Утро началось с долгого чинного семейного завтрака, где переплелось несколько стилей: английская чопорность, русская дворянская упорядоченность и крестьянская скромность. Ели яйца варёные, ибо их было много. Масло и сыр были продуктами ценными, так как корова уже была продана, и молочное нужно было покупать в магазине в Опочке. Хлеб был местный и вкусный. Каша на воде. Попили кофе нескафе. Вокруг стола жадно смотрели на хозяев 4 привилегированные кошки и два пса: сеттер и разжиревшая, прожорливая и сладкоглазая спаниэлиха. Особенно звери ценили кусочки сыра. Да и яйца трескали с улыбкой. Мне было неудобно, что я не взяла с собой продуктов, я думала, что еду к богачам, которые закормят меня плодами своих и земли своей трудов…

Внучка Ярослава была розовощёкой девочкой в бусиках, капризной и темпераментной, похожей характером на бабушку. Внучка и бабушка поэтому то конфликтовали, то спорили, то злились, то мирились. Ярославе очень хотелось полностью занять моё внимание своими рисунками и куклами, а бабушке тоже этого хотелось, и дело дошло даже до слёз и шлепков. Я ушла с Ярославой к её куклам и заставила её написать их имена для меня. Кукол было много, и дитя было занято надолго. Пока Ярослава выполняла задание, бабушка и дедушка поведали мне историю свою и села.

История семьи

Смеловские работали геологами на Сахалине, но началась перестройка, перестали платить зарплату, и вообще все ждали полной катастрофы. На самом последнем самолёте, который шёл в тот год с Сахалина по старым, доступным ещё ценам, Смеловским удалось перевезти мебель, пианино, книги, коллекцию камней, детей, внучку и собаку. Если бы не те билеты на тот самолёт, семья бы так и не смогла попасть на свою большую родину.

На вырученные от продажи квартир деньги купили дом у псковского жителя, озверевшего от одинокого владения дедовским наследством, и тоже находящегося в шоке от реформ, сотрясавших Россию. Ему тоже захотелось сдвинуться с насиженного места. Продал он Смеловским всё, лишь иконы прадедовские родовые не продал. Он их вынул из древних избовых божниц, и продал чуть позже за бесценок каким-то проезжим фарцовщикам.

У Татьяны в Петербурге оставались родители в крошечной двухкомнатной квартирке с вещевыми останками дворянского прошлого её рода, одну из комнат занимал целиком древний рояль. Сергей был бесприданником с юга России, в небольшом городишке его кровные метры жилплощади давно была заняты размножившимися родственниками. Вкладывать сахалинские деньги в городскую квартиру было бессмысленно: в городах 1993 года Смеловских ждала безработица, нищета и ад бытовой скученности на квадратных метрах.

Смеловские решили начать новую жизнь, добывая хлеб свой насущный от трудов своих и плодов земли. Это был смелый шаг в незнаемое. У бывших советских горожан не было никаких навыков землепользования, животноводства и растениеводства. До этого они много лет бродили по необработанной человеком земле и питались от зарплаты. Зато у них были геологические советские энтузиазм и отвага, умение выживать в самых экстремальных природных условиях, заниматься самыми непредвиденными видами ручного труда. Были геологические навыки смело шагать в неизведанную тьму. К тому же в руки им попала замечательная толстая «Настольная книга русского землевладельца», написанная в 1913 году во времена Столыпинской реформы и переизданная в 1993 году тиражом 25000 экземпляров.

В этой книге было собрано «лучшее из народного опыта и агрономной науки о полеводстве и огородничестве, бахчеводстве и травосеянии, садоводстве и лесоводстве, животноводстве, птицеводстве, пчеловодстве и шелководстве». Как известно, в результате Столыпинской реформы русские крестьяне стали свободными хозяевами своей земли, многие из них сдвинулись со своих перенаселённых мест и пошли на Восток, создав 2 000 000 (!!!) крестьянских хозяйств от Урала до Тихого океана. Не могу удержаться от цитат из этой книги: «Столыпинская реформа превратила Россию в мировую житницу, крупнейшего поставщика масла, льна, пеньки, мёда и других даров земли, причём богатств, возобновляемых ежегодно крестьянским трудом, а не извлекаемых безвозвратно из недр и продаваемых за рубеж на беду грядущим поколениям».

Смеловские вдохновились перспективами перестройки, стали хозяевами земли, но совершили свой путь в обратную сторону – с Востока на Запад нашей необъятной родины. Им тоже захотелось стать производителями ежегодно возобновляемых продуктов земли, а не разведчиками богатств, исчерпаемых на беду грядущим поколениям.

Подросшие дети вооружили домик всеми благами цивилизации. Спутниковая тарелка-антенна делает доступными 40 каналов телевидения России, Украины, Франции, Прибалтики. В домике собрана хорошая библиотека- книги, которые близки сердцу хозяев: всё о Пушкине, краеведение, русская классика и русская поэзия прошлых веков. В домике собрана коллекция любимых фильмов и классической музыки на СD и DVD, в домике пара компьютеров. Интернета пока нет, но скоро будет. Кстати, соседние жители, захаживая на минутку в дом Смеловских, типа за спичками, высмотрели и компьютеры, и антенну-тарелку. Теперь почти все соседи обзавелись компьютерами и антеннами, один сосед, по слухам, пошёл дальше всех и сделал себе спутниковый Интернет через телевизионную антенну. С дорогами повезло. В соседней деревне живёт на корнях своих мать директора хлебозавода из соседнего городка. И результат: директор добился как-то, чтобы от шоссе до той материнской деревни проложили асфальт.

Самое больное место – сантехническое. Нужники старинные. Навозец на поле. Это прекрасно для природы, это естественно, это бесследно. Но всё же, после тёплого эгоистического унитаза это грустно. Вода в доме из колодца. Это и хорошо и плохо: нет зависимости от поломок водопровода, есть естественный тренажёр для мышц рук, но после эгоистических кранов с холодной и горячей водой в индивидуальной ванне в городе – это грустно.

В доме у Смеловских – старинное пианино с хорошим звуком. Дети привозили настройщика из Петербурга. Старшая внучка готовится поступать в консерваторию. Когда на каникулы она приезжает к бабушке и дедушке, по полям разносятся Прокофьев и Шопен, пугая зайцев и кабанов. Дедушка мечтательно слушает классику, сидя в кресле и поглаживая спаниеля справа и сеттера слева. Бабушка заваривает чай в окружении четырёх любимых кошек. Потом, сыграв свои этюды, Смеловская-младшая идёт подавать сено лошади и корм курам. Такие вот барышни-крестьянки и барины-крестьяне. Пианино сначала изумило аборигенов, они с великим уважением помогали его сгружать и заносить в избу старого купеческого рода. Может быть из-за этого пианино Смеловские пребывают в некоторой изоляции: местные жители до сих пор их своими не считают, для них Смеловские – это пришлецы, несерьёзные клоуны, притормозившиеся дачники, чудаковатые аристократы, низко павшие до жития на земле с ними, представителями более низкой социальной касты…

Недавно я читала «Фердидурку» поляка Гомбровича. В этой книге, написанной лет 90 назад, очень точно подмечены эти странные игрища между барами и крестьянами. Какими бы дворяне нищими, пролетарствующими, трудящимися и трудогольствующими, какими бы туповатыми и неумными, необразованными они бы ни были, но они – баре. Что-то такое сильно втемяшилось в гены и головы людей, исконно живущих на земле и от земли – у земляных трудящихся есть своя гордость, своё ощущение замкнутой касты. И всё равно баре являются чем-то высшим, неким верхним сословием, и великая мудрость состоит в том, чтобы каждое сословие блюло себя. Геологи, получившие глубокие свои специальные знания, – они должны разведывать недра. Барынька-музыкантша должна играть в городе, в консерватории. А люди земли должны владеть землёй в нужных, соразмерных запросам количествах, тихо долбать её, пахать, сеять, растить картошку, доить коров, вывозить навозы на поля. Ходить в зипунах, ватниках, покорябленных трениках и сапожищах, а по праздникам надевать хорошую светлую одежду, иметь в домах ковры, холодильники и компьютеры, и косо, всегда косо смотреть на пришлецов, с какой бы миссией и целью они на земли не приходили.

Может быть, эта одна из причин того, что в России часто гибнут попытки развести фермерские хозяйства. В конце 80-начале 90-х фермеров сжигали, сжигали жестоко и молчаливо, с круговой порукой. Сжигали фермы со 100 коровами, с телятами. Сжигали сараи и сено. Кто сжигал, зачем – никто не знает. Ни в одной из деревень никто не мог сказать, что точно знает, кто сжигал. Тёмные всё это и странные истории. Главное, тут удивляет роль милиции. Почему эти истории не расследовались? Какова роль ментов в попустительстве этих преступлений? Не происходила ли зачистка русских земель от людей?

Умные, предприимчивые люди, люди с деньгами, с агрономическими и зоотехническими знаниями, молодые, полные энергии и расчётов жить лучше, давать родине возобновляемый продукт, эти люди как приходили, так и уходили. То есть уходили гораздо в более плачевном состоянии, нежели приходили. Уходили, и оставляли разорённые русские земли, как есть: запущенные поля, поросшие подлеском, жестоко вырубаемые бесконтрольно некими анонимными варварами леса, рынки, забитые дешёвыми оптовыми товарами низкого качества глобалистского происхождения…

Сергей Смеловский считает главной чертой русского характера зависть. Лишь бы у другого было не лучше, чем у тебя. Деревенские жители повсеместно не желают работать на пришлецов, даже если им предлагают достойную зарплату. Да, это, пожалуй, земляная, нутряная животная зависть – к тому, кто из другой касты. Но,может, и другое. У этих коренных земляных людей нет ничего кроме их куска земли, избушки и – свободы. Свободы спать или не спать, ходить на работу или не ходить, впрягать себя в качестве придатка к севообороту и молочным рекам родимых коровушек, или же не впрягать, пить или не пить. И это их последняя свобода.

Прогулка по селу

Мы пошли на улицу. День был солнечный, старые яблони в саду готовились к цветению, снег везде сошёл, трава выросла шёлковая и ярко-зелёная, вовсю распускались одуванчики. Гудели пчёлы. Мы вышли на сельский Бродвей, пошли вдоль села мимо заколоченных и крайне редких жилых домов с признаками постоянного проживания.

 Сергей рассказывал, что при приезде сюда обнаружили деревню в печальном состоянии. Жители в деревне ещё кой-какие были, но мало кто уже держал коров, один человек на всю округу разводил пчёл. По лысым полям шастала старая кобыла, уцелевшая от распавшегося колхоза. На ней обычно ездили за водкой по бездорожью в соседние сёла, когда родное топливо в местной лавке заканчивалось. Все как-то обленились, пили водку и больше рассчитывали на пенсию и пособия, нежели на заработанный трудом продукт. И вообще Смеловские были изумлены голодом и бедностью людей, владеющих землёй, этой великой ценностью, великой волшебной скатертью-самобранкой, стоит только не полениться и расстелить её, встряхнуть…

Сначала Советская власть изгибала людей, до этого – крепостничество. Как-то Андрей Битов сказал, что три богатыря на Руси – это Лень, Уныние и Гордыня. Сергей Смеловский считает, что это зависть и привычка к покорности.

Село когда-то принадлежало помещику, чуть ли не другу Пушкина. Во времена Столыпинской реформы местным помещиком была построена уездная земская школа, создана библиотека, процветало хуторное хозяйство, у крестьян было всё больше надежд на зажиточную жизнь.

В конце 19 века в местную школу в качестве учительницы приехала петербургская девица, заражённая вирусом марксизма и атеизма. Её вежливо выслали в Архангельск, при этом она проклинала попа, пытавшегося благословить её на более правильную женскую жизнь. После революции в этой же школе прославилась другая, а может та же самая учительница. Вместе со своими учениками семиклассниками, в порыве антирелигиозного бешенства, она разорила и осквернила местное кладбище. Дети бегали по деревне с черепами и костями своих предков в руках… Потом в крестьянские хозяйства приходили коммунисты, забирали с собой крепких мужиков и пускали их в расход. Также прихватывались с собой животные-кормильцы.

В 1993 году в селе была начальная школа с библиотекой, был клуб, магазин, почта и фельдшерский пункт. Тогда ещё были дети в деревнях. Деревенское стадо ещё насчитывало 30 коров. Колхоз распадался, и его части и запчасти в виде тракторов, земли и другого добра попадали в руки потерявшихся людей, привыкших к превратностям советской системы земледельческого труда. Одна из местных жительниц рассказывала, как она рано утром высаживала на своём участке картошку, а в 9 утра к ней приходил председатель колхоза и ногами топтал её поле, как кабан, приговаривая, что надо сначала колхозное поле засадить, а потом уже своё. Дело было в 80-х. Понятно, что в 90-е местные жители находились в состоянии ступора и лечили неврозы русским водочным лекарством.

В местном магазине продавщицей работала местная баба. Жертвами этой бабы стали многие жители окрестных деревень. По сути, она стала местным Чекатилой. В лавку попадали какие-то очень левые товары, ядовитые колбасы, странные напитки. От палёной водки за прошедшие 15 лет вымерла половина мужского населения местных деревень. Последняя страшная трагедия случилась два года назад. Три самых лучших местных мужика, молодые, крепкие, сильные, не так уж чтобы пьющие, развернувшиеся на земле, взявшие большие участки, обзаведшиеся большими фермерскими хозяйствами и семьями, три этих последних русских богатыря земли местной купили в сельпо бутылочку водяры и распили её на троих. Заряд яда был таков, что никто из парней даже не дошёл до своей хаты, они умерли, сделав всего несколько шагов от проклятого магазина.