Лилианна стояла, прижавшись плечом к углу дома. Девушка была растеряна, напугана. Сегодня она впервые за несколько месяцев ушла из дома на улицу. Убежала тайком, как вор или как маленький несмышленый ребенок, сбежавший на улицу от няни. Лилианна до сих пор чувствовала вину перед доньей Кончитой, ведь именно ее дон Айседор попросил приглядывать за гостьей. Но поступить по-другому девушка не могла. Наутро было назначено последнее заседание суда. А после обеда на площади перед зданием Правительства обещали обнародовать приговор, однако почти до самого вечера Лилианне, уставшей и голодной пришлось дожидаться этого часа, вместе с сотнями других людей. О кирпичном здании Правительства девушке рассказывал еще дон Айседор. Построено оно было в 1760-е гг. при Карлосе III. Конная статуя которого была установлена тут же на площади как почтамт. Затем его занимало Министерство внутренних дел. А во времена Бонапарта здесь была оборудована штаб-квартира полиции и иногда проводился суд. В толпе ходило много неприятных историй и жутких легенд об этом сооружении. Лишь час назад одна кумушка, собравшая вокруг себя толпу любопытных душещипательным шепотом рассказывала об ужасах, творимых во время следствия за стенами этого здания. Сидя в уютном доме дона Айседора и жалея себя девушка и представить себе не могла, что в такой же непростой ситуации оказалось так много мужчин, женщин. Постояв несколько часов в толпе, она поняла, что помимо любопытных зевак, праздно шатающихся по городу и несколько десятков сочувствующих, основная часть людей, с утра ожидающих на площади, были именно друзья и родственники осужденных. Было много мужчин, большинство из которых, судя по одежде, совсем недавно приехали из провинции. Здесь были и знатные доны, и ремесленники и фермеры. Общая беда и беспокойство за близких стерли различия. В толпе то и дело слышались тихие разговоры, иногда споры. Рядом с мужчинами стояли женщины с испуганными, растерянными глазами, прижимавшие к юбкам детей. Детей и вовсе было много. Сначала Лилианна не могла понять, зачем на подобное нерадостное событие брать детей, тем более маленьких, но потом догадалась. Ведь для многих из этих семей сегодняшний день был последней возможностью увидеть близкого человека. Лилианна с горечью рассматривала одетых в черные и темные платья женщин. Каждая из них, даже бедно одетая была на площади не одна. И дородную мамашу, окруженную ребятишками, словно курица цыплятами и сморщенную, пригнувшуюся к земле старуху, сопровождали мужчины. Хотя если быть более точной именно женщины сопровождали своих мужчин. За те несколько лет, что Лилианна провела в Испании она давно привыкла к строгим, а подчас даже нелепым традициям этой страны. Сначала девушка была шокирована теми жесткими рамками, в которых жили испанские женщины. Лишь позднее Лилианна поняла, что в некоторых случаях именно эти рамки, усвоенные с детства, защищают женщин от мужчин или от самих себя. Как отличались эти горячие, несдержанные люди, от чопорных, неизменно вежливых англичан. Вот и сейчас одиноко стоящая фигурка приковывала к себе нескромные мужские взгляды и любопытные взгляды женщин. Лилианна чувствуя молчаливое осуждение, так и не осмелилась подойти ближе, влиться в эту разношерстную толпу, спросить, поговорить, она лишь опасливо прижималась к нагретой весенним солнцем стене здания, вслушивалась, пытаясь уловить обрывки разговоров и внимательно наблюдая за происходящим. За громогласным фермером, чей бас раздавался по площади, заглушая шум голосов, за толстой, высокой, как гренадер матроной, которая весь день безуспешно пыталась собрать в кучу свой непослушный выводок, состоящий из почти десятка разновозрастных малышей. Но особенно часто взгляд девушки останавливался на группе хорошо одетых людей, ожидавших приговора чуть в отдалении, в тени двух дорогих крытых карет. Четверо мужчин, явно очень состоятельных прибыли на площадь еще до обеда. Через час подъехала карета с двумя женщинами. По почтительному, даже раболепному отношению знатных донов можно было предположить, что одна из них была очень, очень важной птицей. Впрочем, пожилая, в глубоком трауре дама мало интересовала Лилианну, девушка с любопытством наблюдала за ее юной спутницей. Тоненькая, изящная, одетая в такое не соответствующее месту ярко желтое, почти лимонное платье, девушка была изумительно хороша собой. И даже не яркое платье и прелестное личико притягивали к ней взгляд, а какая-то озорная живость, непосредственность, детская непоседливость. Казалось, и минуты она не могла посидеть на месте. Девушка то и дело то залезала в карету, то стремительно выпархивала из нее, то возилась со смешным пухленьким карапузом, цепляющимся за юбку матери, то бежала кормить бездомную хромую собачонку, кидая ей куски свежей, покрытой глазурью булки. Прошла минута и вот уже озорница, не слыша окликов сопровождающих их мужчин, неслась к торговцу выпечкой или к разносчику воды. Лилианна с завистью поглядывала на желтое пятно, без устали снующее по кромке толпы. Ни смотря на несносное поведение на девушку никто, кроме пожилых старух не смотрел с осуждением, да и те почтительно опускали глаза, стоило девушке остановить на них взгляд. Даже нагловатый, ухмыляющийся молодой щеголь осмелился лишь проводить тоненькую фигурку быстрым взглядом, чувствуя за ее спиной мощную несокрушимую силу семьи. Увы, за спиной Лилианны была только стена, которую ей уже дважды пришлось покинуть, дабы избежать назойливого внимания этого наглеца. Но даже не эта разница в отношениях огорчила Лилианну. Просто девушка была такой непосредственной, жизнерадостной. Она как желтый лучик солнца сверкала в толпе. Сама же Лилианна давно растратившаяся юношеский задор, казалась себе почти старухой в темном платье и черной кружевной мантилье, нахлобученной до самого носа. Жизнь с мужем давно разбила все ее радужные мечты, научив осторожности и скрытности.

В животе опять громко заурчало. Посмотрев на остатки глазированной булки, недоеденной уличным псом, девушка снова отругала себя за глупость. Это надо же было додуматься выйти из дому, прихватив с собой лишь несколько мелких монет, пылившихся на камине. Увы, деньги кончились еще до обеда и их едва хватило на пирожок с яблоками и стакан прохладной воды. Впрочем, сгребая монетки с утра в ладошку, девушка не очень-то представляла какова их стоимость. Лилианна и вообще была мало знакома с этой стороной жизни. И если в английских ценах она еще хоть как-то разбиралась, то здесь за все время ей ни разу не пришлось самой что-либо купить. Даже нижнее белье и чулки дон Диего заказывал для жены сам. Захоти девушка сама прогуляться по магазинам, из этого бы ничего не вышло, так как муж не давал ей даже мелких карманных денег. Да и выйти из дома дона Айседора Лилианна рассчитывала на час или два, но уж никак ни на целый день. Воспоминание о доне Айседоре и доньи Канчиты снова заполнило душу щемящим чувством вины. Надо было оставить хотя бы записку. Пожилая женщина, наверное, сходит с ума от беспокойства. От невеселых мыслей девушку прервал шум толпы. Людской поток загудел как растревоженный улей, зашевелился. Чувствуя приближение чего-то важного, Лилианна отбросила страх и ринулась вперед, пытаясь пробраться ближе. На крыльцо здания Правительства вышел высокий средних лет мужчина. Громко, четко он стал зачитывать приговор. На площадь опустилась гробовая тишина. Затихли даже дети под тревожным взглядом матерей. Зычный громкий голос проникал, казалось во все уголки и закоулки, разносясь прочь. Мужчина читал подряд три списка. Первых людей, чья вина была не столь существенной, ждали крупные денежные штрафы или полная конфискация, некоторых высылка из страны. Толпа загудела, зашумела, пересказывая услышанное. Следующие имена встретили тихим ропотом, более полусотни мужчин отправятся в тюрьмы и каторги. Последние фамилии слушали молча. Гнетущая тишина была такой вязкой, что ее казалось можно было резать ножом. Люди со скорбной сдержанностью вслушивались, до последнего надеясь, что их друзья и близкие не попадут в этот страшный список приговоренных к смерти заключенных. Только сейчас Лилианна сообразила, что дон Диего попал во второй список.

«Он будет жить, жить! – пронеслось в голове у девушки, но вслед за этим пришла другая мысль. – Да его не казнят, но разве можно жалкое существование в тюрьме тяжелобольного человека назвать жизнью?»

Прошло какое-то время пока толпа так же как Лилианна переваривала сказанное. Но вот она снова зашумела, закричали женщины, заплакали потерявшие отцов дети, послышались мольбы и проклятия доведенных до отчаяния людей. Кто-то из женщин тихо плакал, прижимая к себе ребятишек, кто-то громко рыдал. Пожилая старуха в поношенной черной одежде стоящая невдалеке от девушки, с душераздирающим криком упала на колени. Она сбросила в пыль черный видавший виды платок и, схватившись обеими руками за волосы, стала выдирать тонкие седые пряди. Ни кто из стоящих рядом людей не попытался ее остановить, только меленькая девочка лет десяти присела рядом с бабушкой. Лилианна ринулась вперед, что бы ни видеть этой сцены, не слышать почти звериного воя старой женщины. Налетев на широкую спину какого-то крупного мужчины, девушка застыла. Оглушенная этим открытым проявлением горя она боязливо оглядывалась вокруг. Представить такие сцены в Англии было невозможно. Лилианну с детства учили сдержанности. Ей говорили, что никогда нельзя прилюдно показывать свои чувства. Это нехорошо, это неприлично. В Испании все было по-другому. Люди не стесняясь, показывали окружающим как они возмущены приговором, как скорбят о близких. Почему-то в душе Лилианны шевельнулось чувство вины перед доном Диего за свою сдержанность, за то почти холодное спокойствие, с которым она приняла приговор. Девушке отчаянно захотелось убежать, укрыться, побыть одной. Но толпа не спешила расходиться. Люди напряженно чего-то ждали.

«Ну, конечно! После заседания суда из здания Правительства должны будут вывести заключенных», – сообразила Лилианна.

Вот чего ждут сотни людей, вот из-за чего с самого утра на площади томятся женщины и дети. Не прошло и десяти минут, как вдалеке послышался шум, цоканье лошадей, бряцанье оружия. Справа на площадь въехала длинная кавалькада крытых повозок, со всех сторон окруженная конвоем французских солдат. Заскрипели высокие стальные двери, по лестнице потянулась длинная процессия закованных в цепи заключенных. Толпа ринулась вперед, стараясь поближе подойти к крыльцу. Лилианна, со всех сторон прижатая телами, даже и помыслить не могла о каком-то сопротивление. Но французские солдаты, соорудив живую стену стали окриками и штыками отгонять людей от крыльца. Послышались выстрелы, крики. Толпа, подобно огромной волне отхлынула назад. Лилианна испугавшись, что ее просто затопчут, спряталась за широкой спиной, стоявшего перед ней мужчины. Он был невысок, но крепок с короткой бычьей шеей. Упершись ногами в землю, стиснув кулаки он, подобно скале, оставался недвижим, людские волны лишь обходили его с боков. Лилианна от страха сжалась в комок, прижавшись щекой к его теплой твердой спине. Выглянув вперед, она вдруг поняла, что неожиданно для себя оказалась в первых рядах. Мужчина, молча, пропустил ее вперед. Девушка с замиранием сердца смотрела на бесконечную вереницу заключенных. Их лица были уставшими и бледными, одежда грязна и измята. Но глаза всех этих людей были обращены к толпе. Они до последнего пытались высмотреть любимые лица, услышать знакомое имя. Конвоиры то и дело подгоняли их окриками и пинками. Как скот, до упора загружая их в накрытые тентом повозки. Но вот произошла какая-то заминка. Двое солдат выволокли из дверей какого-то человека. Его голова была опущена, грязные длинные волосы висели, закрывая лицо. Ноги волочились по ступенькам, как у тряпичной куклы. Если бы не черный, вышитый камзол, лохмотьями свисавший с исхудавшего тела, Лилианна никогда бы не узнала в нем дона Диего. Как же горько было видеть этого знатного гордого человека, в подобном жалком и унизительном состоянии. Девушка ринулась вперед, пытаясь пробраться сквозь строй французских солдат, но крепкие мужские руки стиснули ее плечо, не давая наделать глупостей. Лилианна стала кричать по-испански и по-английски, но дон Диего так ни разу и не поднял опущенной головы.

Лишь выбравшись из душной толпы, Лилианна вздохнула свободно. В этом узком переулке все еще хорошо было слышно толпу, однако было пустынно и прохладно. Прислонившись спиной к нагретой за день стене двухэтажного здания девушка поняла, как она устала. Ноги гудели, поясница ныла, было такое чувство, что она побывала в драке. На теле наверняка наберется больше десятка синяков и ссадин. Единственное желание, которое было у девушки, это поскорее прийти домой и принять ванну. Даже объяснения с доньей Кончитой ее уже не пугали. Лилианна резко обернулась на шум. Перед ее глазами разыгралась неприятная сцена. В переулок с криком вбежала та самая молодая испанка в ярко желтом платье. Только сейчас ни у кого не повернулся бы язык назвать ее красивой. Платье было измято, порвано, длинные пряди выбились из прически висели вдоль спины. Лицо было грязно, глаза опухли от слез. Тоненькую фигурку сотрясали рыдания. Пожилой мужчина, один из тех, кто весь день простоял около кареты, пытался вразумить спутницу, но она кричала и билась в его руках, подобно пойманной птице. Лилианна молча, побрела прочь. Теперь ничего кроме жалости к молодой испанке она не испытывала. Воспитание, полученное в доме матери и тети научили ее сдержанности, и теперь Лилианна была благодарна им за это. Все-таки не так уж и плохо было уметь держать себя в руках, не показывать окружающим этот совсем не привлекательный лик горя.

«Ну, наконец-то!» – с облегчением вздохнула Лилианна.

Уже битый час она плутала по темным извилистым улицам и если бы не случайный прохожий, ей бы до рассвета не найти дом дона Айседора. А ведь раньше она так гордилась своим умением хорошо ориентироваться в незнакомых местах. Но этот поздний час, навевал на девушку ужас и страх, и лишь желание поскорее вернуться заставляло Лилианну идти вперед. Подойдя ближе к дому, девушка застыла. На крыльце, у самой двери стояли два французских солдата. Лилианна робко поднялась по лестнице.

– Куда? – по-испански, но с сильным акцентом спросил один из солдат.

– Мне в дом надо!

– Дом арестован. Вы хозяйка?

– Нет, я… я здесь гостила, – заикаясь от страха, пробормотала девушка.

– Уходите. В дом никого пускать не велено, – замахал на нее рукой другой солдат.

– Но мне надо! Там мои вещи и я…

– Проваливай! – прикрикнул на Лилианну солдат.

Девушка со страху бросилась наутек, напрочь забыв о ступеньках. Она наверняка разбила бы себе нос, если бы не французский офицер, успевший подхватить ее у самой земли.

– Вы в порядке? – вежливо поинтересовался он.

– Да, спасибо.

– Вы хотели пройти в дом?

– Да, то есть, нет.

– Вы донна Родригес де Сальваро маркиза де Бранчифорте, принцесса Пьетраперция?

– Да. Как вы узнали? – пролепетала Лилианна, в смущении отряхивая пыльный подол.

– Я вас ожидал. Донья Сальваро, прошу вас проследовать со мной до кареты.

– Я арестована?

– Нет. Мне приказано. Доставить вас в одно место.

– Я не поеду, – замотала головой Лилианна.

– Не волнуйтесь, вам ничего не угрожает. Один важный господин хочет побеседовать с вами.

– А если я не поеду?

– На вашем месте я бы согласился. Это всего лишь дружеское приглашение. Пока что дружеское, – после значительной паузы произнес мужчина.

Лилианна вздохнула и покорно пошла к карете. Выбора у нее все равно, в общем-то, не было.

Жозеф

Девушка так устала, что убаюканная ровным хором экипажа задремала. Проснулась она от вежливого покашливания спутника. Карета остановилась возле маленького двухэтажного домика. Учитывая тишину, нарушаемую лишь трелью какой-то ночной птицы и обилие зелени можно было догадаться, что это уже окраины Мадрида и судя по заброшенному садику и обветшалым стенам – не самые респектабельные. Дом был погружен во тьму и навевал на Лилианну панический ужас. Ей так и казалось, что сейчас из двери вылетит приведение или какой-нибудь жуткий монстр и проглотит их. Если бы не рука мужчины, крепко державшая ее за локоть, девушка бы пустилась назад к карете. Войдя в дом, Лилианна ахнула. Жалкое жилище вдруг как в сказке превратилось в прекрасный дворец. Пол холла был отделан дорогим мрамором, обшивка диванов и кресел даже в полутьме сверкала вышитым золотыми нитями рисунком. Рассмотреть что-то еще было сложно. Лишь свет от большого двухъярусного канделябра, находящегося в руках лакея освещал полутемную комнату. Спутник девушки, невысокий офицер после вежливого поклона пошел к двери. Видимо его миссия на этом была закончена. Лилианна вздохнула и зябко поежилась. В полной тишине она последовала за лакеем наверх. Войдя в комнату, девушка на несколько секунд зажмурилась. После темного коридора яркий свет буквально резал глаза. Но вот любопытство взяло верх и Лилианна стала озираться вокруг. Не менее десятка серебряных канделябров были расставлены на столе, на полках и на камине. Комната была небольшой, но она была обставлена с почти кричащей роскошью. Ноги по щиколотку утопали в роскошном ковре. От позолоченной изящной французской мебели рябило в глазах. Из-за огромного обилия маленьких шелковых подушечек, разбросанных на кушетке, креслах и полу, девушка подумала о том, что это был будуар какой-то дамы или приемная, а может…

Лилианна так увлеклась, что не услышала шума открывающейся двери. Она даже вскрикнула от неожиданности, когда кто-то вежливо кашлянул у нее за спиной. Обернувшись, девушка увидела невысокого мужчину. Его строгий, темный камзол не очень-то сочетался с обстановкой этого дома. Однако в уверенных движениях, с которыми мужчина вошел, в его жестах чувствовалось, что именно он является хозяином все этого великолепия.

– Добрый вечер, мадам. Хотя если быть точным, то скорее доброе утро. Присаживайтесь. Вы, наверное, устали. Сейчас принесут вино и фрукты.

– Но возможно вы захотите перекусить что-то более существенное? – вежливо спросил незнакомец.

– Нет, нет спасибо, не стоит беспокоиться, – робко пролепетала Лилианна и села на самый краешек кушетки.

Ее руки тряслись и она поспешила спрятать их в складках темного платья. Снова наступила неловкая пауза. Мужчина с интересом рассматривал спутницу, она же так и не посмела поднять глаза выше его начищенных до блеска сапог. Тишину прервал приход слуги, с подносом заставленным фруктами, закусками и фужерами. Пустовавший целый день желудок громко заурчал. Лилианна покраснела и потупилась. Мужчина лишь улыбнулся. Он кивком приказал слуге поставить поднос рядом с ее кушеткой.