представляю, как можно голодать, имея хозяйство. В Ленинграде в свое время даже крыс ели, и за счастье это было.
«– Люди теряют честность! Это был самый правоверный татарин. А вчера резал барашка и не дал даже головку…
Потом сообщает об ужасном человеке:
– Дядя Андрей… этот ужасный! Выпустил поросенка в сад, и вся наша картошка взрыта».
Есть и отвратительные моменты с главным героем. Скажем, у героя курицу убили, но съесть ее еще можно, мясо все-таки. Герой подбирает свою курицу и идет ее хоронить. В это время:
«Трещит плетень, глядит из-за плетня Яшка.
– Так лучше бы мне отдали!
Он прав, пожалуй. Не все ли равно теперь: земля или брюхо Яшки? Земля – лучше, земля покоит.
Я вижу его глаза, заглядывающие под камень. Идущие глаза. Когда стемнеет, я выну ее и схороню в Виноградной балке».
После такого верить Шмелеву с его сетованиями на голод не хочется. Мясо они закапывают… Боюсь вообразить, как бы он блокаду описывал. Вообще создается впечатление, что сам Шмелев голода в глаза не видел. Голод – это не отсутствие трехразового питания, знаете ли. Голод – это когда от недоедания еле ноги волочишь, потому что слабость и голова кружится; когда сил нет не то что на разговоры, а даже на мысли. А у Шмелева все здоровы, бодры, откуда-то силы по окрестностям гулять, по деревьям лазать. А если умирают, так вне текста, без подробностей.
Что касается идеологической части, то все у Шмелева, извините, топорно. И не странно, что он потом стал фашистом, работал в прогерманской газете и получал хорошие деньги, и это в разгар Второй мировой, сидя в оккупированной Франции. Высказывания автора:
«30.VI.41. Я так озарен событием 22.VI, великим подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола. Верю крепко, что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят. Господи, как бьётся сердце моё, радостью несказанной…»
«Ведь вчера был день… преп. Сергия Радонежского России покровителя. Я ждал… Я не обманулся сердцем, Преподобный отозвался... Я услыхал фанфары, барабан - в 2 ч. 30 мин., - специальное коммюнике: прорван фронт дьявола, под Вязьмой, перед Москвой, армии окружены... идёт разделка, Преподобный в вотчину свою вступает. Божье творится не нашими путями, а Его, - невнятными для нас».
Если вы не поняли: нацисты у него – герои и с ними Сережа Радонежский, и жаль, что они не всех коммуняк противных поубивали. Зачем это, спросите?
Дело в том, что данная книга Шмелева на удивление тоталитарна. У Шмелева всего одна тропа – и она правильная. Свою правду он вбивает, словно молотком работает. Это вам, знаете ли, не Шолохов, у которого все виноваты и все жертвы. Шмелев еще любит обращаться к читателю с презрением, злобно тычет того носом в «жуть» и приговаривает: «Вот, полюбуйся! Ты-то счастлив, сыт, и гореть тебе в адском пламени!» Нет иной точки зрения, нет объяснения, логики происходящего. Нет рефлексии в духе: «А почему случилась революция?» У Шмелева в голове какая-то мифическая солнечная Россия, искренняя и добрая, с золотыми куполами, летными купаниями. Катайся на санках, ужинай в ресторанах, поезжай в Европу по первому желанию. И тут в этот удивительный мир ворвались какие-то неумытые орки, чего-то стали требовать. И главное (грех в глазах Шмелева) – отказались умирать за царя на полях Первой мировой! Ах, позорники! Жизни свои жалеют! Нет бы воевать и работать, а в остальное время бить поклоны в церкви. А они бунтовать стали, голод нам устроили, с «белыми» разругались!
Именно потому, что я отрицательно отношусь к любым перегибам, в т.ч. советским, я не могу принять точку зрения Шмелева. Тем более его «гуманизм» в разоблачении жестокости «красных» потом не помешал ему поддержать жестокость «коричневых». Странно-то, получается, г-н автор. Прекрасно рассудили: когда меня бьют, я кричу о несправедливости, а коли бью я, то все по чести, правильно и нравственно. Ага, ага. Лицемер вы, батенька. Почитаешь вас и похожих на вас – и поймешь внезапно, отчего Ленин интеллигенцию терпеть не мог. Вот за это желание хорошо устроиться при любой власти и злобу, вашу злобу – если не получается. Ну да бог с вами.