20

Дима Бзикадзе вернулся в Столицу столь же неожиданно, как в свое время покинул ее. Самое смешное – он прибыл без гроша в кармане, с чемоданом, полным несвежего белья, в спешке захваченным с собой. По правде говоря, Дима из своей нью-йоркской мастерской попросту сбежал, дабы скрыться от преследований городской полиции.

Разумеется, его новое увлечение – убивать проституток во время полового акта – для нью-йоркской общественности не осталось незамеченным. Когда количество найденных трупов перевалило за десяток, местная полиция занервничала и преступила к полномасштабному расследованию.

По всем местным телеканалам прошла серия репортажей о новом сексуальном маньяке, которого пресса окрестила ист-риверским вампиром. Население квартала только о нем и говорило.

Все жертвы были цветными проститутками, так что за большинством из них полиция стала негласно наблюдать. Это оказалось не очень сложно. Разношерстные и разнокожие обитатели квартала с готовностью поддержали полицию, добровольно сообщая о подозрительном поведении клиентов жриц любви.

Беспечный Дима, довольно плохо зная язык и не следя за новостями, первое время по-прежнему продолжал снимать проституток, предпочитая метисок и негритянок. Парочку из них он зарезал, и от поимки его спасло только то, что дамы принимали клиента на дому, у себя в квартирах, а не в номерах.

Немного позже старик-антиквар, с которым Дима в последнее время жизни в Нью-Йорке почти что подружился, сообщил ему, что после убийств, наделавших немало шума, всех проституток района – от Вильямсбургского моста аж до моста Квинсборо – негласно контролирует полиция, а местные выслеживают подозрительных личностей. Тогда Дима понял, что ему нужно остановиться на время или что-то кардинально изменить, чтобы избавиться от постоянной необходимости создавать арт-объекты на продажу.

Так у художника родилась шальная идея. Он задумал жениться на своем арт-менеджере Саре Лилит в надежде, что к мужу она будет относиться иначе, чем к компаньону. На худой конец – постараться влюбить ее в себя и вертеть ей потом, как угодно. Дима поделился мыслями со стариком-евреем, но тот лишь печально покачал головой и начал его отговаривать, при этом довольно странно выразился:

– Дима, мой вам совет: не трогайте госпожу Лилит и не домогайтесь ее. Эта дама – типичная vagina dental.

На вопрос о значении слов vagina dental Дима получил ответ, что это по-латински – влагалище с зубами. Мол, такая женщина, как Сара, пожирает мужиков, высасывая из них все соки.

– У нее восточная кровь, – добавил старик. – Она откуда-то из Северного Ирака, а мать ее родом из Курдистана. Со слов Сары знаю, что мать звали Лайлой, а фамилия – Lilith. Так она пишется по-английски. А представляется Сара всегда как госпожа Лилит, а не Лилиз, как было бы правильно. Лайла была художником-керамистом, делала горшки – очень своеобразные. Эта манера получила название whippoorwill-style¹. А отец Сары – какой-то немец, то ли лингвист, то ли этнограф, по фамилии Хекснфюрер². У нее еще есть сестра, но я ее никогда не видел.

Тем не менее, советом старика Дима пренебрег и принялся реализовывать свой отчаянный план. Первая часть у него получилась на удивление легко. Уже через пару дней госпожа Лилит лежала под ним, широко раздвинув ноги, и тихо постанывала, пока Димина мотыга окучивала темно-бордовое влажное поле сариной промежности.

После столь удачного начала художник рассчитывал на полный успех – но не тут-то было. Как только Дима упомянул о том, что неплохо бы изменить условия контракта – и перестать всецело зависеть от воли Сары, – тут же потерпел крах. Лилит то начинала прикидываться, что его не понимает, потому что очень плохо говорит по-русски, то отвечала, что не может сейчас думать об этом, так как полностью им увлечена, то предлагала вернуться к разговору чуть попозже… В результате Дима попал в двойную кабалу. Днем ему приходилось, превозмогая плотскую и духовную немощь, рисовать, а по ночам – доставлять любовные утехи Саре, которая с каждой ночью становилась всё более ненасытной и требовательной.

Через месяц такой жизни достаточно упитанный Дима, который раньше весил 120 килограммов, осунулся и похудел аж на 20 кило. Рисовать он не мог, испытывая полный упадок физических сил. Поэтому днем спал, а по ночам играл роль сексуального раба. Любвеобильная американка сначала возбуждала его мазями и грубыми ласками, а оставшуюся часть ночи пользовалась им как живым вибратором, каждый раз новым способом удовлетворяя свою похоть.

В довершение к этому Дима всё же попал под подозрение местной полиции. Расследование стало приносить первые плоды. Несколько свидетелей опознали его как человека, который последним посещал одну из убитых проституток. Об этом ему сообщил тот же старик-антиквар. Он встретился с местными детективами: те пришли в его мастерскую, чтобы его допросить.

– Дима, – обратился к нему старый еврей, – если вам есть что им сказать – лучше скажите. Всё равно узнают. Но вам будет уже поздно, как говорят в Одессе, пить боржоми, когда почки отвалились. Они здесь такие дотошные, что докопаются до правды рано или поздно. Учтите, в штате Нью-Йорк смертной казни нет, зато есть пожизненное. Скажите, вам, молодому человеку, это надо – сидеть всю жизнь в здешней тюрьме только за то, что вы русский, а значит, потенциально опасный человек?

В Димины планы это явно не входило, поэтому он попросил старика оказать ему личную услугу: купить обратный билет на самолет в Столицу, пока он уладит дела с госпожой Лилит. На это антиквар за вознаграждение охотно согласился.

Условившись с ним о встрече в тот же вечер в аэропорту, Дима спешно побросал вещи в чемодан, забрал с собой все документы и деньги и, взяв такси, без предупреждения поехал к Саре.

Квартира Сары находилась в одном из домов на Пятой авеню, почти рядом с музеем Гуггенхайма, и занимала целый этаж здания, так что через окна ее спальни можно было любоваться центральным парком, его зеленью и водой, а из окон кабинета – наблюдать за вечной людской суетой на Мэдисон-авеню.

Дима очень надеялся, что Сары в это время не будет дома – и он просто оставит портье для нее записку, в которой как-нибудь объяснит, отчего ему пришлось срочно выехать в Столицу. Но, к удивлению, она будто бы ждала его: портье, узнав художника, сообщил, что госпожа Лилит только что предупредила, что придет Дима, и просила немедленно проводить его к ней наверх, в ее апартаменты.

«Ну, тем лучше, – подумал тогда Дима, – объяснимся напрямую, без посредников».

…О том, что произошло у Сары, Дима не любил вспоминать. На вопросы о ней отвечал уклончиво. Мол, она сделала харакири из-за неразделенной к нему любви. Вскрыла себе живот и намотала на шею собственные кишки. Как бы там ни было, никто не видел, как Дима Бзикадзе покинул ее квартиру, но нью-йоркской полиции достоверно было известно только одно. Тем же вечером из аэропорта имени Кеннеди художник вылетел на родину, воспользовавшись услугами советской компании «Аэрофлот», и через восемь часов тридцать минут борт SU 316 доставил его в Столицу, в аэропорт «Шереметьево-2».

21

– Ну что, труп можно забирать? – спросил Вешнякова судмедэксперт, закуривая сигаретку и подслеповато щурясь: он только что выбрался на улицу из полутемного подвала.

– Думаю, что да. Давай своим команду, – распорядился Вешняков, лениво потягиваясь и поводя плечами, – Ну и погода… Не успел день начаться, а уже в сон клонит. Так, Ольга Эдуардовна, я думаю, что здесь мы всё закончили. Встретьтесь, пожалуйста, с районным участковым – я где-то тут его видел, – и поставьте перед ним задачи, которые он должен выполнить. Пусть опросит жителей ближайших домов, особенно пенсионеров, с работниками местного ДЭЗа поговорит. Может, у районной шпаны или бомжей что-нибудь интересное узнает по данному делу. В общем, пусть проведет необходимые следственные мероприятия. И доложит в форме рапорта вам, а вы мне. Ладно?

– Хорошо, Алексей Викторович. Только рапорт я от него не раньше, чем дня через три получу.

– Ну и ладно. Не переживайте, душечка, нас никто не торопит. Убитой уже всё равно, а живым всё еще равнее. Пока личность убитой установим, пока то, пока се, глядишь – и неделя пройдет, другая… А там видно будет, куда – и главное, зачем – нашему следствию двигаться.

– Не слишком ли цинично, Алексей Викторович?

– Отнюдь, Ольга Эдуардовна. Скорее практично. Чтобы поймать преступника, надо дать ему дозреть. Чтоб он себя до нужной кондиции довел. Читали в школе «Преступление и наказание»? Вот-вот. Помните, был там такой занимательный персонаж – следователь Порфирий Петрович? Он ведь ничего не делал, а только ждал, когда Раскольников раскается да придет с повинной. Вот и у нас с вами похожая ситуация. Мы ловим только тех, кто хочет или может попасться, или тех, кого просто нужно, рекомендовано поймать. Я думаю, вы понимаете, о чем я. А если человек не хочет попадаться, если он осторожен и умен – поймать его ну совершенно невозможно. Разве что случайно, но случай – вещь непредсказуемая, в наши с вами расчеты не входит. Кстати, а вы случайно не знакомы с Николай Петровичем Фроловым? Он из управления городской прокуратуры.

– Это мой двоюродный дядя. А почему вы спрашиваете?

– Ну, знаете, в силу профессии я иногда склонен логически рассуждать. Если вы немного похожи на Николай Петровича и даже фамилия у вас такая же – вывод сделать легко. Потому я и предположил, что вы с ним в каком-нибудь родстве. Кстати, Оля, можно я вас так иногда буду называть, – доверительно-ласково заговорил Вешняков и, взяв Фролову за локоть, слегка прижал ее руку к груди, – у меня с вашим дядей очень хорошие отношения. Поэтому, если что случится, не дай Бог, – сразу обращайтесь ко мне. Мой дружеский совет и многолетние знания помогут решить все ваши проблемы. Кстати, должен честно сказать, что вы себя вели исключительно мужественно. Не каждый мужик способен на такое смотреть. Я сообщу об этом вашему начальнику. Еще скажу, что мы с вами нашли важную улику, которая поможет сдвинуть дело с мертвой точки. Ну как, Оленька, вы мной довольны? – полушутя-полусерьезно, слегка наклонив в ее сторону голову, спросил Вешняков.

– Думаю, что да, – таким же игриво-заискивающим тоном ответила Фролова, сразу же приняв правила игры, где ей отводилась роль недалекой, но всеми любимой женщины, которой мужчины просто обязаны помогать – потому что она прежде всего женщина, а лишь затем следователь. – Знаете, Алексей Викторович, если бы все мужчины, с которыми я работаю, были такими, как вы, то жизнь моя была бы куда легче. Но большинство из них, к сожалению, грубияны и пошляки. Только и думают, как бы побездельничать. А всю работу так и норовят переложить на мои хрупкие плечи.

– Уверяю вас, что в этом деле всё будет наоборот. Обещаю. Итак, Оленька, как только получите рапорт от участкового – сразу ко мне. Я вам дам свой номер телефона, звоните, как только что-то новое обнаружится. И кстати, не забудьте описать место преступления. Хотя, я думаю, вы это знаете и без меня, – закончил Вешняков, откланялся, отошел к судмедэксперту и о чем-то вполголоса заговорил с ним, время от времени украдкой поглядывая на Фролову.

«Надо же, какой абсолютный циник, – подумала та, невольно вздрагивая каждый раз, когда ловила на себе взгляд Вешнякова. – Небось кости перемывает мне и всей моей родне со своим приятелем».

– Дмитрий Сергеевич, а ты что скажешь про эту куклу, которую нам с тобой дали в помощь от района? – спросил судмедэксперта по-приятельски Вешняков, прикуривая у него сигаретку и посматривая на Фролову.

– Ты меня спрашиваешь сейчас как мужчину или как специалиста? – ответил тот. – Если как мужчину, то она не из последних женщин, кто может нравиться. А если как специалиста, то она, скорее всего, – круглый ноль, да еще и без палки. – И тут же засмеялся вместе с Вешняковым собственной шутке.

– Насчет палки ты, Дима, хорошо вставил.

– Викторыч, – продолжал судмедэксперт, – палки в этот ноль, к сожалению, вставляю не я. Но даже и на палке ноль всегда останется нолем. Это я тебе как физиолог гарантирую. Природа его не меняется.

– Циник ты, Дима. А у нее, между прочим, дядя – большая шишка в нашем ведомстве.

– Да хоть большая, хоть мелкая, мне-то что? Меня в женщинах интересует только самоотдача, а не триста минут секса с самим собой.