Письмо было потрепанным. Его явно помотало за мной по миру. Сначала оно пришло на адрес моей квартиры, но я там давно не появлялся. Соседка собрала всю мою почту и переслала за мной, я за границей был, но мы снова не встретились. В догонялки я явно играл лучше.
Я нашёл его во временном офисе, который представлял собой вагончик на колёсах, эдакая будка. Сюда меня тоже по работе занесло, нужно было сформировать проект будущей застройки у черта на рогах.
Коробка с запылившейся и не очень нужной корреспонденцией стояла на столе – все нужные документы пересылались либо электронной почтой, либо заказными письмами. Я планировал выбросить все, а потом в ворохе писем от рекламных агентов и прочей лабуды увидел конверт. Я таких сто лет не видел, если только у матери, что до сих пор получала письма от тётки, живущей во Владивостоке.
Стандартный конверт, старательно оклеенный марками. Адрес отправителя, совершенно мне незнакомый, выведен аккуратным округлым почерком. А оборот с полоской клея наверняка облизан языком.
Письмо привлекало внимание, я все же его открыл. Прочёл. Постоял минутку. А потом сказал короткое:
– Ха!
Ибо в написанное не очень верилось. Выходило, что у меня дети есть, ни много, ни мало, сразу два. Двойняшки пятилетки. А мама их умирала и, конечно же, нуждалась в моей помощи. И наверняка в моих деньгах.
С детьми я ещё не попадал, я всегда предохранялся, но уже привык к тому, что всем людям, узнавшим о том, что я богат, сразу становится что-то от меня нужно. И здесь наверняка то же самое.
Я даже матери этих детей не помнил. А с фотографии на меня смотрит рыжая кудрявая девочка и мальчик блондинистый.
Я мог бы просто выкинуть это из головы. Или звякнуть юристу – он бы все пробил.
Но я перечитал письмо. В нем… Столько безнадёжности было. Словно она и не просит ни о чем дня себя. Ни денег, ничего. Только помочь детям, хотя и это по факту тоже огромное дело.
– Наивный старый пень, – сказал я себе. – Ты до сих пор веришь в лучшее в людях?
Не верил, нет. Давно. Но зудело изнутри, не давало покою. И на проекте, как раз, запара – городские власти вздумали судиться за этот клочок земли, стало быть, пока все не решится, я не очень то и нужен. У меня юристов и прочих умных людей тьма, я их для таких дел и нанимаю.
И я…поехал. Уже там, в небольшом городке в стороне от моря вспомнил – было дело. Был я тут проездом, меня постоянно по работе мотало. И девушку вспомнил. Невысокая такая, милая брюнеточка, работала на ресепшен в гостинице. Такие случайные связи явно не мой формат, но все же…ночью штормило, выл ветер и дождь по крыше стучал, девушка была хорошенькой, и все печалилась о дочке, которую с соседкой оставила. И случилось то, что случилось. Если все сойдется, так и не без последствий случилось.
Гостиница не изменилась ни на йоту.
– А где у вас такая, – я обрисовал руками. – С грудью… Темненькая.
Дородная женщина за стойкой вздохнула, подперла солидную щеку такой же солидной ладошкой.
– Анька? Так померла она… больше месяца уже как.
– А дети?
Женщина глянула на меня подозрительно, но по традиции уже, в этом городке бушевал шторм, ей явно скучно было, и она продолжила.
– Их сначала в приют забрали. Есть у нас временный, живут до распределения. Потом нарисовалась сестрица и их забрала. У самой похоже, ни кола, ни двора, так и живут в избушке. Хотя знаете, когда уезжала, двенадцать лет назад, тут такой скандал был… Анька сказала, что на порог родного дома её больше не пустит. А эта, значит, профурсетка ей говорит – и не надо, я все сама куплю и заработаю. Видать, не очень-то и получилось, а гонору сколько…
Я озадачился. Можно было уехать, меня явно не ждут. Но вопрос надо решить, он, как нарыв, может просто созрев лопнуть. И тогда всем плохо будет, а мне особенно. А я люблю, чтобы хорошо.
Номер был тёмным, и вроде тот же самый, что и в прошлый мой приезд, когда я застрял тут по воле случая и шторма. Ветер стучал я в окно, спать бы, да никак не спалось. Куртки я с собой не захватил – весна в этих краях обычно жаркая, поэтому до машины бежал под дождём. Все узнаю на месте. Адрес у меня есть, настроил навигатор и поехал, сражаясь с ветром.
Дом тоже тёмный – ночь. Одно окно только светится, за ним едва заметное движение, значит – не спит. Машину пришлось бросить за забором и пробираться к дверям под раскаты грома. Стучу требовательно, и удивительно, мне открывают сразу, словно ждали.
– Вы кто? – выпалила удивленная девушка. – Что вам нужно?
А я стою, смотрю на неё, как дурак. Совсем на сестру не похожа. Блондинка. Руки на груди скрестила, словно прячется от меня. Глаза серые, глубокие. Красивые губы чуть изогнуты, словно она раздумывает, улыбнуться ей, или не стоит.
А в глазах все же страх.
– Папа, – улыбнулся я, хотя в мыслях не было взять и вот так ошарашить. – Двойняшек.
Она отшатнулась. Красивый рот округлился буквой О, наводя на крамольные мысли. И вообще вдруг подумалось – хорошо, что приехал. Сидел бы там, судился. А здесь шторм и девушка, которая явно заслуживала места в моих мыслях.
Только она так явно не считала.
– Убирайтесь! – изо всех сил делает вид, что ей не страшно. Что ей не нужна помощь, будто она и не тянет трех детей одна в нищете. – Нам ничего не нужно!
И дверь захлопнула перед моим лицом. Я постоял и минуту посозерцал обшарпанную, побитую невзгодами дверь. И что вот сейчас делать? Она, похоже, опасается покушения на её девичью честь, впрочем, судя по моим мыслям, она в чем-то права. Начну стучать, вызовет, чего доброго, полицию, перепугавшись, а у меня никаких оснований на отцовство, кроме смутных воспоминаний и мятого письма.
– Я вызову полицию! – закричала девушка в то самое светящееся окно, открыв его на мгновение и подтверждая мои опасения.
А потом закрыла раму, рывком задернула шторы. Спряталась, значит, в домик. Соломенный, как у одного из трех поросят, имена которых я путал и в детстве.
– Чудесато, – задумчиво ответил я.
На следующее утро светило солнце. Так ярко, что если бы не лужи, посверкивающие в его свете и не разбросанный тут и там хлам, принесенный ветром, можно было бы подумать, что ночной непогоды вовсе не было. Показалось.
Проснулся я рано и удивительно бодрым.
– Как спалось? – подмигнула давешняя женщина.
Я подавил порыв перекреститься – значит, не показалось, в номер и правда стучались ночью. Нет уж, хватит с меня любовных приключений, тем более, настолько сомнительных.
На свою беду, я явно выиграл в генетической лотерее, и мама произвела меня на свет более красивым, чем я этого заслуживал. От этой смазливости – одни беды. Чего стоило моё детство, в котором каждая встреченная тётка, со словами "ути-пути, какой хорошенький" норовила потрепать по щеке, а то и ущипнуть.
К счастью, я вырос, и щипать меня за щеки теперь боятся.
Приятно быть богатым – к десяти утра я развил бурную деятельность. Опекунша детей, возможно моих, жила в пригородном посёлке, на машине несколько минут ехать. Посёлок, как никому не нужный, давно уже почти повымер, домов заселенных раз-два и обчелся. Один из них сдавался. Выглядел он отвратительно – весь какой-то серый, просевший. Хозяин умер в прошлом году от старости, его дочь уже отчаялась продать недвижимость и с удовольствием сдала дом в аренду. Мне. А этот домик буквально через забор от нужного мне. Пока не разберёмся, что делать, будем соседями.
Я открыл окна, выпустив свежий воздух, сделал пометку позвонить в клининговую компанию. Затащил сумку со своим барахлом. Вышел в заросший сад и с удовольствием потянулся.
И тогда я увидел их.
Девочка с фотографии, такая рыжая, что смотреть больно, рисовала перед домом мелом. Классики, сразу детство вспомнилось. Светленький мальчик стоял рядом и задумчиво разглядывал творение сестры, словно пытаясь что-то постичь.
Рыжая девочка была не похожа ни на кого. А мальчик, что удивительно, очень походил на свою опекуншу, пусть она и профурсетка, по словам местных жителей.
Я не знал ещё, мои ли это дети. Нужно будет судиться, вряд-ли упрямая девица предоставит добровольно материалы для генетической экспертизы. Но тем не менее, смотреть на этих детей было…странно.
Об отцовстве я никогда не задумывался, и жениться то в ближайшие годы не планировал, хотя скоро тридцать пять стукнет. А тут – уже готовые. Мои, чувствовалось. И это…невозможно просто.
– Обед! – крикнула из дома блондинка. Я на часы посмотрел, и правда, пока переехал и все решил, время подобралось к полудню. – Домой!
Девочка подняла голову, прислушиваясь, но с места не тронулась. Тогда блондинка показалась на пороге.
– Обед, – повторила она.
– Снова яичница? – спросила рыжая девочка явно с издевкой.
Блондинка закатила глаза, вздохнула. А потом голову повернула и меня увидела. Чуть тронутая загаром кожа моментально побледнела. Слетела со ступеней, схватила обоих детей в охапку и с ними домой. Дальше, все как ночью – дверь закрыла, окна все заперла и зашторила.
Наверное, если окна зашторить, то никто в дом уже пробраться не сможет. Это как под одеялом прятаться от монстра.
– Ну, раз уж шторы, то мне крепость точно не взять, – задумчиво пробормотал я.
Извлёк из шкафа пыльный чайник – нужно съездить в магазин. Нужно позвонить своему юристу – пусть достаёт согласие на экспертизу. Собственно, на этом можно и покончить, юрист сам решит все. Но…уезжать не хотелось.
Хотелось сидеть на завалинке, пить дрянной растворимый кофе, думать про хорошенькую блондинку-соседку, что так и не решается выйти из дома, а ещё – про её маленьких подопечных.
Жук копошился на соседней подушке. Крупный, красивый, рогатый. Хитиновый панцирь лоснится – жук был явно в самом расцвете сил.
Когда мне подбросили жука в первый раз, я заорала, больше от неожиданности, это привело детей в восторг. Даже разочаровывать их жаль, но вообще я жуков боюсь не очень – я и сама тут выросла, а дети об этом факте забывали.
Дом словно позабыл меня, чужим стал, я даже комнату сестры постеснялась занять, ютилась в самой маленькой комнатушке.
– Иди сюда, красавчик, – позвала я жука.
Он, конечно же, не пошёл. Я осторожно, чтобы не повредить лапы взяла его в руки, и открыв окно, посадила на подоконник снаружи. Пусть летит себе по своим жучьим делам.
И потом до меня дошло. Если дети с утра отловили жука, значит уже выходили на улицу. А там он – красавец волоокий. Конечно, вряд-ли он всю ночь под окнами караулил, но вдруг… Я галопом понеслась в гостиную – все вверенные мне дети были на месте. Сидели, привычно делали вид, что меня нет. Только Мишка поглядывал.
– Уже девятый час, – заметила Ангелина. – А мы встали в семь. Мы голодные.
Я подавила желание сказать, что двенадцатилетний ребёнок вполне мог бы соорудить бутерброды. Я в двенадцать лет ведра от колодца таскала, потому что водопровода нормального тогда не было, огород поливать нужно, а мамку жалко.
– Сейчас будет, – вяло отозвалась я.
И только через час вспомнила, что нужно ещё умыться и волосы расчесать, в сотый раз подумав о том, что мамы вообще героини. А тем, кто ещё и расчесан, и сил хватает улыбаться, вообще памятник ставить надо.
Убедившись, что все сыты, я пошла к бабе Нине. Объявившийся вдруг папаша вызывал у меня вполне объяснимые опасения.
Потому что Анька всегда находила себе не тех мужиков. Её буквально тащило к тем, у которых на лбу написано – я буду отвратительным отцом и мужем, я пропью все твои деньги, втравлю тебя в неприятности, а потом сбегу, утащив твой телик и золотую цепочку.
Раз за разом она наступала на эти же грабли, одуматься у неё и в мыслях не было.
– Ты ничего не понимаешь, – вспыхивала она. – Это любовь, а ты просто ребёнок.
Она старше меня на четыре года, но даже в мои пятнадцать я только диву давалась, как же так можно. Неужели она не видит, какой он говнюк?
А потом, когда мне восемнадцать стукнуло, приключилась та история. Вспоминать о ней я не очень люблю, но сейчас у меня перед глазами живое напоминание – Ангелина. Она очень на папу похожа.
Тогда только матери не стало. Умерла она рано, внезапно, нелепо… Несчастный случай. Нас из колеи выбило, Анька пузата дочкой, папаша жениться и не думает, тем не менее поселился у нас.
Ночами он пропадал, днем спал, смотрел телевизор, жрал, как не в себя. Пил.
– Он ищет работу, – защищала его Аня. – Просто он очень ранимый. И красивый…
Он и правда красивым был. Только Аньку на сохранение положили, а мы с ним одни дома остались. С каждым днем становилось все хуже, я думала сбежать, а потом вернулась Аня. В очень неоднозначный момент – её "муж" меня в углу зажал, пытаясь поцеловать. О том, что могло произойти, не приди сестра я и думать боялась, а так отделалась оторванным на рубашке рукавом.
Только Анька мне не поверила. Решила, что я хочу отбить её мужчину, разрушить её жизнь. Кричала, рыдала. Я тогда ушла, практически, в чем была. Жила в общаге института, потом, через два месяца вернулась, думала, поговорим. Не тут то было. Даже дочь свою подержать не дала.
А я в Москву уехала. Первые несколько лет училась, на хлебе и воде жила, потом работала везде, где только можно. На квартирку копила семь лет. А теперь…прошлое догнало, да ещё и с тройным бонусом.
Баб Нина сразу завозилась, поставила чайник, я в окно поглядываю, отсюда наш двор хорошо видно. Ангелина в доме, ей с младшими играть неинтересно. Мишка сидит на крыльце, а Соня возится в кустах. Наверное, жуков ищет.
– Папаша объявился, – призналась я. – У двойнят. Я теперь не знаю, что делать.
Соседка на стул осела, ладони к морщинистым щекам прижала. Вскипевший чайник требовательно засвистел, но она и не заметила, я встала и выключила сама.
– Это что, он теперь их отнимет? – ужаснулась она. – Нельзя, нельзя отдавать, ты же знаешь, каких мужиков наша Аня любила!
Я вздохнула, кому, как не мне знать, насмотрелась в былые годы.
– Но этот вроде приличный, – принялась вспоминать я. Но кроме того, что он был красивый и мокрый ничего не вспоминалось. – Может, обойдётся?
Баб Нина явно так не считала, руки затряслись, я понеслась капать в стакан терпко пахнущую валерьянку, затем давление мерить, потом искать таблетки от давления…
– Анька ведь звонила ему, – наконец сказала старушка. – Когда УЗИ двойню показало. Боялась не справиться, да там ещё такие страсти были, Сонька в утробе все соки тянула, Мишка чах, операцию делали прям на пузе. Анька говорила, что иначе Мишка бы инвалидом был.
– А он? – подалась вперёд я.
– А он сказал, чтобы аборт делала! – потом голос до шёпота понизила, обернулась даже. – Они тут недалеко из деревни курорт делали… говорят, кто уезжать не хотел, пожгли, прямо в домах!
Я постаралась сделать скидку на возраст, ибо быть такого не может, все же, не в средневековье живём.
– А ещё Анька ездила к нему, как родила… С синяком вернулась. Алиса, ты ему деток не отдавай. Вдруг он их на органы? Такой-то злодей…
А я вернулась домой с полным пониманием – все плохо. Анька снова вляпалась, да я вместе с нею. Вот что мне теперь делать? Везти их в Москву, на свои тридцать потом и кровью заработанных квадратных метров? Но я не могу так сразу…учебный год ещё не кончился, ну, куда я колючку – Ангелину увезу? Они и так страшный стресс пережили. Мама умерла, месяц в приюте… Ужасно даже думать.
А потом оказалось, что злостный злодей и обидчик трепетных дев поселился аккурат по соседству, прям в доме дяди Юры, ныне покойного. Я всех детей домой загнала, окна закрыла.
–Никуда не выходим!
– Как это? – удивилась Ангелина. – Меня Светка в гости ждёт.
Я не могла им правду сказать. Отчасти потому, что Сонька только этого папу и ждёт – сразу сбежит. Отчасти потому, что Ангелина тогда вроде как, никому не нужной окажется, это её больно ранят. У близнят папа есть, а её то ли сидит где, то ли сгинул давно.
– Никуда! – решительно отрезала я.
А сама наверх поднялась, на третий этаж. Тут раньше комната для курортников была, с отдельной ванной, а теперь ванну выдернули, а комната стала хламосборником. Зато соседский двор отсюда был, как на ладони.
Злостный злодей явно не собирался никуда деваться. Сначала приехала машина с уборщиками, которые дружно мыли окна. Потом выгрузили целый грузовик барахла. Потом все уехали, а злодей…вытащил во двор шезлонг. Поставил его на самом солнцепеке, и улегся загорать, прикрыв лицо панамой и сверкая идеальным торсом.
Он явно никуда не спешил. Если он настолько злодей, насколько я думаю, зачем ему вообще дети? Совесть проснулась?
А Ангелина сбежала к подружке через окно. Сонька тоже хотела, но я успела ухватить её за толстые детские бока и назад в комнату втянула.
– По соседству поселился бандит, – решила признаться я. – А вы мне слишком дороги, вы, вроде как, моя единственная родня.
Сонька губы обиженно надула, но реветь не стала, слава всем богам. Убежала в комнату, зашуршала чем-то. А Мишка ко мне прижался, он начал ко мне привыкать, если бы не сестры ещё…
О проекте
О подписке