ЗАГЛЯНЕТ РЕДКИЙ ЛУЧ…

 
Заглянет редкий луч
Под темные, серые своды,
Будешь терпелив – будешь везуч,
Дождешься вовремя свободы.
 
 
Арестант живет надеждами,
По далекому скучая прошлому,
Грезит белыми одеждами
В пику состоянию пошлому.
 
 
Не выносим порой позор,
Веселья маленькая толика,
Пялится в волчок дозор,
Смотрит, как удав на кролика.
 
 
В смятении слабость есть,
Играет скрипка Паганини,
Укрепляя стойкость, честь,
Чтоб не утонуть в болотной тине.
 
 
Следствием засвеченный момент
Висит Дамокловым мечом,
На зону выпишут абонемент,
Раскаяние, признание нипочем.
 
 
Тень ложится игрока
На общак, решетки, стены,
Она пришла издалека,
Из закулисья мертвой сцены.
 
 
В тишине прогулочного дворика
Воздуха хватанешь морозного,
Есть тема для тюремного историка
Со времен Ивана Грозного.
 

РУССКИЙ МАТ

 
Русскому без мата, как без рук,
Основательно теряется лицо,
Сделали огромный крюк –
Отпустили крепкое словцо.
 
 
Без мата, как без хлеба.
Весть пришла издалека,
Сжалось в овчинку небо –
Мат слетает с языка.
 
 
Мат не вреден для здоровья,
Он не пластид и динамит.
Мат, отпущенный с любовью,
Быстро личность охладит.
 
 
Мат древнее топора,
Раздвинул до небес формат,
Не знали древние пера,
Но хранили свято мат.
 
 
В старинных свитках бересты
Писались росича права,
Как очень редкие цветы
Хранились бранные слова.
 
 
Без мата не было атаки,
Он дух наращивал в бою,
Не обойтись без брани в драке,
Придержит мат в строю.
 
 
Палят в сражении пушки,
На поле брани все сословия,
Окунулся юный Пушкин
В тайну бранного злословия.
 
 
Не смог голоса собрать,
Сошел заранее с трассы,
Звучит «Япона-мать!»,
Брань уходит в массы.
 
 
Растянул меха гармошки,
Выдал скверные частушки –
В восторге хлопают в ладошки
Дети, женщины, старушки.
 
 
Оставил мат бараки,
Переехал в светлый дом,
Брань отпускают фраки,
Сидя за фамильным серебром.
 
 
Мата нет на зоне,
Но он присутствует, витает,
Он в фене и жаргоне –
Зэк по глазам читает.
 
 
Живет в словесной ткани,
Его не вытравить, не сжечь
Русский возглас брани,
Ему лучше не перечь.
 

АФЕРНАЯ СТОЛИЦА

 
Подходят к перрону составы,
Примет гостей столица,
Любители быстрой халявы,
Криминальные едут лица.
 
 
Кидают и дурят по-черному,
Рекламой пестрят издания,
Нету места ученому,
В метро продаются звания.
 
 
Больничные прочат листы,
От всех излечат болезней,
Таблетки и капли пусты,
Деньги готовь, любезный.
 
 
Поселят дюжину персон
Основатели аферы,
Повсюду клеят лохотрон,
Остановки, как пещеры.
 
 
В подвале шустрый китаец
Лейблы шьет под Армани,
В столице осел скиталец,
Бизнес ведет на обмане.
 
 
Солнце взошло едва,
Узбек кричит дотемна:
«Арабский вкусный еда –
Шаурма, шаурма, шаурма».
 
 
Нету у фирмы лица,
Посредник привозит товар,
Аферам не видно конца,
В дело пускают навар.
 
 
Невеселое крутят кино,
Обещания заведомо лживы,
Золотое ищут руно
Любители легкой наживы.
 
 
Пиво попьют опера
В компании вольных стрелков,
Остановить преступность пора,
План перехвата готов.
 
 
Ловят халявщиков пачками,
Жалеют суду жеребят,
Попугают зоной, точками,
В общем, слегка пожурят.
 

ПИСЬМО ПРОКУРОРУ

 
Прессую феню и жаргон,
Воздух выдавил из строчки,
Ушел нормальный сок,
Отбили на допросе почки.
 
 
С кровью приходится мочиться,
Крою матом сотым,
Мне больше не молчится,
Стать решил сексотом.
 
 
Разведи, гражданин законник
Всех по правильным углам,
На службе убойный треугольник:
Мордобой, шантаж, бедлам.
 
 
Признание выбивают опера,
Улики находят на звезде,
Работают грубее топора,
В отказ идут в суде.
 
 
Лепят дело, стоя,
Свободу всюду водрузили,
Во времена советского застоя
Так нагло не грузили.
 
 
Где законы, гражданин начальник?
Суют готовый протокол,
Подпишет гнутый чайник,
Сядет задницей на кол.
 
 
В СИЗО открытый пресс,
Не поможет голодовка,
Следствию не кажешь интерес,
Нагнется в карцере голтовка.
 
 
Приходит служивый по надзору,
Решил братишка попечалится,
Мол, прессуют без разбору,
Неделю, как в подвале чалится.
 
 
В полдень отворилась кормушка,
Принесли бумагу из спецчасти,
Зря стреляла пушка,
Ответ достоин власти.
 
 
Сухо, кратко и казенно.
Словесная сдохла перестрелка.
«Нарушений нет. Все законно.
Проведена проверка».
 

ВОЛЬНЫЙ ПАРУС

 
Письмо прилетело в централ,
Пишет братика подельник:
Поезд увез за Урал
В дальний таежный ельник.
 
 
Плохо в тайге без любви,
Молодая осталась жена.
Плоты плывут по Оби,
Туманов плывет пелена.
 
 
Плывет по Оби лесосплав,
Штабеля на крутом берегу.
Парнишке не важен Устав,
Покинул на время тайгу.
 
 
Нашелся хороший баркас,
Ветров подходящие розы,
Уставы ему не указ,
Песня доходчивей прозы.
 
 
Валил свою сотню стволов,
До утра оставался свободен,
Сидела братва у костров,
Был он бригаде угоден.
 
 
Парус серел на Оби,
Ветер прилип к парусине.
Парнишка пел о любви,
О доме, о маленьком сыне.
 
 
Воды бегут за бортом,
Ветер усилил старание,
Далеко родительский дом,
Не скоро случится свидание.
 
 
Ложился вечерний туман,
Он вернулся веселый, охочий,
Осилит он завтрашний план,
Настрой боевой и рабочий.
 
 
Силы давала река,
Вольный беспечный ветер,
На север плывут облака
В теплый таежный вечер.
 

БАРАК

 
«Выйдем из невежества и мрака», –
Самозабвенно пели.
Вышли из убогого барака
И сталинской шинели.
 
 
Видел многое барак
От фундамента до кровли,
От простых банальных драк,
До большой резни и крови.
 
 
Углы чернели от промоин
Скрипели нудно половицы,
После страшных сучьих войн
Валялись погнутые спицы.
 
 
Казенный жесткий стиль,
Прошли бараки миллионы,
Превращали их в утиль
Гуманные законы.
 
 
Нету лучших перемен,
Упал на нары от бессилия,
Не получая ничего взамен
Из рога изобилия.
 
 
Сунул горстку золота
На черный день под половицу.
Под знаком Серпа и Молота
Угораздило родиться.
 
 
Вышел из общин барака,
Разбит, повержен враг.
Рассудила власть двояко,
Закрыли в лагерный барак.
 
 
Барак – убогое жилище,
Сродни пещерным нарам,
Здесь кантовались тыщи,
Через колено гнули норов.
 
 
В бараках – буйный нрав,
Власть не лыком шита,
Вычисляли, кто не прав,
Пропуская через сито.
 
 
В жизни нету смысла,
На вопросы нет ответов,
Но не возникало мысли
Предать страну советов.
 
 
Добываем честно уголь,
Родились дети в браке,
Отмерен тесный угол
В покосившемся бараке.
 
 
В коридоре полумрак,
Жизнь – перевернутая призма,
Стоит устойчиво барак,
Символ социализма.
 

ОТЕЦ И СЫН

 
Во сне он часто кричал:
«Я деньги не брал! Я не крыса!»
Нож из паха торчал –
Привет от психа Бориса.
 
 
Отправляли мальчишку за дверь,
Мама оставалась с любовником,
Погоняло запомнилось – «Зверь»,
Называли его уголовником.
 
 
Коля лежал на больничке,
Затянулся розово шрам,
Шнырь заглянул по привычке,
Погремуха его «Абрам».
 
 
Прокинул он в разговоре,
Опасно взглянув на дверь:
«Правилку назначат Боре,
Интересовался делом Зверь».
 
 
Из разговора понял Коля –
Зверь в соседней палате,
Необъяснимая штука неволя
Замкнется на сыне и брате.
 
 
Мужчина прикрылся книжкой,
Вымолвил Коля с трудом:
«Вы помните меня мальчишкой,
Ту улицу, город и дом?»
 
 
Вздрогнул внутри законник,
Будто оскорбил его кто-то,
Обшарил рукой подоконник,
Подал матери фото.
 
 
Странно смотрел на мальчишку,
Себя увидал молодым,
Из юности вытащил книжку,
Прочесть про далекий Крым.
 
 
В тумане маячил Крым,
Домик с огромными вишнями,
Над лиманами утренний дым,
Казались вопросы лишними.
 
 
«Сколько тебе, сынок?»
«Восемнадцать», – ответил Коля.
Ударила кровь в висок –
Показала сына неволя.
 
 
Ничего не сказал законник,
Хотел разразиться матом.
Как разрулить треугольник?
Борис является братом.
 
 
Нельзя показывать спину,
Борису приятный сюрприз.
Надо признаться сыну,
Шефство возьмет Борис.
 

ПРИПИСАННЫЙ К ЗОНЕ

 
Я шел по скользкому броду,
Бежал через каменный лес.
На зоне обрел свободу,
Пройдя растормозку и пресс.
 
 
Свобода – в моей голове,
Не забита она отрубями.
Дождь шумит по траве,
Крепнет свобода с годами.
 
 
За высокой колючкой слякоть
И не очень хорошие планы.
Пуля проходит в мякоть,
Режут не только карманы.
 
 
Больше порядка на зоне,
Срок не один отсидел,
Имя на каждой персоне,
На воле – сплошной беспредел.
 
 
Свободу в себе отыщи
В тесной, забитой хате,
На слабость укажут прыщи –
Жил на хлебе, обрате.
 
 
Нет места на воле,
Мимо молочные реки,
На сверке знаешь пароли,
Приписан к зоне навеки.
 
 
Приписан, как крепостной,
К вечной лопате и тачке,
Пригреет солнце весной,
Руки тянутся к пачке.
 
 
Затянешься сладким дымком,
Изнуряет от боли,
К горлу подступит ком
От мысли о вечной неволе.
 
 
Прозвенит на свободу звонок,
Готовы парадные брюки,
Только держать черенок
Способны привычные руки.
 
 
В неволе провел червонец,
Репутацию растратил свою.
Будь китаец, немец, японец,
Надо время попасть в струю.
 
 
В прокуренных легких свист,
Землисто, серо лицо,
Коряво исписан лист,
В надежде вступил на крыльцо.
 
 
Нет ни угла, ни приюта,
Косо смотрит чиновник,
Повернулся невежливо, круто, –
Ты для него уголовник.
 
 
Ни один не решить вопрос,
Приветливо встретит малина.
Про седьмой перепартос
Другая поет половина.
 
 
Приведут в малину девицу,
Слить застойную плоть.
Можешь на волю дивиться,
Можешь лохов полоть.
 
 
Льется без меры бухло,
Вечная тема про зону,
Сменишь свое барахло,
Примеряясь к сезону.
 
 
Отдохнешь месячишко, другой
В знакомой, привычной семье.
Прогнется дорога дугой
Ближе к судебной скамье.
 
 
У Фемиды особое мнение,
Осудит судья по понятиям.
Не встал на путь исправления,
Не к тем примкнул приятелям.
 
 
Лишена система морали,
В действиях ищет мораль,
Все тома пролистали,
Отсутствует та деталь.
 
 
Аморально живет государство,
Страна незрячих, глухих,
Одним сплошные мытарства,
Прячет от зоны других.
 
 
Накинут готовый срок,
В сутанах сидят демагоги,
Свободы принял глоток,
Обивает в бараках пороги.
 
 
Растянется кисло статья,
Кислее застойного кваса,
Отправит в неволю судья
Для зоны нужное мясо.
 
 
Поставили в списанный ряд,
Унижен в тебе человек,
Затравленно бегает взгляд,
Ты по статусу – вечный зэк.