Глава 19

Тёмные своды подземного прохода нависали настолько низко, что грозились обвалиться на голову беспечным искателям приключений. Виктор старался не огорчать Филиппа брюзжанием, а уже про себя сделал дополнительные выводы о том, что предваряет территорию свободы. Обрывками он запомнил программу, предлагаемую посетителям в «Дыме» и на фоне обновленного формата социальных норм та выглядела посредственной и опасной. Возраст стал качественным фильтром, через который он анализировал прошлое и ошибки. Вероятно, этот фактор помог ему вписаться в формат жизни, откорректированной правительством.

– Потерпи, старик.

– Напрасно пытаешься поддеть: из меня вышел вполне даже импозантный старик.

– Шучу. Какие мы старики? – Филипп поморщился, снимая с пиджака кусок липкой паутины, создаваемой насекомыми не один год.

– Чего мы крадёмся по этому проходу? – Заметив жест друга, Виктор всё-таки решился озвучить немного завуалированное недовольство.

– Всюду камеры, и у меня нет желания давать пояснения блюстителям порядка.

– Понял. Не подумал я об этом. Так, что там в «Дыме»?

– Это уже не тот клуб, а какое-то его подобие. Вроде бы, он учитывает предписания комиссии нравственности.

– Так зачем располагать клуб в зоне рубежа? – Виктор не представлял, чем руководствовались отправившиеся за пределы отформатированной цивилизации.

– Там лучше ощущается свобода. Ныне он обрёл таковую ещё больше, – Филипп озвучил лишь предположение, ведь подобные вопросы другу не задавал.

– Лицемерие, если он исполняет требования общества, от которого бежал.

– В его старом клубе ограничений было немного.

– А я уже не ощущаю обделённости и в черте городов, – Виктор не усматривал в новом мировом порядке фактор, чрезмерно регулирующий реализацию мечтаний.

– Ты сократил диапазон желаний, – Филипп будто искал минусы в той действительности, которая выступала и его также.

– А ты?

– И я.

– Тогда, чем ты возмущён?

– Иногда мне хочется погрузиться в атмосферу непредсказуемости.

– Анархии. И ты нашёл её дислокацию?

– О нет, на территории СЛ также действуют законы и правила. Инфрамисты (Примечание: Вымышленное определение от латинского Infra mio – ниже меня) не так скованы как мы в своих действиях.

– Их так величают? Это что-то латинское?

– Да.

– Тебе не нравится то, что предлагает общество?

– Мне чего-то не хватает.

– Мне тоже.

– Неожиданно.

– Но я этим не тягочусь.

Глава 20

Она нуждалась в полумраке, он тяготел к свету. Разные, но нуждавшиеся друг в друге. Она прижалась к его спине, обхватив руками за торс так, словно опасалась быть оторванной от него. Он гладил кисти её рук, она прижималась к нему ещё сильнее. Так Эрика вела себя только в тех случаях, когда была расстроена. Константин предпочитал не задавать лишних вопросов, довольствуясь тем, что говорило тело. За немалый срок жизни он успел убедиться в том, что оно не лгало. Оно было куда красноречивее слов, а точнее человеческой сути, заключённой в нём.

– Сегодня я не хочу нежностей. Мне нужен секс. Просто секс.

– Как скажешь.

Он был готов исполнить любое желание Эрики, но не так, как она того хотела. Константин резко привлек её к себе. Он мог прижать её с большей силой, но это значило причинить боль. Но именно этого она ждала, чтобы заглушить что-то внутри, возможно, в душе. А уж как болит душа, он успел убедиться. И уж точно жёсткий секс не был действенным лекарством. И он обманывал её, оставаясь бережным, не допуская того, чего она так настойчиво просила.

– Почему? – Она прошептала свой вопрос.

– Не спрашивай того, на что у меня не имеется ответа, – ему и самому хотелось проявить большую страстность, но не сейчас.

Эрика прижалась к мужчине с чувством, совершенно не подходящим заявленным намерениям. Определённо, она нуждалась в близости, но не телесной. Ему никогда прежде не удавалось прижимать кого-то к душе. То ли он никогда настолько сильно не любил, то ли не возникало такой потребности. И об этом он задумывался, как о чём-то недостижимом. С Эрикой стало доступно то, что не доводилось совершать прежде. Константин слегка отстранил от себя женщину, без сомнений не испытывающую возбуждения, взял в свои ладони её лицо и поцеловал в лоб.

– Я посижу с тобой рядом. Просто поспи. Не одна. Точнее не сама. Тебе нужна такая ночь.

Эрика не стала противиться, ей внезапно захотелось испытать умиротворённость. Ей нравились контрастные ощущения: сила мужских рук и бережные объятия.

Глава 21

Как же жаль становилось молодость. Пребывая в этом состоянии, человек не допускает мысли, что оно быстро сменится чем-то промежуточным, а после завершится старостью. Беспечность молодости усиливается иллюзией, а потому время тратится неразумно. И только в среднем возрасте становится горько от осознания упущенных возможностей, доступных в большей мере в юные годы.

Именно этим и занимались две самонадеянные особы, наделённые утончённой красотой. Он не сомневался, что девушки не допускали и мысли о том, что постареют. Он знал точно, что это произойдет. И от этих раздумий становилось не грустно, а больно. Если бы молодость длилась бы подольше, хотя бы для женщин, он смог бы ощутить большую радость от жизни.

Феликс направился в гостиную, куда несколько минут тому назад вошли Арина и Алина. Ему следовало предупредить их о напрасности того времяпровождения, в котором они находили отраду. Сёстры день ото дня предавались беседам и чтению, и всё это происходило под крышей, пусть и просторного и комфортного дома, но всё же вне пределов общества.

– Дорогие дочери, мне необходимо быть услышанным.

Обе девушки внимательно посмотрели на своего воспитателя, по крайней мере, так они его величали за глаза, полагая, что он того не знает. И ошибались. Феликс ничуть не обижался на приёмных дочерей. Они стали ему родными, пусть и без кровных уз. А вот уже они могли его воспринимать, как считали приемлемым для себя.

– Я не отберу у вас много времени. И прошу задуматься об этом понятии.

– Отец, что происходит? – Арина опасалась подобных разговоров ввиду того, что близкий человек достиг весьма преклонных лет.

– Молодость не верит в то, что время скоротечно. Когда же человек начинает осознавать эту данность, обычно уже достигает зрелости. И это худший период жизни, ведь молодость осталась позади с её временным запасом, а старость ещё не наступила, но уже напоминает о себе.

– К чему ты клонишь? – Алина не считала себя должной следить даже за настенными или наручными часами. Уж точно время мало её беспокоило.

– Время мстит тем, кто его растратил напрасно. Мстит страшной болезнью. Не существует болезни невыносимее одиночества. С годами она сложнее поддаётся излечению. – Феликс тяжело вздохнул, и вовсе не для усиления эффекта от того, что сказал. Он с трудом обсуждал подобные темы.

– Отец, но я не чувствую себя одинокой, даже наедине с самой собой, – Арина не пыталась успокоить взволнованного воспитателя, а лишь поделилась персональным ощущением.

– И я, – Алина и вовсе не чувствовала себя покинутой, а именно такими она воспринимала одиноких людей.

– Потому, что я заполнил собой ваши жизни. Я не хочу, чтобы моя родительская любовь потеснила из ваших сердец чувства к избранникам. В противном случае, дочери мои, вы останетесь одинокими. И вы будете меня ненавидеть, и может даже проклинать любовь мою к вам и вашу ко мне.

– А если ни я, ни моя сестра не готовы искать кого-то гипотетически близкого? – Арине стало жаль Феликса, не как отца, а как человека преклонных лет.

– Дочери, вам только кажется, что с поиском партнёра можно успеть. Для этого может потребоваться много лет, порою и целая жизнь. И даже в этом случае возникает риск не успеть. Прошу вас не растрачивайте молодость. Зрелость предваряет затухание жизни. А старость медленно убивает. Уж мне-то можете поверить.

Феликс предпочёл оставить дочерей в просторной гостиной. Помещение, обладавшее долей величественности, подчёркивало изящество Арины и Алины. Утончённые девичьи фигуры придавали красоты дому, в котором Феликс готовился доживать свой век с одиночеством. Ему повезло отыскать дочерей. Они сделали его счастливее, ведь с ними пролетали дни его никому не нужной жизни. Если бы не эти девочки, он бы и остался человеком, лишним на празднике жизни. Он так и не испытал радость взаимной любви, но смог ощутить привязанность детей. А теперь ему следовало оттеснить от себя повзрослевших дочерей, чтобы те не упустили возможности найти персональный путь. Впрочем, таковой он намеревался для них проложить.

Глава 22

Слова не требовались: впечатление всецело отражалось на лице человека, доверившегося риску. Что же, он и ожидал, что испытает нечто новое или позабытое старое, а последнее больше отвечало его ощущениям. Когда-то он проводил много времени за игорными столами, причём тогда себе казался человеком, пресытившимся жизнью, тяготевшим выставить себя тем, кем и являлся, почти богатым, в меру циничным и относительно одиноким, а точнее не интересным какой-нибудь красавице. А ведь женским вниманием он был не обделён. Хотя не он, а то, что мог предоставить. И ныне он не скатился в бедность, хотя это понятие, как и богатство, утратило прежний оттенок, и более не представлялось характеристикой личности.

– А знаешь, я зря тебя сюда привёл.

– Чего это?

– Ты не играешь.

– Как это?

– Не играешь, как я, как Казимир. Не картами и фишками, а ролями. Ты остаёшься собой.

– А как нужно?

– Сними с себя образ, предписанный контролируемым миром, – Филипп будто бы ждал, что сказанное им возымеет моментальный эффект.

– Я не хочу играть образами. Я стал собой, – Виктор с недоумением пожал плечами, притом понимая, что собеседник попал в точку.

– Ты стал тем, кто должен жить в вычищенном пространстве.

– Не усложняй. Поиграем и вернёмся в наш мир.

– Как же он мне скучен. Его точно стоит обновить.

– Нам это не под силу.

– Нам – нет, а госпоже Сатовой – да. Я обязательно заставлю её исправить то, что упустил Вальдемар.

– Не связывайся с этой семьёй.

– Там нет семьи. Она осталась одна.

– Не совсем. Рядом с ней Эрика. А это фигура, которую тебе не обставить.

– А зачем мне с Эрикой воевать? Я намереваюсь с ней и Идой сотрудничать, – Филипп убеждал себя, что чужие аксиомы могут стать для него теоремой.

– Ты мне хоть поведай, что ты имеешь в виду, – Виктор не желал пускать круги по воде, чтобы не спугнуть пусть мнимую, но всё-таки гармонию. Она затмевала ностальгию.

– Несомненно, я же не обойдусь без посредника.

Филипп подкатил глаза, что в его исполнении не выглядело актом жеманства.

Глава 23

– Выберись из этого каменного пространства.

– Куда?

Эрика задумалась, а ведь в самом деле, внутри домов и за их стенами всюду был камень. При этом она смогла отыскать нечто живое. Каменный мир оживляли чувства. И она жадно их впитывала и неудержимо порождала.

– В жизнь. Пусть даже такую же каменную, как твой дом.

– Что мне это даст?

– Ищи чувства. Это мой рецепт счастья, скорее спасения от ощущения несчастья.

– Ты же знаешь, что ни к кому я не смогу их испытывать так, как к Егору.

– Так и не нужно. Испытывай как-то иначе к кому-то другому.

– Ты не любила, как я. Мои чувства к Егору достигли недостижимой высоты.

– Не стану спорить: всегда я любила только себя.

– Мне есть с чем сравнивать, – Ида упрямо удерживала подле себя грусть. Иногда ей начинало казаться, что это чувство утомилось от неё.

– Что ты собираешься делать? – Эрика не представляла себя без хотя бы крошечных планов на будущее, в противном случае возникала паника.

– Как тебе уже известно, родилась у меня одна идея. И уже на протяжении некоторого времени каждый день обдумываю её.

– С чем она связана?

– С людьми.

– Вероятно, идея потрясающая, если бы я получила хотя бы минимум сведений.

– Этому миру нужны перемены.

– Кажется, мир не так уж давно претерпел нечто подобное.

– Вальдемар сумел произвести кардинальные перемены, но я ими недовольна.

– Согласись, мир стал безопасным, предсказуемым и удобным.

– Всё так, вот только с людьми ещё остаются вопросы, – Ида выглядела озадаченной, и возможно этими размышлениями заполняла свои дни. И возможно, слишком многие из них.

– Так мир или людей ты собралась менять? – Эрика не любила беседы с минимум вводных данных, но госпоже Сатовой это с лёгкостью прощала.

– Людей. Но для мира, чтобы обновить его.

Глава 24