Когда-то он сам, еще мальчишкой, безжалостно ломал цветущие ветки, пока однажды не ощутил стыд, который всякий вор старается задавить в себе. И он оставил сирень в покое, но стал ревниво следить за тем, как она растет. Зимой дворники заваливали все приоконные посадки огромными сугробами, и он иногда думал: как там, под леденеющей горой снега, приходится тонким веткам? Но все деревья выживали, и сирень тоже. За время, что его не было, она выросла, и теперь ни один желающий обзавестись ароматным букетом не мог дотянуться до лиловых ветвей. И в этом году ее цветение прошло без его мимоходного молчаливого одобрения. Она уже отцвела, когда он вернулся из длительной командировки. Знала бы ты, сирень, что ему пришлось пережить, может, отложила бы цветение. Но она, как первая девушка, его не дождалась.

А потом его посадили. Преступления он не совершал, но при желании самоубийство могли выдать за убийство. Просто ему не повезло войти в кабинет директора фирмы, куда он явился для собеседования, в тот момент, когда тот решил застрелиться. Спустя несколько минут приехала полиция… и его же арестовали как главного подозреваемого. Не повезло еще и потому, что денег на хорошего адвоката не было – он только что купил маленький домик в ближнем Подмосковье. Из-за этого ему пришлось сидеть в камере, и не в отдельной, а с другими заключенными.

Было очень рано, все спали. А он почему-то проснулся и лежал, не открывая глаз, неподвижно, наслаждаясь неожиданной лаской солнечного луча, упавшего на лицо. Как хорошо, подумалось ему, – лежать вот так, в тишине, пока не начался очередной страшный день. Как хорошо греет этот тонкий лучик, падающий из забранного решеткой окна, и странно, что он достал до него, и что вообще есть этот луч, ведь окна камеры … Он вдруг открыл глаза и сел, отчего пружины слегка скрипнули. Этого не может быть! – подумал он и посмотрел в направлении окон. Действительно, ни намека на солнце. Да и не могло быть. И дело не в том, что день пасмурный, что стекла мутные, а в том, что они выходят на запад! Но лоб все еще хранил приятное тепло. Он поднес ладонь ко лбу и, подняв глаза, увидел на ладони лучик. Это было невероятно! Он водил ладонью вверх-вниз, пятно света перемещалось, давая ладони такое же приятное тепло. Наконец Влас опустил ладонь и, опустив голову, осторожно огляделся. И тут же увидел, что на него смотрит Морж. Тот лежал напротив, подперев голову рукой и, как показалось Власу, с легкой насмешкой смотрел на него. Во всяком случае, его мимику можно было расценить по-разному – в ней сплелись и ирония, и понимание.

– Еще подумает, что я того, – мелькнула в голове противная мыслишка, и он тут же устыдился того, что почти испугался. Он уставился на старика, спрашивая взглядом: чего мол, мужик, смотришь? Тот, повторяя его недавний жест, провел рукой перед своим лицом, потом повернул ладонь, и Власу показалось, что на ладони меркнет пятно солнечного света. Потом оно стало ярче и, отразившись, как от зеркала, потекло в сторону Власа. Он невольно отодвинулся, когда «зайчик» оказался у его бедра. Блик медленно двинулся по его ноге, потом перешел на грудь, шею, и обошел лицо, остановившись на левом глазу. Вспыхнули на миг яркие пятна, все закружилось и пропало.

Он проснулся и подумал: какой странный сон. И далеко не самый неприятный. Ему после недавнего пребывания в охваченной волнениями чужой стране снились и похуже сны. Еще бы – после того, что пришлось перенести и увидеть и почувствовать. Взрывы, перестрелки, грохот разрушающихся зданий, крики людей. Одного повстанца на его глазах сняли выстрелом с крыши здания, с которого он снимал флаг старого режима. Внизу осталось кровавое с белым пятно, когда тело унесли сподвижники. КПП были сняты, и ничто не могло остановить мятежников. Их колонны шли к городу, чтобы выбить остатки защитников прежней власти. Передают сообщения: захвачено 10 автомобилей с вооружением, уничтожено 32 человека. Потом разграблен склад оружия, и новая волна насилия прокатывается, становясь все шире и ожесточенней. Правительство отвечает обстрелом и бомбардировками. Не утихают сирены машин, увозящих раненых. Женщины, которые выступали в поддержку восставших еще месяц назад, исчезли с улиц города. Их пылу, с которым они заводили мужчин, можно было найти другое применение… живи они в другом мире. Потом объявлено перемирие, но по-прежнему горят дома, слышны взрывы. Сообщения о столкновениях в разных районах страны следуют одно за другим. А он и его напарники ждут самолета. Никакой гарантии от случайного или намеренного попадания снаряда в здание миссии нет. Банки не работают, магазины открыты несколько часов в день. Отключено электричество. Больницы переполнены, но медикаментов и вообще каких-либо средств для лечения в них нет. Сообщение о взрыве электростанции. Правительство готово запросить помощь извне, и это только подливает масла в огонь войны. У них перед дверью валялась неразорвавшаяся ручная граната. Может, она сберегла миссию от визитеров в касках. Наконец, им велено ехать в аэропорт, и они едут под звуки войны. Их несколько раз останавливают вооруженные люди, но еще действует мандат, и они доезжают до места отправки. Сверху видно, как пострадал город, казавшийся раньше таким спокойным и благополучным. И тут и там – клубы дыма, поднимающиеся вверх. И это не раз снилось ему, а тут вдруг – солнечный зайчик.

 После обеда он подсел к сокамернику. Остальные играли в карты, на них никто не обращал внимания.

– Мужик, ты за что сидишь?

– А я не сижу, – ответил тот, глядя на него прищуренными глазами.

– А-аа, это шутка. Ты лежишь.

Морж сел.

– Ты не понял. Я тут не сижу, а отсиживаюсь.

Влас решил больше не спрашивать, понимая, что в камере лишних вопросов лучше не задавать.

– Ты странный, – хмыкнул он.

– А ты не странный?

– Я так точно с приветом, – Влас почесал голову. – Мне про тебя сон приснился. Ты на меня зайчик солнечный напустил.

Сосед придвинул к нему лицо и шепнул:

– Это неспроста.

Тут бы и сказать: не бери на понт… но одолело любопытство.

– Ты думаешь? И что теперь?

– Поможешь мне на волю кое-что передать?

– Это каким образом? Я такой же, как ты.

– Так тебя скоро выпустят, а мне еще надо тут попариться.

– Меня могут долго продержать. И вообще посадить надолго.

Говоря так, Влас лукавил. Он знал: рано или поздно его освободят. Он же был невиновен. Но связываться с уркой ему не хотелось. Хотя он сам такой же, общение с преступниками даром не проходит. Страх липкий, заразный, казалось, коснулся его в этом месте. Он вошел сюда одним человеком, а становится другим. А стоит оказать им услугу, совсем завязнешь. И тогда его сирень перестанет посылать ему приветы, запахи и ласковый шелест ветвей.

– Извини, но я не могу.

Влас поднялся. Но Морж, схватив его за рукав, притянул обратно с силой, которой нельзя было противиться.

– Жить хочешь? Тогда слушай сюда, сопляк. На этих не смотри, они нас не услышат.

– Что тебе надо?

Морж так посмотрел ему в глаза, что показалось – еще миг, и он сделает что-нибудь совершенно невозможное, сделает все, что выше человеческих сил – улетит, взмахнув руками, в узкое окошко, выходящее на двор тюрьмы, или пойдет и сломает стену камеры, или разорвет голыми руками любого, на кого укажет этот человек. Но это длилось только несколько мгновений. Влас вытер вспотевший лоб.

– А ты не так прост, – похоже, Морж удивился. – Что, опыта не занимать?

– Да уж. Я такого натерпелся, что долго не забуду. И я не виновен.

– А у тебя есть доказательства? Хотя я тебе верю.

Влас судорожно вдохнул плотный воздух, готовый доказывать то, что он попал сюда по недоразумению, или по подставе. Это был первый человек, который ему поверил, а больше никому здесь, в этом месте, не стоит твердить о своей невиновности – ведь даже следователь не понимал, что он оказался в ненужном месте в самое неподходящее время. Кошмары последних событий всплыли в памяти: кровь, много крови. Как в дурном сне, он увидел у себя на руках наручники, затем его допрашивает следователь, который говорит, что у него мало шансов отвертеться, и вроде бы сочувствует ему, и советует найти хорошего адвоката.

– Я не убивал, – сжав зубы, сказал Влас, пытаясь подняться. Мужчина положил ему на колено руку, принуждая оставаться на месте. И он подчинился, но уже чувствовал, что возмущение придало ему силы к сопротивлению. Морж с некоторым удивлением глянул на него из-под густых, частью седых бровей, и покачал головой.

– Ты не спорь со мной, иначе я могу передумать. Тогда тебе грозит смерть.

– От тебя? – с презрением спросил Влас.

– Да нет, не от меня. Сейчас они разыгрывают тебя в карты, и при любом раскладе ты обречен – уступишь ли им и станешь птицей, кричащей кукареку, или не уступишь и будешь драться до последнего, а последнее здесь – смерть. А ты не из тех, кто уступает. Хоть и хлипковат на вид, но ведь не это главное.

Влас, проведя почти неделю в камере, уже насмотрелся и наслушался такого, что внушало ему невеселые мысли о своей собственной судьбе. Пока его никто не трогал – присматривались, и это странное обстоятельство с самого начала удивляло его, знакомого с жизнью этой категории людей главным образом по кинофильмам, только первые два дня. Потом он понял, что незадолго до его здесь появления именно в этой камере произошло что-то такое, что присмирило тюремную братию. Но никто не собирался делиться с ним воспоминаниями. Страх был столь силен, что горло сдавил спазм.

– Помоги мне тогда, – с трудом выговорил он.

– Если ты поможешь мне. Согласишься – и никто тебя пальцем не тронет, это я обещаю.

Собеседник отвернулся, а Влас теперь, когда он не смотрел на него, почувствовал сожаление и раскаяние в своей уступчивости и трусливости. Он многое видел, и это его подломило. Пережитое в который раз обрушилось на него. Снова заревели сирены, загрохотали танки по каменистой мостовой, зазвучали разрывы. Небо перечеркнули самолеты, уши заложило от звука взрыва.

– Эй, что с тобой?

Морж с любопытством смотрел на мужчину, который, казалось, впал в ступор. – Ты не болен, часом?

– А? Нет, ничего. Трудная была работа, а тут сразу сюда – вместо курорта…

– Так что, согласен? Пока время есть. А не то, смотри, убьют. Или искалечат. Если…

– Что? Говори же!

– … если я перестану тебя прикрывать, – тихо договорил Морж.

Влас понял, что он должен согласиться на что-то, что предлагал ему этот человек. Благоразумие снова проснулось в нем, и он стал перебирать варианты, один красочнее другого. Нет, то, чего хотел этот человек, он не может сделать.

– Ты не бойся, – словно прочитал его мысли заключенный, действительно похожий на моржа. – Ничего такого. Очень скоро тебя освободят. Согласен? Выбирай – сгноят тебя в тюрьме, не сомневайся. А для этого надо меньше, чем тебе кажется. Тебя надо сломать, чтобы ты подписал любой протокол. А эти ребята ломать умеют, поверь. Говоришь, не убивал ты директора? А ты подумай. Случайно совпало, что вошел в кабинет, когда он уже нажимал на курок, чтобы выстрелить себе в висок? Ты и убил. И это тебе смогут внушить мастера допросов.

Влас задумался. Это было то, в чем его обвиняли, и он имел неосторожность рассказать об этом в камере в первую ночь этому заключенному. Сокамерники избегали общения с этим странным типом, но делали это с признаками не то уважения, не то страха. И на Власа, видимо, это отношение распространилось. Судя по всему, Морж решил его использовать, как только понял, что Власа выпустят очень скоро. Всю неделю присматривался, сволочь. Хотя что он знает о нем? Может, такой же невиновный. Согласиться? Хотя…если он на что-то подпишется, то может что-то потерять. Или приобрести? Пока не ясно.

– Я могу подумать?

– Думай. У тебя пять минут есть.

Влас закрыл глаза. Он хотел отгородиться от внешнего мира, надеясь найти решение. Но кого он мог спросить, как ему следует поступить? У него ничего дорогого в жизни не осталось, только память о потерях. И почему-то он увидел сирень. Но как бы это не просто сирень, а кто-то близкий, милый, как первая девушка, ласково кивает ему. Она качает лиловыми ветвями, будто говорит: не бойся, рискни. Солнце просвечивает сквозь густые ветви, ветер пахнет горько, как растертые в ладони цветы. Он верит ей, потому что больше у него никого нет.

– Давай говори, что тебе надо.

– Запомни адрес. Ключ найдешь в притолоке над дверью. Сверху пошарь, там железо имеет выемку для тайника. В комнате под столом, с нижней стороны, приклеена одна маленькая вещь. Ты должен взять это и сохранить. Это сим-карта. Как видишь, ничего страшного. Если я не появлюсь через месяц, вставь ее в телефон и позвони по номеру, где будет имя Леопард.

– А такие имена бывают?

– Бывают всякие. Передашь от меня привет.

– И все?

– Нет, конечно. Скажешь, что я в тюрьме и чтобы они моей маме послали немножко денег, а то старушка голодает. Обещай, что не подведешь.

– Даю слово. Говори адрес.

– А ты мне свой.

Влас колебался. Велик был соблазн назвать странному старику тот адрес, где он был прописан до недавнего времени. То жилье он оставил бывшей жене, а сам перебрался на противоположный конец города. Можно было и просто соврать – как это ему не пришло в голову? Но делать этого он не стал. Как последний идиот, поведал Моржу ситуацию с жильем.

– Это хорошо, что ты мне не врешь, Владислав. Я тебя хотел проверить.

– Вы что, мысли мои читаете? Все мои мысли?

– Отнюдь. Но кое-какие у тебя на лице написаны, сынок. Так что проверку ты прошел. И я должен тебя предупредить об Охотниках.

– Это еще кто такие? И почему я их должен опасаться?

– Видишь ли, ты теперь – один из нас. Ты оборотень. Но не волк, не Морж, как я. Я пока сам не знаю, кем ты станешь. Это решаем не мы, а природа каждого новообращенного.

– Я новообращенный?

– Посмотри на сокамерников. Кого ты видишь?

Морж сделал рукой жест перед лицом Власа, будто нарисовал непонятный символ. Пелена, мешавшая восприятию того, что происходило, упала с глаз мужчины. Время будто остановилось. Все смотрят на него, оторвавшись от игры в карты. Вот самый худой и длинный из них, кажется, его называют Шваброй. Кадык выпирает на жилистой шее, у него серые прозрачные глаза, острый нос и тонкие длинные губы. Швабру зовут Митяй, и в деревне у него осталась невеста Настя, которая поклялась, что дождется непутевого ухажера. Он загнал в реку трактор фермера, когда вез сено, и сбежал в город. Работал грузчиком в супермаркете, снимал угол. Напарник припрятал ночью при разгрузке фуры коробку с рыбными деликатесами, но сбыть не успел. Замели вместо него Митяя, но он скоро выйдет и уедет к Насте. Фермер прогорел, закрыл дело и уехал из их краев. Рядом с Митяем тот, кого кличут Горелый. По фамилии, видимо. Теперь у него вид борова, вернее, кабана. Он и есть кабан – толстый, коротконогий, волосатый. Глазки маленькие и злобные, пятак грязно-коричневый, и холка мощная, заросшая коротким жестким волосом. Руки только человечьи, но на них всего по три пальца.

Третий – щуплый, говорливый. Его зовут Ухо. Он всегда даст информацию, он все знает. Только те, кто с ним общаются, не ведают, что это подсадная утка, никакой не зек, он сидит тут ради Горелого. Лысый и Червяк – отпетые уголовники, татуировок только что на лице и шее нет, они держатся вместе, и нападут как шакалы, если почуют угрозу или увидят, что останутся безнаказанными там, где можно получить навар.

– Можешь не говорить, я все увидел твоими глазами. А ты очень способный, я не ожидал, что настолько.

Старик похлопал молодого человека по руке. Взгляд его рассеянно скользнул по каждому из игроков, которые вернулись к игре.

– На тебя играют, однако. Но не успеют. Слышишь?

Морж прислушался. Влас тоже насторожился. Ему показалось, что к железной двери камеры приближаются чьи-то шаги. Он понял, что его слух очень обострился, и зрение стало зорче, чем было раньше. Кожу покалывало мелкими невидимыми иголками, а волосы на голове наэлектризовались. В добавок ко всему этому его охватило чувство непонятного радостного возбуждения, природа которого была ему непонятна. В то же время голос рассудка твердил, что это все неспроста и зря он поддался на уговоры непонятного старика. Но голос этот звучал совсем глухо, и скоро смолк.

– Жаль, не все тебе поведал. Но я навещу тебя скоро. Ты все узнаешь. Только позвони Леопарду. И прячься от Охотников. Считай, тебе очень повезло, что ты оказался мне нужен. А то так и не узнал бы о своем предназначении. О том, что ты на самом деле можешь. Прожил бы никому ненужную жизнь неудачником, каких полно.

Через минуту загремел засов, и Морж приказал взглядом: на место, быстро. Открылась дверь. В камеру шагнул арестант, при виде которого у Власа почему-то сжалось сердце. На вид это был вроде бы обычный мужик, довольно крепкий. Но то, как он молниеносным взглядом обвел камеру, и то, что взгляд этот на кратчайший миг задержался на Морже, который лежал лицом к стене, сказало Власу что это… Охотник! Конвоир приказал новичку пройти, и тот бросил пакет с вещами на свободную койку, после чего прошел к играющим в карты арестантам.

Влас подумал, что старик ошибся, предсказав ему скорое освобождение. Нет, это не за ним пришли, а привели новенького. Но тут охранник громко произнес фамилию Власа и приказал взять вещи. Он поднялся на ослабевших ногах и посмотрел на Моржа. Тот по-прежнему лежал, отвернувшись к стене.

Мужчина покинул камеру, чтобы выслушать сообщение следователя о том, что погибший директор оставил предсмертное письмо, которое все объясняет и снимает с подследственного все подозрения, и что он свободен. Снаружи ему едва не стало плохо – он и не предполагал, что настолько отвык от свежего воздуха. Он стоял, борясь с головокружением и тошнотой, бормоча: Сейчас, сейчас. Я справлюсь. Оно уйдет. Я могу.

И вдруг все смолкло. Мир прояснился. Светило солнце, заголубело небо. Трава у стены тюрьмы стала зеленой, мир облегченно вздохнул.

Дорога домой