22

Фролова обдумывала предстоящие планы следственных действий, когда сзади к ней подошел Варухов и спросил:

– Ольга Эдуардовна, я вам больше на сегодня не нужен?

Та от неожиданности вздрогнула, полуобернулась и, увидев, что это Варухов, справилась с испугом и, еле сдерживая раздражение, произнесла:

– Вы мне совсем не нужны. Ни сегодня, ни завтра. И вообще – кто вас учил со спины вопросы задавать?!

– А что в этом криминального?

– Вы меня напугали. Я из-за вас забыла, о чем думала. Нить рассуждений потеряла!

– А что, в ваших рассуждениях еще и нить какая-то есть? Что-то я не замечал. Но раз уж из-за меня ваши мысли топчутся на месте, а нить потеряна, то я готов ее найти. Так и быть, окажу безвозмездную услугу. Как следователь следователю.

– Мало того, что вы невоспитанный человек, – в бешенстве выдохнула ему в лицо пунцовая Фролова, – так вы еще и хам! Вы не умеете разговаривать с женщинами!

– К вашему сведению, Ольга Эдуардовна, как правило, невоспитанного человека зовут хамом именно потому, что он не воспитан. Теперь о ваших умственных способностях. Насколько я могу судить, никакую нить вы не теряли, потому что ее у вас никогда и не было. А то, что вы обычно принимаете за логические рассуждения, – это женские эмоции, помноженные на ваши личные амбиции.

– Ненавижу тебя! Слышишь, Варухов? Ненавижу!

– Извините, Ольга Эдуардовна, но мы с вами на брудершафт вроде не пили, так что я не совсем понимаю, почему вы перешли на «ты». А ваше личное мнение обо мне меня совершенно не интересует, так что оставьте его при себе.

– Мерзавец! Ты еще ответишь за свое хамство! Вы все в отделе меня ненавидите! Куча старых импотентов! Только и умеете бумажки в папки подшивать! Ну ничего, недолго мне с вами мучиться! Кое-что скоро изменится, и тогда вы все мне заплатите! За всё во сто крат заплатите! – завизжала, задыхаясь от злости, Фролова. Она сжалась, неожиданно подурнела и походила на маленького зверька, который встал в боевую стойку и ощерил зубы.

– Ну и ну, Фролова. Не ожидал, что в тебе столько ненависти. Ладно бы ко мне, но ко всему отделу – это уже действительно серьезно. Клиникой пахнет! Сама метр с кепкой, а амбиций – как у Петра Первого. Ты не переживай, мы тебе за всё заплатим. Ты только нам свои счета регулярно присылай и оформляй их правильно. А то ты даже бумажки подшивать до сих пор не научилась. Всё время не те бумажки и не в те тома вставляешь. А коли ты решила на этом деле себе повышение заработать, то должен заранее тебя разочаровать. Ни этот Вишняков, ни ты ничего не раскроете.

– С чего ты взял? Откуда такая уверенность? Может, ты, Варухов, и сам к нему причастен?!

– Да нет, Фролова, не причастен. А уверен потому, что у Вешнякова нет на это желания. А у тебя – мозгов.

– Ну как же – как же! Ведь самый умный у нас в отделе – это уж точно вы, Игорь Петрович. Только вот почему-то вести это дело не захотели. Устроили так, что оно досталось мне. У вас что, совесть проснулась? Хотите взять его? Так в чем дело? Я вам его охотно передам, – справившись с приступом внезапной ярости и несколько успокоившись, с прежней иронией выпалила Фролова, по-прежнему зло глядя Варухову прямо в лицо прищуренными глазами.

«Смотрит, как волчица, – внезапно подумал Варухов и даже повеселел. – Так что мне за ней не поволочиться».

– Ну так я пойду, Ольга Эдуардовна? – делая вид, что не расслышал последних слов Фроловой, спросил ее Варухов с глуповато-невинной интонацией человека, страдающего рассеянным склерозом. Фролова сделала вид, что не слышит, и отвернулась от него.

– Я ухожу, Ольга Эдуардовна, я ухожу-у, – потешаясь и растягивая слова, продолжал твердить одно и то же Варухов, медленно, боком отходя от Фроловой. Она по прежнему стояла к нему спиной, демонстративно давая понять, что ей до него никакого дела нет.

«Господи, ну и дура, – подумал Варухов, медленно, будто ненароком удаляясь в сторону служебной „Волги“. – Как же она этим народ по жизни напрягает».

«Надо же, мерзавец, он еще и издевается! – лихорадочно думала Фролова, которая всё никак не могла успокоиться и от внезапного перевозбуждения даже захотела в туалет. – Довел до истерики, а теперь куда-то, сукин сын, сбегает. И пи́сать хочется, чтоб ему пусто было, а придется терпеть. Не день, а сказка. Нужно срочно звонить дяде Коле, нужно срочно звонить…»

23

– Солдат спит – служба идет? – спросил Варухов водителя, тихонько приоткрыв дверь. Тот полусонно откинулся в кресле и оловянными, ничего не выражающими глазами уставился прямо перед собой.

– А? Что? Кто здесь? – пробормотал водитель, выпрямился, испуганно хлопая глазами, и его лицо обрело привычное деревянное выражение.

– Говорю, Коля, солдат спит – служба идет, – повторил Варухов, слегка похихикивая, довольный, что сумел испугать водителя, подловив его спящим. – У тебя точно самое теплое местечко. Водишь – тогда работаешь, а в остальное время дрыхнешь.

– Кто спит, Петрович, кто спит? – суетливо забормотал водитель, слегка потряхивая головой, будто пытался сбросить последние остатки сна и окончательно прийти в себя. – Так, сморило слегка. Пока вас дождешься, так раз десять курнешь, а это для здоровья вредно.

– Так ты бы книжку почитал!

– Да ну их, книжки! Шибко грамотный стану. Нам этого не надобно, нам и так хорошо. Взять вот Зинку мою. Она в столовке работает и говорит, что у них один повар как-то появился. Молодой да грамотный. Стал всех учить, как жить надо, как щи варить… Ну, намучился с ним народ, а потом заведующая взяла да уволила его по сокращению. Нехай, говорит, других учит, а нам и так хорошо. Ты же знаешь, Петрович, какая у меня Зинка ревнивая. Заметит, что я поумнел, так со свету сживет. Подумает, что я какую-то ученую завел, так и говорить нам тогда с ней не о чем будет. Сейчас мы то про щи, то про тещин огород, то про огурцы да помидоры соленые говорим. А спросить ее о чем другом – так просто беда. О чем же я с ней в постели-то буду говорить? Не о любви же, сам понимаешь!

– А о чем?

– Да хрен знает, что ей в голову взбредет. Последний раз вот о банках говорили. Замучила меня – достань да достань трехлитровые. Ну, я ее за сиськи, рукой куда надо – шварк, наобещал – мол, будут банки, чтоб добрей была, а сам свою банку засунул да вдул по первое число. Так она, представляешь, подумала, что ей банки привезут, – и так подмахивала да стонала, будто не от меня, а от этих гребаных банок кончает. А ты говоришь – книжки. Нет, брателло, нам сейчас банки нужны. Банки – это круто.

– Ну тогда, Коль, спи дальше. Я уж понял, что ты в две смены работаешь: первую здесь, а вторую – ночью, на дому. Ты только мне подскажи, как отсюда лучше до метро ближайшего добраться?

– Да тут их два рядом, а тебе какая линия нужна?

– Всё равно. Просто скажи, куда проще дойти, а я уж по ходу дела сориентируюсь.

– Ну тогда, Петрович, тебе надо сейчас на ту же улицу выйти, с которой мы сюда завернули. Потом направо, до второго светофора, там повернешь налево – и всё время прямо. Там и увидишь метро.

– А это далеко, Коль?

– Ну на машине минут за десять доберешься. А пешком не знаю, ни разу не ходил.

– Ну ладно, спасибо, что подсказал.

– А ты чего, Петрович, уже отстрелялся? А то оставайся. Закончат – я тебя со всеми до метро подброшу.

– Да нет, Коля, спасибо. Здесь еще часа на два-три застрянешь, а то и до вечера. Придется в райотдел милиции идти, с работниками ДЭЗа разговаривать, потом еще сто дел сделать… Я пешком раз десять до метро дойду, туда и обратно, прежде чем вы освободитесь. Да и с Фроловой, сам понимаешь, мне общаться неохота.

– А чего? Баба как баба. Так и просится, чтоб ей вдули пару раз по самое не балуйся.

– Вот, Коля, ты и попробуй – подкати к ней свои шары. А я пошел.

– А что – думаешь, получится? – оживился водитель.

– Думаю – да, особенно когда она тебе их прищемит. Ладно, Коль, пока. Завтра увидимся, если доживем.

– Ну, будь, Петрович, – разочарованно протянул водитель, расстроенный тем, что побольше поговорить о Фроловой не вышло. Открыл пачку сигарет, достал одну, прикурил от прикуривателя и, глубоко затянувшись, выпустил из ноздрей и рта сизые струи дешевого дыма.

«Прищемит, говоришь… – подумал водитель и снова глубоко затянулся. – Это еще посмотреть надо. Всё зависит от того, как вставить и когда. Эх, ебать-копать, сейчас бы Зинке вдуть, пока спросонья стоит. Вот у кого жопа так жопа, есть за что подержаться».

Простые, животные мысли водителя Коли перескакивали, словно шары в барабане спортлото, то на Фролову, то на жену Зинку, и они обе сменяли друг друга в его эротических фантазиях. Неожиданно захотелось отлить. Водитель нехотя вылез из салона машины наружу, спешно докурил остаток сигареты и щелчком далеко в сторону отбросил слабо мерцающий красным окурок. Затем, поплотней запахнув куртку, он оглянулся. Не увидев никого вокруг, забежал за угол дома, расстегнул ширинку, достал полувставший член и принялся обильной струей орошать угол дома.

Горячая желтая моча, дымясь, протачивала в рыхлом снеге бороздки и канавки, причудливым узором выедая снежную плоть.

– Ух, хорошо, – пробормотал водитель и, стряхнув с морщинистой сосиски члена последние капли мочи, принялся засовывать его обратно в штаны.

– Так. Ссым, значит, в неположенном месте. У всего честного народа на глазах, и даже не стыдимся, – заговорил за спиной водителя чей-то мужской голос. Кто-то грубо схватил Колю за плечо.

– Руки убери, а то ноги обоссу ненароком! – резко поведя плечом, вырвался тот и, даже не успев застегнуть ширинку, резко повернулся к обидчику.

Перед ним стоял неказистый мужичок в синей замасленной фуфайке, широких штанах, заправленных в стоптанные кирзовые сапоги, и облезлой шапке-ушанке, сдвинутой на самый затылок.

– Ты что за хрен с бугра? – зло спросил водитель, торопливо застегиваясь.

– А ты-то сам кто будешь, что ссышь у моего подвала? – вопросом на вопрос ответил мужичок и сплюнул себе под ноги. – Разве можно при всем честном народе отливать, а?

– Ну ты, это, не гони волну-то, не гони. Где ты народ-то видишь? Нет никого.

– А я что, не народ, что ли?

– Может, ты и народ, только в единственном числе, так что при тебе можно. Сам будто никогда не отливал?

– Может, и отливал, да только ты не видал. А ну пошли в милицию. Пусть они разберутся, можно тебе при мне отливать или нельзя, а я погляжу.

– Я сам из милиции, даже корочки могу показать.

– Ну покажи, тогда дальше говорить будем.

– На, гляди, – недовольно буркнул водитель и сунул мужику под нос служебное удостоверение.

– Так тут написано «Прокуратура», а ты говоришь, что из милиции.

– А тебе что, непонятно, что прокуратура – это покруче, чем милиция, – убирая удостоверение во внутренний карман куртки, уже вальяжно, назидательно произнес водитель, снисходительно поглядывая на мужичка.

– Дак это понятно, чай, не дурак, мне Господь Бог тоже разум дал, как и тебе. Только чаво это прокуратура тут делает, в толк не пойму.

– А тебе и не надо понимать. Иди куда шел. Хотя скажу, так и быть. Убийство здесь произошло. Место преступления осматривают. Так что вали, мужик, подальше и поменьше вопросов задавай.

– Так, может, мне сюда и надо, откуда ты знаешь? Где твое начальство? Мне с ним переговорить надо.

– Ну раз надо, тогда пойдем, покажу, – скептически-снисходительно протянул водитель и, выйдя из-за угла дома, указал на кучку людей, которые по-прежнему стояли у входа в подвал и о чем-то говорили. – Вон у тех парней спроси, они тебе расскажут.

– Спаси тебя Господи, мил человек, да только напоследок у меня к тебе одна просьба – не ссы ты где попало, нехорошо это. Ладно?

– Ладно, ладно, мужик. В следующий раз захочу отлить – тебя сначала спрошу, – снисходительно пообещал водитель и, оставив мужика одного, легкой трусцой побежал к своей машине.

Тот постоял на месте, будто собираясь с духом, затем украдкой перекрестился и, тяжело вздохнув, отправился твердым шагом к людям, на которых ему указал водитель.

Подойдя поближе, он робко кашлянул и, когда кто-то из собеседников обернулся к нему, немного волнуясь, произнес:

– Здрасьте вам, я местный слесарь, из ДЭЗа, меня главный инженер прислал. Егоров я, Дмитрий, я нашел, значит, энту бабу-то в подвале. Мне сказали, что хотят со мной поговорить. К кому мне надо обратиться-то из вас, а?

– Да к любому обращайся, не ошибешься, – полушутя-полусерьезно протянул один из собеседников и, обернувшись назад, позвал: – Ольга Эдуардовна! Подойдите сюда, пожалуйста. Здесь свидетель объявился. Тот, кто тело нашел.