Друг откинулся с Печоры,
Друг приехал с Воркуты,
Мечтал он сдвинуть горы,
А вязал в тайге плоты.
Чужой впаяли срок,
Он все простил врагам,
Через щеку на висок
Проходил глубокий шрам.
Ненавидел хамство, лесть,
Шагал по жизни гордо,
Не приносит счастья месть –
Он усвоил это твердо.
После срока на Печоре
Построил светлый дом,
Как и местные поморы,
Север исходил пешком.
Он сделал редкий выбор:
Восстанавливал святыни,
Не был хитрой рыбой
И миражом в пустыне.
Рубил свою часовню
На высоком берегу,
В поморах видел ровню,
Ходил на промысел в тайгу.
Презирая хлеб дешевый,
Сутулый и большой,
Всегда помочь готовый
Жил с открытою душой.
Друг откинулся с Печоры,
Друг приехал с Воркуты.
Прекрасны на Урале горы,
Есть редкие цветы.
Желтеет в поле клевер,
И погода подвела,
Уезжает друг на Север,
Делать добрые дела.
Опять челябинский централ,
Открыты настежь шлюзы,
Здесь воровской Урал
Крепит камерные узы.
Сядем дружно за общак,
Чифирнем за встречу,
Не горюй земляк,
Не погасли наши свечи.
Будет время без нажима,
Без томительных секунд,
А от строгого режима
Мы в СИЗО замутим бунт.
Опять Челябинский централ,
Закрыты плотно шлюзы,
Здесь понятия правят бал,
Крепнут камерные узы.
Пусть злится оперчасть,
Пусть бегает режим,
Сегодня наша масть,
На туза наложен грим.
Челябинский централ,
Корпусов немые сети,
Южный, северный Урал,
Есть братва с Исети.
Здесь понятия правят бал,
Малявы шлет братва
В Челябинский централ.
Встал состав на перегоне,
Ни проехать, ни пройти,
Шум в столыпинском вагоне,
Охрана празднует в пути.
Едут зэки по этапу,
Паровозик, не свисти,
Даш конвойному на лапу,
Может водки принести.
У конвоя сплошь угар,
Хлеб и сельдь на блюде,
Гудит в столыпине пожар,
Горят живые люди.
Горит столыпинский вагон,
Горючий зэки материал,
Невезучий перегон,
Горе бедным матерям.
Отступил конвой гурьбою,
Беглецам под стать,
Не положено конвою
Зэков выпускать.
Крик проходит по составу,
Охвачен паникой перрон,
По закону, по уставу
Горит столыпинский вагон.
Разбежалася охрана,
Ей бы только доложить,
Нет воды и нету крана,
Ей бы только дослужить.
Пламя убыстряет бег,
Несется по сусекам.
Когда в России зэк
Считался человеком?
Он щепка, он бельмо,
Он лагерная пыль,
Брось родным письмо,
Горит живая быль.
Горят живьем в вагоне,
Тише, тише стуки,
Тянутся в агонии
Скрюченные руки.
Горит столыпинский вагон,
В составе он последний,
Отцеплен зэковский салон,
Ушел вагон соседний.
Сгорел столыпинский вагон,
Расчищена дорога,
Дымом пахнет перегон.
В России зэков много.
Он был заядлый голубятник,
Птичьи знал повадки,
Сменил пальто на ватник,
Белый голубь на тетрадке.
Над зоной – пара сизарей,
Ныряет пара вниз,
Пара верных голубей,
Села рядом на карниз.
Почта голубиная,
Важный миг прилета,
Была дорога длинная,
Тяжелая работа.
Подошел приятель близко,
Голубка села на ладони,
На лапке – важная записка,
В зоне голуби в законе.
Голубка важно ворковала,
Хотела вестью поделиться,
С ладони зерна поклевала,
Взлетела ласковая птица.
Почта голубиная,
Прощальный круг полета,
Домой дорога длинная,
Важная работа.
Над зоной пара сизарей
Домой уносит вести,
Пара верных голубей
Растворилась в небе вместе.
Они высиживают гнезда
Летом и зимой,
Им днем сияют звезды,
Намечая путь домой.
Доконали сны плохие,
То ухабы, то колодцы,
То налетчики лихие,
Иду к ментам колоться.
Прокину им фуфло,
Тисну пару адресов,
Пусть повысят ремесло,
Пусть закроют на засов.
Давай, следак, бумагу,
Пока в ладони жжение,
Пройдемся по оврагу,
Системе будет уважение.
Подельников отмажу,
Без них откроем нычку,
Пишу глухую лажу,
Ни слова про отмычку.
Молчу про ювелира,
И как вскрывали сейф,
Что не выходит из эфира
И ложится в дрейф.
Копнули дно оврага,
Золота там жменька,
Больше плотная бумага
И денежек маленько.
Осела основанная масса
На счетах подельников,
Сейф и ювелира касса,
В жизни много понедельников.
Пока я малолетка,
Иду к ментам колоться,
За явку мне отметка
И мелкие колодцы.
Садись, братишка, чифирнем,
Здесь мы новые совсем,
Нас закинули вдвоем
С зоны номер семь.
Помнишь Иковку в сирени,
Зеленый крашеный забор,
На крыльцо ведут ступени,
На крыльце веселый спор.
Чая выпьем по глоточку,
Грудь согреет сигарета,
Здесь с тобой поставим точку,
Мы с тобою здесь до лета.
Помнишь Иковку в сирени,
Земляков своих, ребят,
На крыльцо ведут ступени, –
Наш двенадцатый отряд.
Обжигает руки пойка,
От чая тянется парок,
На обед затихла стройка,
Летом выйдем за порог.
Летом поезд унесет
В суету больших огней,
Только память не спасет
От сгоревших в зоне дней.
Помнишь Иковку в сирени,
Про нее расскажем всем
По простому и на фене,
Здесь мы новые совсем.
Не слышал ничего про Гааза?
Он помогал российским зэкам,
У Газа не было отказа,
Был он сердобольным человеком.
Ввел в остроги медицину,
Лечил в палатах полых,
Гордыни сбрасывал личину,
Сам выхаживал тяжелых.
Задолго до великой смуты
Забирал из цепких лап,
Снимал с арестантов путы, –
Больных не брали на этап.
Свои тратил сбережения,
Расширял тюремный лазарет,
Вторые были дни рождения,
Здоровым выходил скелет.
Что думал этот человек,
Склонившись над постелью?
Для него российский зэк
Единственной стал целью.
Умер доктор нищим
В семье обездоленного братства,
В стране он был лишним, –
Немец, раздавший все богатства.
Шли за гробом без приказа
Бывшие больные и калеки,
«Нашего хороним Гааза», –
Говорили гордо зэки.
Оказался срочно на больничке,
Видишь равнодушие, отказ,
Напомни доктору, сестричка,
Каким был доктор Гааз.
Выглядит сотрудник молодо,
Чтит чекистские традиции,
Днем работает на молоте,
Помогает вечером милиции.
Выпил лишнего кормилец,
Наградил прохожего толчком,
Рядом вырос бригадмилец
С удостоверением и значком.
Ломает все, как молотом,
Не обойтись без бригадмильцев,
Оказался забияка – Молотов,
Брали всех однофамильцев.
Брали за ругань и бакланку,
В кармане целы все десятки,
Не сваришь с ними манку,
Понятий не было о взятке.
Бригадмильцев не любили в массах,
Посетил партиец храм,
Кто подрабатывал на трассах,
Всех сдавали операм.
Статус бригадмильца высок,
Молодым приятно, лестно,
Не прятали голову в песок,
Признаться надо честно.
Пришли дружинники на смену,
Ходили стайками, как мыши,
Улица узнала перемену,
Были бригадмильцы на порядок выше.
Звезда отразилась на льду
Брызгами света в ночи,
Шагаю по тонкому льду,
Освещают дорогу лучи.
Трещит и колется лед,
Дугой прогибается путь,
Поставили здесь перемет,
Крючок впивается в грудь.
Опускаюсь в темный омут,
Звезда неземная, свети,
Мысли и чувства тонут,
Назад не видно пути.
Трогаю изнанку льда,
Брызги колючих льдинок,
Мутная всюду вода
Их заливает ботинок.
Илисто скользкое дно,
Под ногами короны и кубки,
«Затонул корабль давно», –
Скелет говорит из рубки.
Давно освоено дно,
Сейчас уляжется муть,
Видишь напротив окно?
Можешь на встречу взглянуть.
У окна стоит объектив,
За кадром слышится голос,
Увидишь сейчас детектив,
Змея представляет полоз.
Мягкий вечерний гламур,
Рулеткой зовет казино,
Тени знакомых фигур,
Цирк опустился на дно.
Звери сели за столик,
Бокалы наполнены кровью,
В углу притаился кролик,
Хрустит несвежей морковью.
Представляет хищников лев,
Головой кивает на сушу,
Забит баранами хлев,
Скоро зажарят тушу.
Змей шипящих клубок,
Шакалы, гиены и волки,
Съем пока колобок,
Упал, бедолага, с полки.
Ядовиты цветные рыбки,
Пираньи рвут трюфеля,
Маэстро играет на скрипке,
Под водой нефтяные поля.
Большая русская тюрьма
Осушит реки и моря,
Пополнить наши закрома
Всегда готовы лагеря.
Большая русская тюрьма,
Выжидательные ночки,
Забиты тюрьмы и корма,
Спецы и одиночки.
Зэки превратились в класс,
Класс бесправный, нищий,
Не слышен арестанта глас,
Зэк на воле лишний.
Большая русская тюрьма,
Честь и совесть не продать!
Прошла по жизни Колыма,
Век свободы не видать!
На север рвется широта,
Твердость духа не предать!
Прошла по жизни Воркута,
Век свободы не видать!
Лесотундра и тайга,
Бросают баржи якоря,
Где медведи и сайга,
Прописались лагеря.
Стоит столыпинский вагон,
Шапки, кепки, шляпы,
Забит охраной перегон –
Долгожданные этапы.
Большая русская тюрьма,
Надежно спрятан гражданин,
Карцер злобного ума
Несет в себе ГУИН.
Рванул рубаху на груди,
Память вынесла тетрадь!
Наказание будет впереди,
Век свободы не видать!
Большая русская тюрьма,
От дубинки до свинца,
Чернеет зэков тьма
От шлюзов до крыльца.
Доброту не взять взаймы –
Нахватали лишнего.
Бояться надо не тюрьмы,
А суда Всевышнего!
Впитаем вечные святыни,
Воспитаем дубль,
Уйдем от зависти, гордыни –
Пойдет тюрьма на убыль.
Опера балду кружили,
Все им было не по кайфу,
Без шума и без пыли
Свалил подельник в Хайфу.
Надоел в науке хаос,
Не катит здесь Талмуд,
Свалил Леня Чаус,
Бросил институт.
Бросил точные науки
Зеленых денег ради,
Развязал по службе руки,
Прихватил в Израиль радий.
Этот ценный элемент
Испускает волны,
Бросил меня кент,
Накинут мне по-полной.
Сыпет термины следак,
Показывает колбы:
«Твой подельник не дурак,
За него получишь по лбу».
Мне дожить до приговора,
Крепят прочно обвинения,
Нету с Хайфой договора,
Не будет выдворения.
Ушел на волю конь
Прямо к Лениной родне,
Раз у Лени бронь,
С него идет вдвойне.
О проекте
О подписке