Цитаты из книги «Королевская кровь. Горький пепел»

– Мы скоро все узнаем, – пообещал он, поправляя ремень, и принцесса неуверенно улыбнулась, рассматривая близкое лицо, губы и бороду. – Осталось сделать последний рывок, поэтому, – он усмехнулся, встретив ее взгляд, – прекращайте на меня любоваться, Богуславская, и взлетайте, наконец!

Алина мотнула головой, улыбаясь. – Неа. – Тогда берите нож. Но прежде, принцесса…

– Долго до чего? – поинтересовался Тротт. – До моего дня рождения, – Алина отложила гребень, запустила обе руки в волосы и ожесточенно потерла их пальцами, отчего кудри встали дыбом. – А у вас ведь уже был день рождения, профессор? Двадцать восьмого января, да? И вам исполнилось… семьдесят девять лет?Она наморщила лоб и посмотрела на него с изумлением, видимо, осознавая цифру. – Точно, – проговорил Макс, продолжая нанизывать мясо. – У вас отличная память. И в этот замечательный день я бежал по берегу залива вам на помощь, принцесса

Алина Рудлог была невозможно красива. Невозможно притягательна. И если бы дело было только в плотском желании – оно имело рациональные причины, и с ним Тротт прекрасно умел справляться. Нет, неизведанное, щемящее чувство в груди было непозволительным и болезненным и почти пугало своей новизной. И неподвластностью.

– Вы всегда делаете то, что разумно, профессор, – сонно подтвердила она. – Не всегда, – усмехнулся Тротт, глядя на ее соловеющий взгляд и румянец. Губы порозовели и казались еще пухлее, чем обычно.– Например? – Алина потерла глаза тыльной стороной ладони, в которой был зажат нож, и покосилась на Макса. – А, – сказала она с упреком, – вы все равно не признаетесь.– Мне не хотелось бы уронить свой авторитет в ваших глазах, – подтвердил он нарочито серьезно. Принцесса улыбнулась во весь рот. И он поймал себя на том, что ждал этой ее открытой, почти детской улыбки. – Ну расскажите что-нибудь, иначе я точно прямо тут усну. Давайте я начну. О неразумном. Вот я однажды превратилась в дерево. Представляете, если бы я не смогла вернуться?

И снова в груди его сжалось сердце от чего-то до ужаса похожего на бесконечную, всеохватывающую нежность.

– Боги, – простонала она с наслаждением, – я сейчас умру! О-о-о-о-о… лорд Макс… ай! Мамочки! Больно! Не-е-е-ет, не останавливайтесь! Я просто покричу, не обращайте внимания. О боги-и-и… почему я вас ра-а-аньше не попро-о-оси-и-ила-а-а…

Врожденные щиты спасли Люка от взрыва, но лопнули от крушения на огромной скорости. Он, еще живой, посеченный осколками и искалеченный от удара, задыхающийся от едкого дыма, обожженный до мяса, стонущий от капель расплавленного пластика, что лились с горящего аппарата, вывалился на валуны, окропляя их кровью, извиваясь от невыносимой боли, ничего не слыша и не соображая. Пополз, не чувствуя рук и ног, перевернулся на спину, попытался вдохнуть – но не получалось, – и он захрипел там, на валунах у горящего листолета и подбирающегося приливом моря, забился в судорогах… и умер.

– Что, не нравлюсь я тебе такой, Люк? Не нра-а-авлюсь. Я говорила тебе. Говорила. Ты не сможешь меня любить. Да ты уже и сам это понял, да? Недаром ты эту сучку целовал. Хорошо она целуется, а, Люк? Хорошо? Может, ты меня и отослал, чтобы к ней сюда прилетать? Жалеешь, наверное, что спас меня тогда… – она снова засмеялась-зарыдала, запрокинув голову, раскачиваясь, обхватив себя руками, а он слушал этот бред, смотрел на нее и не находил в себе сил остановить. – Лучше бы я тебя никогда не встречала… видеть тебя не могу, не могу, не могу! Ненавижу тебя!

Она уже орала, вздрагивая от слез и размазывая их по лицу, так яростно, что его тоже начало потряхивать от адреналина. – Это не так, Марин, – попытался он оправдаться, нервно сминая пачку сигарет в кармане. У него впервые в жизни отказал дар убеждения, он просто не знал, что сказать, – так был ошеломлен. Но супругу уже было не остановить.