Единственное, что устраивало Айну, да и Захию с Хатимой – это строгие религиозные правила, соблюдающиеся в тюрьме. Намазы проходили регулярно и таких, как эти три фанатичные женщины, тут хватало. Пакистанцы в принципе набожные.
Условия ужасные в камере – жара, вонь, скученность. Ковры и матрасы на полу. Детей выпускали играть во двор, они не очень понимали, где находятся, играли и бегали. Хотя сильно испугались, когда их задержала полиция. Младший сын Захии и вовсе перестал разговаривать. Он и сейчас сидел в стороне от других детей под натянутым между двумя кустами платком.
Хатима беспокоила Айну больше всего. Ее моральное состояние. Бездетная Хатима находилась во дворе, приглядывая за детьми подруг. Бледная, черный хиджаб оттенял ее бледность. В тюрьме не разрешали носить никаб, да здесь к тому же одни женщины. Соблюдалось это строго. Мужчины-охранники если и были, то за внешним периметром. Айна прикидывала варианты побега.
Как старшая группы она несла ответственность перед «Вилаятом Хорасан», филиалом ИГ в Афганистане, куда женщины стремились попасть из иракского Мосула. Цель так близка и так далека – между Афганистаном и Пакистаном огромный Ношак, семь с половиной тысяч метров над уровнем моря. Надо было из Ирана перебираться напрямик в Афган. Но она следовала инструкциям, полученным от мужа Айны, а они, как видно, устарели.
Он планировал уйти в Афганистан еще два месяца назад. Им выправили надежные документы. Кто именно сделал паспорта, она не знала. Муж никогда не посвящал ее в свои дела. Хотя Айна все же видела, как в снятый для них дом в Эрбиле приходил мужчина, похожий на турка. Она слышала, что сотрудники их спецслужб помогали легализоваться бойцам ИГ, взамен вербуя их, или способствовали тем, кто уже завербован и кого они выводили из-под обстрела во время боев в Мосуле. Об этом Айна узнала, сидя на каменной лестнице и подслушивая разговоры мужа с его боевыми товарищами.
В те дни в их дом по ночам приходило много разных людей. Однажды появилась и женщина, что вызвало у Айны удушающую волну ревности. Облегчение принесло только то, что женщина не снимала паранджу и перчатки, разговаривала тихо и властно и довольно быстро ушла, оставив шлейф сандалового масла, стойкий древесный запах. Когда Айна выглянула в окно, то увидела, что на улице у каменного крыльца с большими каменными шарами, покрытыми сетью трещин, незнакомку дожидаются трое здоровенных арабов, вероятнее всего, телохранители. Кто она? Чья-то жена из командиров ИГ высшего звена? Вряд ли ее муж разрешил бы ей так свободно разъезжать по Ираку, пусть и с тремя серьезными охранниками. Что она забыла здесь, у группы мужа Айны – Касида?
Мужа Айна боготворила, однако ни пятеро детей, ни преклонение перед мужем, не лишили ее ни любопытства, ни здравого смысла. Она предпочитала слушать, даже не предназначенное для ее ушей. Особенно много подслушивала последние месяцы их совместной жизни в Эрбиле.
И вера ее пошатнулась. Не в Аллаха, не в ислам, не в идеи великого халифата, а в мужа. Он представал в своей болтовне, чего греха таить, пьяной болтовне, человеком злобным, неумным и как никогда далеким от святых идей создания халифата, от джихада.
Айна верила в создание идеального правоверного общества. Она окончила педагогический университет в Махачкале, преподавала в школе, насмотрелась на подрастающее поколение и разочаровалась абсолютно. Своих детей воспитывала по законам шариата. Ее отец – хафиз. Но разочарование в муже подавило ее, да еще это их задержание в Пакистане. И все же она не сдавалась и продумывала план побега.
Сидя в душной камере она то и дело словно бы чувствовала дуновение прохлады с той каменной лестницы, где гулял сквозняк и где сосредотачивался запах жареной самсы с кухни и кальянный дым из нижней гостиной. Различимы были глухие мужские голоса внизу, а за окнами липкая душная иракская ночь. Вернуться бы хоть в то время, пусть оно и с привкусом разочарования.
Затем муж уехал, велев Айне с двумя женами его погибших друзей пробираться в Афганистан. Он снабдил ее деньгами и документами. Однако их все равно задержали на границе. Айна не знала, где сейчас муж и жив ли он. Если жив, то наверняка прочитал в Интернете о задержании в Пакистане трех российских женщин из ИГ. Имена указаны. А следователь говорил, что теперь их депортируют в Россию.
Тогда придется все начинать сначала. За участие в ИГ наверняка посадят. Детей отдадут родным. У Айны в Дагестане мать и братья. Захия из Казани. И только Хатима стала мусульманкой в зрелом возрасте, уехав из России к жениху по переписке. К вербовщику по переписке. Хатима его и не увидела, встретил ее совершенно другой человек. Быстренько выдали ее замуж за полевого командира, одноглазого араба, который бил ее так, что она потеряла первого ребенка, а потом и второго, а больше уже и не беременела.
Айна считала ее дурочкой и к тому же неверной, а это уже гремучая смесь. Но муж велел Хатиму взять, чтобы продать потом кому-нибудь из командиров в «Вилаяте Хорасане». Ее одноглазый муж погиб во время бомбежек Мосула. Ее забрали нянчить детей. Она с удовольствием с ними возилась.
Сейчас она оказалась весьма полезной. Хатима знала английский язык очень хорошо. А тут только на английском и получалось общаться. Урду хоть и пишется арабицей, но все три женщины, знающие арабский, не понимали ничего, поскольку урду ближе к персидскому.
Появилась новенькая надзирательница лет тридцати – Разия. В черном платке под серой форменной кепкой, она могла показаться хорошенькой, если бы не довольно большая родинка на щеке около носа.
Эта Разия крутилась около Хатимы в каждую свою смену. На вопросы Айны, что хочет надзирательница, Хатима не отвечала. Она вообще больше отмалчивалась. Однако молилась истово, и это усыпило бдительность Айны.
А в один из дней Хатима вдруг исчезла. Утром, с ранним подъемом Айна не обнаружила ее рядом с собой. Плоский матрас со смятой простыней пустовал. Около подушки лежали тасбих[6] Хатимы, случайно сложившиеся в знак бесконечности.
Время ее отсутствия тянулось в самом деле бесконечно. Айна не догадывалась, что Разия не просто надзирательница – она сотрудница исламабадского полицейского управления, где работал Нур. Обосновали ее появление в «Гаддани», как проверку агентурных сведений, полученных в Исламабаде. Дескать, эти три женщины – вдовы, и шли они на самом деле не в Афганистан, а именно в Пакистан для совершения теракта. Причем подрыв, якобы, они собирались совершить вместе с детьми в исламабадской мечети Фейсала.
Уловка Нура сработала, проверка фактов требовалась незамедлительная и крайне осторожная, поскольку могли оставаться сообщники на свободе. Предложение о пытках на допросах не сработало, поскольку и те, кто предлагал, и те кто отвергал, знали, что процентов шестьдесят из фанатиков не признаются и под пытками, а в случае с женщинами этот процент даже выше. Если уж им что втемяшится в голову, тем более если они на пути Аллаха… Хитрость в данном вопросе предпочтительна.
Несколько дней Разия наблюдала за тремя русскими. Отчаянная вояка Разия совсем еще молодой девушкой участвовала в Вазиристанской войне, стала одной из первой дюжины женщин, ставших офицерами. (Сейчас их уже около трехсот.)
Разия служила радисткой, но когда Исламский Эмират пытался создать независимое государство на территории Пакистана, в ходе одного из боев – взятие Ваны – она получила тяжелое ранение, несмотря на то, что числилась во вспомогательном отделении. Не предполагалось, что она примет непосредственное участие в боевых действиях. Из-за ранения Разие пришлось уйти на более спокойную работу – в полицию.
Там ее принял в свои объятия многоопытный Нур Бугти и в прямом, и в переносном смысле. Она стала его любовницей, несмотря на все предрассудки и опасность быть побитой плетьми, в худшем случае публично, на площади. Это на усмотрение суда.
Но они оба умели хорошо таиться. Она получала от него деньги за выполнение мелких поручений, не считая это противоречащим ее фанатичному патриотизму. Разия решила для себя, что Нур продался одной из властных группировок Исламабада. Возможно, связан с приверженцами Первеза Мушаррафа, отсиживающегося сейчас в ОАЭ. В Пакистане его приговорили к смертной казни за госпереворот. Такое самоуспокоение ее устраивало. Разия отсылала полученные от Нура деньги родителям в деревню.
Она считала себя фанатиком-патриотом, а потому хорошо понимала психологию таких же, как она, пусть и шедших с аналогичным энтузиазмом в ложном направлении. Куда бы они ни шли, чаяния и устремления те же, что у патриота. Легко ли их обернуть в свою веру? Непросто, долго и нет гарантий, что принесет стойкий результат и что он не станет всего лишь стратегической уловкой с их стороны. Потому Разия предпочла искать слабое звено в их группе и действовать не в открытую, а исподтишка.
Допущенная начальником тюрьмы до работы внутри периметра, она надела форму надзирательницы и сперва издалека наблюдала за этими тремя. Затем, выбрав цель, пошла на сближение с Хатимой. И не ошиблась.
Хатима не откровенничала с подругами и с другими женщинами-заключенными. Слишком подавленная, потерявшая смысл существования давно, настолько равнодушная ко всему окружающему, что апатично не желала выбирать – жить или умереть.
У Разии были разные ситуации в жизни. Некоторые настолько выбивали из колеи, что порой смерть казалась лучшим выходом. Но и смерти она желала со всей пылкостью, на которую способна. А в случае с Хатимой – штиль равнодушия. Она уже умерла в мыслях и желаниях.
Но мягкость обхождения Разии, в которой чувствовалась внутренняя сила и уверенность в себе, вызвала слабые колебания хоть каких-то эмоций у Хатимы. Первое – настороженность и любопытство, затем желание рассказать, пожаловаться, ведь ее молча и внимательно слушали. А что еще для больной души может быть важнее, чем понимающий и сочувствующий слушатель?
День за днем погружаясь в жизнеописание Хатимы все глубже, Разия, глядя на бледное лицо девушки, в ее серые, пепельные глаза, пыталась вычленить хоть одну зацепку. Как опытный альпинист, щурясь на солнце, вглядывалась в неприступную скалу, кажущуюся абсолютно гладкой, в поисках крошечной нитяной трещинки, куда можно вбить анкер, чтобы двигаться дальше.
Разия гадала, что ценного знает эта девчонка, в двадцать с небольшим претерпевшая столько, сколько хватит на несколько жизней и не самых удачных. Все ее переживания лежали в плоскости личных взаимоотношений с агрессивным садистом-мужем. Чуть приподняв рукава, она показала корявые шрамы на предплечьях. Он бил ее чем придется, даже прикладом автомата. «У меня вся голова в шрамах», – жаловалась Хатима еле слышно по-английски.
Через несколько дней таких коротких разговоров от раза к разу доверительность росла. Разия начала поддавливать, пытаясь направить ход мыслей Хатимы в нужное русло.
– Что же ты в делах мужа никак не участвовала? Я слыхала, что жены таких командиров часто и сами ведут активную жизнь. Проходят военную подготовку. Или он держал тебя дома?
– Я никуда не выходила. За все время видела только тех людей, что приходили к нему.
– Вот мерзавец! У нас, конечно, тоже мужья строгие, но твой-то, кажется, совсем сумасшедший. Однако же гостей принимал. И женщины наверное у него были? Все они истовые мусульмане до первой женщины. Может, у него еще жены имелись, о которых ты не знала?
– Нет, женщины не появлялись в доме. А вот к Касиду, мужу Айны, приходили даже женщины. Одну я видела сама.
– Где же это? – искренне изумилась Разия. – Что же он к тебе в дом приходил для свиданий со срамными женщинами?
– Да нет конечно. У меня муж погиб к тому времени, а Касид забрал к себе. Но это уже в Эрбиле.
– Как же вы к курдам попали? Они вашего брата – даишевцев не жалуют.
– Просто местные не знали, кто мы.
Хатима и тут не насторожилась. Она слишком долго молчала. Разия словно вытащила пробку из сосуда с гремучей смесью страстей, боли и небольшой отдушкой информации. Такое процентное соотношение ее не устраивало, но выбора не оставалось. С Айной все эти номера не пройдут, она глядит исподлобья каждый раз, когда появляется Разия в поле ее зрения. И это взгляд убийцы. Она способна убить.
О проекте
О подписке