Весь день Марта нежилась в постели на кровати, на которой возможно когда-то зачали её родители, на которой потом родилась и на которой померла в родовых муках её мать. За окном менялось время и погода: по утру было ясно, слабым лучам зимнего солнца удавалось пробиться сквозь облака и осветить комнату; к обеду облака сгустились, не оставляя просвета для лучей, подул ветер; потом в сумерках ветер утих и, наверно, пошёл снег, но ни Марта, ни Шир снега не видели: они были поглощены общением. Весь день Шир рассказывала Марте интересные и смешные истории про посетителей ресторанчика у Лео, а вечером, когда в комнате было уже совсем темно, пришла Дина, она сказала, что ковёр просох, и Марта может вернуться к себе.

В комнате у Марты было тепло, горели свечи, пахло сухими дровами и воском, ковёр высох и теперь слегка топорщился в том месте, где была лужа. Забравшись под одеяло, Марта попросила продолжения историй про «разных людей из ресторана», но Шир уже устала рассказывать:

– У тебя тут так много игрушек, давай с ними поиграем, – предложила она.

– Они мне не нравятся, – сказала Марта.

Шир посмотрела на сидящих повсюду плюшевых зайцев и медвежат, пожала плечами:

– Чем же это, они мягкие, милые? – спросила она, Шир хотелось побыть одной или хотя бы побыть в тишине, но теперь Марта превратилась в её работу, и надо было эту работу выполнять.

– Мне не нравятся их рты, – ответила Марта.

– Рты? – удивлённо переспросила Шир.

– …Они не улыбаются.

Шир ещё раз оглядела игрушки. «…И действительно», – их рты были едва обозначены. Шир прищурила глаза и стала внимательно всматриваться в тряпочные лица зверей, и они посмотрели на неё в ответ немым печальным упрёком в своих сжатых, неулыбающихся ртах.

– А мы их исправим, – сказала Шир, – делать нам всё равно нечего, приделаем им улыбки. Попросим у Дины нитки и иголки, ну и красной материи немного.

Марта не стала спрашивать Шир, умеет ли она «приделывать улыбки», Марта была уверена – Шир умеет делать всё. Шир тут же позабыла про своё недавнее желание побыть в тишине и летящей походкой сбежала вниз по лестнице в кухню к Дине.

– Дина, где же вы? Нам с Мартой нужна ваша помощь.

Дина снабдила Шир коробкой со всем необходимым для шитья, вот только красной материи у неё не нашлось.

– Я знаю, где можно взять! – вдруг вспыхнула Марта. – Она выскочила из-под одеяла и босыми ногами пошлёпала прочь из комнаты.

– Марта, постой, нужно обуться, – крикнула ей вслед Шир, но Марта даже не оглянулась, ей не терпелось порадовать Шир куском красной материи.

Марта не заставила Шир долго ждать, она бегом на цыпочках вернулась в комнату с трофеем. Это был рукав, наскоро отрезанный от платья красного цвета из отменного шелка. Шир онемела от ужаса, она смотрела на Марту, не зная, что сказать, а Марта стояла перед ней. В одной руке она держала ножницы, а в другой – раскачивала рукав от платья Карин, как догадалась Шир.

– Это ужас! – сказала Шир, стараясь подавить смех, но не выдержала и расхохоталась.

Марта была в восторге, именно такую реакцию Шир она и ждала.

– У неё полно красных платьев, она не заметит, – сказала Марта, эту фразу она подготовила, пока бежала с рукавом по коридору.

– Что ты наделала, Марта? – сказала Шир, прижимая пальцы рук ко рту. – Карин выгонит нас из дому, и тебя и меня.

– Ну, уже я его отрезала, давай делать им улыбки, – предложила Марта, глаза её горели, а голос дрожал от смеха.

– Ладно, надеюсь, обойдётся, а ты залезай под одеяло, будешь мне помогать.

При бледном свете свечи Шир мастерила плющевым зверям улыбки и отдавала Марте команды: «Подай ножницы. Отрежь нитку. Завяжи узелки. Присматривай за иголками…» Марта сидела на кровати, прислонившись спиной к стене, и старательно выполняла всё, о чём просила её Шир, а когда в комнату зашёл её отец, она спросила:

– Папа, ты ничего не замечаешь у нас нового?

Эдуард огляделся по сторонам, всё было по-прежнему: Марта всё так же сидела на постели, прикрывшись одеялом, на Шир было всё то же зелёное платье, а Карин ещё не успела рассказать ему про испорченный ковёр и отрезанный рукав.

– Ты хорошо выглядишь, доченька, и скоро ты сможешь выходить на прогулки, – сказал Эдуард.

– Посмотри на мои игрушки, теперь они улыбаются, – сказала Марта и растянула себе пальцами рот, чтобы стать похожей на своих плюшевых зверей. – Это мы с Шир сделали.

Эдуард опустил взгляд на пол, где на ковре сидели плюшевые игрушки, зрелище было ужасным: все до одного плюшевые звери улыбались криво пришитыми уродливыми ртами ярко-красного цвета. Эдуард поморщился и, не зная, какое этому дать определение, отвернулся. Марта заметила недоумение, проскользнувшее в глазах Эдуарда, и расхохоталась так, как будто именно для этого и были пришиты зверям рты. Эдуард заставил себя улыбнуться: «Не всё ли равно, – подумал он, – у этих двух женщин ужасный вкус, так испортить дорогие игрушки, но, похоже, они обе счастливы». Эдуард посмотрел на Шир, та сидела в кресле с присущим ей внутренним уютом и с непонятным выражением лица наблюдала за Эдуардом. Это было похоже на бредовый сон: невозмутимая Шир, звери с дурацкими улыбками и Марта с худым болезненным лицом заливается истерическим смехом. Эдуард пожелал обеим спокойной ночи и вышел из комнаты.

Ужинать ему не хотелось, он закрылся в своём кабинете, пытаясь понять, что происходит с его дочерью, что происходит с ним самим и почему невинная попытка Шир развеселить Марту так напугала его?

«В общем-то, Марта никогда не играла с игрушками, – подумал Эдуард, – и, скорей всего, Шир заставила их улыбаться, как могла, чтобы Марта обратила на них внимание. Карин купила игрушки, никого не спросив, она не знала, что Марта ими не заинтересуется. Карин! Не это ли причина? Шир догадалась, что игрушки покупала Карин и специально изуродовала их, ей хотелось показать, что Карин бесполезна для Марты, что Карин Марте не нужна». У Эдуарда выступил на лбу пот, он достал из кармана платок и вытер лоб. Всё новые и новые доводы толпились, как зеваки-свидетели, что пришли поглазеть. Эдуард встал из-за стола, прошёлся по кабинету, достал из серванта рюмку, откупорил бутылку конька, наполнил рюмку и выпил её залпом. «Шир сумасшедшая», – вспомнились ему слова настоятельницы. «…Но нет, она не сумасшедшая, – сказал Эдуард самому себе вполголоса, – она ведьма. Марта болела из-за неё. Шир приучила к себе Марту каким-то непонятным образом, и когда Марта лишилась объекта своей привязанности, – то просто заболела. Теперь это очевидно». Эдуард поспешно вышел из кабинета и в полной решимости направился в комнату к Шир, чтобы приказать ей не проводить уж слишком много времени с Мартой, а лишь присматривать за ней, ну и помогать по дому Дине в свободное время, а дальше видно будет.

Комната Шир была тёмной, а из-под закрытой двери комнаты Марты мерцала полоска света. Эдуард осторожно приоткрыл дверь и зашёл вовнутрь, Марта спала, а Шир всё так же сидела в кресле и читала вслух полушепотом одну из детских книжек Марты. Эдуард замер, увиденное заставило его забыть то, зачем он пришёл: ни он, ни Карин никогда не читали Марте книжек, никогда не сидели возле неё спящей, и теперь ему уже не казалась странной привязанность Марты к Шир. «А кого ей ещё любить? – подумал Эдуард. – Меня, который ненавязчиво выполнял свой отцовский долг редкими визитами в монастырь, или, может, Карин, которая отправила её в этот монастырь, а потом терпеливо ждала её смерти? Или может свою тётку Беллу, для которой все дети равны, сколько б их у неё не было? Виновата во всём Карин, она не хотела Марту в доме, из-за неё Марта заболела, вот теперь пусть терпит ещё и Шир. По-другому и быть не могло». Эдуард опять глянул на улыбающихся зверей и почувствовал себя плохим отцом и неудачливым адвокатом. «Она всего лишь хотела развеселить Марту», – подумал он и вздохнул. Шир дочитала до конца главы, положила закладку, отложила книгу в сторону и подняла взгляд на Эдуарда так, как будто только сейчас его заметила.

– Ложитесь спать, Шир, вам надо отдохнуть, – тихо сказал Эдуард.

– Я весь день отдыхала, – сказала Шир с осторожной улыбкой на губах, – Марта меня вовсе не утомляет, она очень необычная девочка, общаться с ней для меня удовольствие, и потом, она ещё слаба, хоть и выглядит веселой, эту ночь я посижу возле неё.

Шир говорила тихо, при каждом слове слышалось её дыхание, Карин так говорить не умела. Хоть Карин и была моложе, и была красивее Шир по общепринятым стандартам, но в глазах Эдуарда она во многом уступала Шир. Эдуард не мог понять и не пытался себе объяснить, почему он постоянно их сравнивает. Он никогда не видел Карин такой умиротворённой с книжкой возле детской постели, никогда не слышал дыхания в её голосе, Карин никогда не заставляла его задумываться о ней. Эдуарду захотелось оказаться на месте Марты и чтобы Шир сидела рядом и при бледном мерцании свечи просто поговорила с ним.

– У вас есть какие-нибудь книги? – спросила Шир.

– Книги? – переспросил Эдуард. – Он совершенно перестал думать и просто любовался Шир.

– Не для Марты, для меня, что-нибудь почитать…

– Есть, конечно, – сказал Эдуард и почему-то радостно улыбнулся, как будто Шир предложила ему прогуляться в парке, – но это скучные книжки по моей работе, вам будет неинтересно. Но знаете что, Леди Шир, кое-что могу вам предложить, – Эдуард понял, что говорит в волнении, он почувствовал какое-то непонятное, давно забытое возбуждение и не стал себя останавливать. – Есть подшивка судебных тяжб из моей практики, дела давно закрыты, в общем-то, обычная рутина, но попадаются вполне забавные истории.

– Ну, если я что-то пойму, – сказала Шир и снисходительно улыбнулась, снисходительная улыбка была направлена скорей на неё саму.

– Обещаю вам, Леди Шир, завтра же раздобуду для вас интересную книжку, – сказал Эдуард и, немного помолчав, добавил. – Держу пари, вы очень образованная женщина.

Сказав это, он представил, как Шир слегка смущённо улыбнется и произнесёт: «Ну что вы, я всего лишь женщина».

– Вовсе нет, – сказала Шир и сделала небрежный жест рукой, – да и женщине это не нужно, – Шир усмехнулась, но была польщена.

Эдуард вышел за дверь. Мысли его успокоились, они как небесные светила совершали свой размеренный круг, и, когда он был в своей постели, они вовсе не мешали ему уснуть, а как колыбельная погрузили его в безмятежный сон. Ни жалобы Карин, ни что иное уже не могли его отвлечь от волшебной неги, ароматом струящейся из под двери комнаты, где при свете свечи женщина читала книжку его спящей дочери.

Он не принёс ей книжку, как обещал, и она читала ночами подшивку судебных документов, которые он оставил на столе в её комнате, когда она спала. «Возможно, он это нарочно сделал, – думала Шир, перекладывая страницы в папке, – хотел показать себя хорошим адвокатом, но что я в этом понимаю?» На самом же деле Эдуард, действительно, не спешил приносить Шир других книг, но вовсе не потому, что хотел блеснуть перед ней своим адвокатским талантом. Он вдруг почувствовал свою жизнь бесполезно прожитой: он жил с женщиной, которую не любил и которая была ему совсем неинтересной; двух своих сыновей, которые родились и росли в его доме, он почти не знал, потому что не занимался ими, и жена воспитала их на свой манер чуждый его пониманию; только Марта хрупким мостиком связывала его с Лизой, смерть которой была так неуместна в те годы, когда он только начинал себя утверждать как адвокат, и домашние хлопоты ему были совершенно некстати. Потом, спустя годы, уже будучи женатым на безвкусно яркой Карин, он начал понимать и гнать от себя эти мысли о том, как сильно он любил Лизу, какой кроткой и незаметной она была. Но если бы и понимал он тогда, в те годы, каким светлым проблеском была для него Лиза, то что бы мог поделать, она умерла не по его вине, заказал бы её портрет, написал бы о ней книгу? Поступи он так или иначе – всё бесполезно, вот на этом и замыкался круг – бесполезно прожитые годы. Будь он хорошим отцом, – Марта должна была стать смыслом его жизни, но по его вине она всё детство провела вначале у его сестры, потом в монастыре и теперь, когда она дома, он не знает, как с ней обращаться, смущается при ней. Шир оказалась единственной в доме, с кем он любил мериться взглядом, возвращаясь домой. Ему хотелось показать ей, что не такой уж он и бесполезный, и есть в его жизни дела достойные внимания. А ещё хотелось, как и любому другому человеку, найти своё отражение хоть в чьих-то глазах. Именно по этой причине люди ведут гостей в залу, где по стенам развешаны портреты родных, показывают обстановку комнат, рассказывают семейные истории и ненароком бывают столь откровенны со случайными встречными.

Ночами, когда Марта засыпала, Шир открывала папку и, уж не слишком вчитываясь, просматривала рукописные страницы с множеством исправлений, пометок и цифр.

«Некой горожанке К. было передано на хранение её сводным братом Ф. восемь золотых слитков. Слитки были помещены в опечатанный ящик. Когда Ф. взял слитки, то их оказалось только шесть. Ф. заставил предстать К. перед судом, суд обвинил её в присвоении чужого имущества, заставил вернуть слитки и наложил штраф. Дело выиграно в пользу Ф.»

«Бедная горожанка К., – подумала Шир, – возможно, она и не знала, сколько было слитков в опечатанном ящике, ведь Ф. был её сводным братом, и она ему наверно доверяла.

В папке был бумажный конверт совершенно неинтересной писанины: документы о переходе имущества. Чаще попадались документы о вводе во владение имуществом вдовами и детьми.

Некая Д. передаёт домашний скарб из двух кроватей и дубового платяного шкафа своей младшей сестре М. Зять, некий С. муж старшей дочери Д. выступает как обвинитель М. о незаконном наследовании… Дело выиграно в пользу С.»

«…Вдова покойного опровергает завещание, составленное покойным в пользу двух их сыновей. Имущество, по утверждению вдовы, принадлежало ей по наследству от её матери, которое покойный муж забрал у неё против её воли… Дело выиграно в пользу сыновей покойного».

«Требование вдовы передать ей имущество, не упомянутое в завещании покойным мужем, унаследованное им от двоюродного брата и по пространному решению прокураторов переданного во владение второй жены, ныне второй вдовы покойного. Дело выиграно в пользу первой вдовы».

«Просьба считать недействительным завещание в пользу только одной из двух дочерей, по причине её неизлечимой болезни, составленное некой покойной Н. По утверждению зятя, мужа другой дочери, не упомянутой в завещании, тёща, ныне покойная, на момент составления завещания находилась не в здравом уме. Дело выиграно в пользу зятя покойной».

«Продажа родового дома одним из сыновей после смерти отца при отсутствии завещания и против воли второй жены и четырёх её сыновей… Дело выиграно в пользу продающего, старшего сына покойного».

И опять бумажный конверт, в нём бесконечные судебные тяжбы на протяжении более десяти лет по поводу наследства, займов, денег переданных на отпевание покойников, денег переданных на хранение. Многие имена, упомянутые в этих документах, были одними и теми же. Скорей всего, разбирательства касались одного большого семейства. По суммам, указанным в документах, можно было сказать, что семейство это очень богатое.

«Это же надо иметь столько пристрастия к сутяжничеству», – подумала Шир, она сама не ожидала, что вся эта судебная писанина так её увлечёт. По датировке документов становилось ясным, что карьера Эдуарда постоянно росла. В ранних документах говорилось о маленьких суммах и всякой домашней рухляди, но в более поздних – уже встречались большие суммы, и дела эти тянулись подолгу, некоторые на протяжении нескольких лет, и были блестяще выиграны.

В один из вечеров, когда в папке уже не осталось непрочитанных листов, Шир зашла в кабинет Эдуарда вернуть ему документы. В кабинете было темно, свет луны падал на стол тусклым бликом сквозь приоткрытые шторы.

– Шир, не пугайтесь, я всё ещё здесь, – сказал Эдуард, он сидел за столом в своём кабинете в полной темноте.

Но Шир вовсе не испугалась, скорей, немного смутилась.

– Извините, я бы не стала заходить, зная, что вы здесь, я пришла вернуть вам вашу папку.

– Посидите немного со мной, Шир, – попросил Эдуард и в своё оправдание добавил, – ночью бывает так одиноко.

Шир покорно села в кресло по другую сторону стола, продолжая держать в руках папку. Эдуард встал из-за стола и полностью открыл шторы на окнах:

– …Хочу иметь возможность получше видеть ваше лицо.

Шир могла видеть только половину лица Эдуарда, вторая половина оставалась в тени. В доме все спали, кроме их двоих. Ночь была тихой, ни шороха, ни ветра. В свете луны все предметы обстановки теряли свои цвета и становились просто черно-белыми. Ничто не отвлекало и не притягивало к себе внимания, такая обстановка погружала в мысли и располагала к откровенному разговору.

– Вам понравилось то, что вы прочли из этой папке? – спросил Эдуард.

Шир задумалась над тем, действительно ли ей понравилось или просто, начиная читать следующее разбирательство, хотелось поскорей узнать, чем оно закончится. Шир не ответила, вместо ответа она задала вопрос:

– Вы все дела выигрываете из тех, что ведёте?

– Нет, не все, – Эдуард усмехнулся, – но очень многие. Понимаете, есть такие дела, которые заранее знаешь, что выиграть их невозможно. Я сразу говорю об этом моему клиенту и самое больше, чего можно достичь – это не слишком строгого наказания. Многие клиенты в таких случаях тут же от меня отказываются, им хочется услышать ложь, услаждающую слух, хочется верить и надеяться хотя бы до конца процесса.

– А вы, стало быть, не хотите подарить им эту надежду?

– Нет, не хочу, я же не врач. Потеря имущества, штрафы – к этому не стоит относиться сентиментально. Это как игра: ставишь на кон, объявляешь себя владельцем, нанимаешь дорогого адвоката, он ищет брешь в законе, и ждёшь, чем всё закончится.

– Все эти суды закончились? – спросила Шир и указала на папку, что держала в руках, она хотела положить её на стол, но на столе было так много разных предметов, что для папки место не нашлось, и Шир опять вернула её к себе на колени.

– Да закончились и уже давно, я дал вам почитать документы с большим сроком давности. К делам последних лет я частенько возвращаюсь, пересматриваю, они всегда у меня под рукой.

– Тогда зачем вы храните эту папку?

– Показываю её новым клиентам, – сказал Эдуард с усмешкой и зачем-то взял со стола ножик для нарезки бумаги, – даю её почитать человеку, который пришёл ко мне и меня совсем не знает и, возможно, во мне сомневается.