Поглощение обрядом заканчивается, Старший клана что-то чувствует сзади и поднимает свою рыжую кудлатую голову, поворачиваясь назад. Секунду он смотрит непонимающе на жалкого смертного, посмевшего явиться в такую минуту сюда, а ведь до этого момента трусливо висевшего на хвосте траурной процессии.

«Ну, это пусть он так думает, на самом деле совсем не трусливо, а просто очень расчетливо», – усмехаюсь я про себя.

Но, потом до него что-то доходит, он отдает неслышимую мне команду, строй мгновенно меняется, стоящих ко мне задом женщин обтекают мужчины-Рыжие, и вот они во главе со Старшим уже стоят в четырех метрах от меня.

Строят такой маленький гномий хирд из шести воинов, только без щитов и копей.

Сначала Рыжие натягивают и поднимают пару арбалетов, целясь в меня, достают свои клинки и топоры, но Старший снова командует, и все пока замирают.

Он долго, очень пристально, всматривается в меня, используя ману, я делаю то же самое и теперь могу определить, что он сам примерно второго-третьего уровня по магической силе, еще двое из его клана имеют какой-то магический уровень, очень небольшой на самом деле, между первым и нулевым, скорее всего.

«В общем, ничего серьезного мне не противостоит, если только нет в запасе какой-то хитрости у Рыжего племени. Такой, как есть у меня, та же фузея – отличное средство от Магов и прочих одаренных личностей», – подмечаю я.

В молчании мы стоим несколько минут, я не знаю, что может увидеть во мне Старший, ведь я магически наглухо закрыт, похоже, это его и тревожит. Он понимает, что я точно Маг, поэтому пытается понять, как со мной разговаривать.

Помолчав, он начинает разговор, как ни странно, даже не сразу с угроз и проклятий:

– Кто ты, назовись? И почему ты пришел к нам, в такой тяжелый для моего народа день!

Я, немного подумав, отвечаю:

– Я человек. И не только. Пришел для откровенного разговора.

Нейтрально так отвечаю, хочу посмотреть на реакцию Старшего, который, похоже, колеблется в выборе поведения со странно смелым человеком.

Но тут один из Рыжих, стоящий в первом ряду, сжимающий в одной руке топор, в другой арбалет, громко шепчет всем остальным, перебивая сильный шум от костра, уже разгоревшегося, как следует.

– Я знаю его, это мужик той самой поганой девки, которая поет поганые песни в трактире.

«Вот он, этот самый камешек, который стронет лавину смертей», – как хорошо чувствую я.

«Спасибо тебе, Рыжий, за такие откровенно-оскорбительные слова!»

Посещают Рыжие только один трактир рядом со своей усадьбой, насколько мне известно, поэтому они, конечно, видели не раз, кто ужинает с Гритой за одним столом, и поэтому быстро меня опознали.

Зря это он начал называть мою женщину и ее песни погаными. Впрочем, я и так не собирался миндальничать, просто хочу посмотреть, что скажут Рыжие перед своей смертью.

Поэтому я довольно тактично указываю нелюдям на совершенную ошибку:

– Песни эти – не поганые, очень даже хорошие, а те недостойные уроды, кому они не нравятся, могут или спрыгнуть вниз, или погреться на костре. Пока глупые мысли и слова не вытекут вместе с глазами. Потом я приму извинения.

Но Старший меня не разочаровывает, напористо извещает меня и всех остальных:

– Что нам погано или нет – будем решать мы сами. Чего тебе нужно, человечишка?

Похоже, он почему-то вдруг решил, что мужик этой самой девки из трактира не столь опасен для толпы Рыжих, что бы он не умел.

Вот если бы я неожиданно оказался никому не известным в Асторе Магом-посланцем с Севера, тогда другое дело.

Пришло время сказать неприятную для моих собеседников правду, и я решаюсь:

– Нужно мне, чтобы вы все умерли. Прямо сейчас, куски дерьма!

Строй Рыжих как-то поджимается, они готовы начать сражаться после откровенного вызова, но ждут пока команды Старшего.

– Ты убил наших? – и он кивает головой назад. – Почему?

– Потому что – надо! – отвечаю я фразой из известного фильма, который мне нравится, и неподвижность строя сразу кончается.

Отдал Старший команду, или они сами решили начать, я так и не понял, в меня сразу же полетели два болта, пара топоров и десяток клинков. Даже бабы Рыжих из заднего ряда метнули на удивление сильно и точно в меня ножи поменьше и, снова вытащив новые из-под юбок, замерли на несколько секунд. Глядя, как отлетают от купола и частично падают вниз на берег моря смертоубийственные предметы, а еще частично валятся на камни передо мной.

Строй Рыжих замер, хорошо понимая, что со мной не справиться простым оружием, что пришло время умений и магической силы.

Старший зримо напрягается, кидает что-то в мою защиту, следом за ним и пара слабаков тоже пытаются как-то повредить мне.

Сразу после этого новый урожай острых, колющих и рубящих предметов бьется в купол с тем же успехом, что и предыдущий.

«Реально пытаются раскачать и пробить защиту магическую, как будто знают, что требуется делать со слабым Магом», – понимаю я.

Не знаю, не будь у меня Палантира, насколько такая согласованная атака отняла бы запас прочности у купола, может на пятую часть, может даже на четверть. Но я все же имею шестой уровень силы, вот со вторым или третьим такое вполне могло пройти. На что они и надеются на самом деле, не зная моей силы и не подозревая о спрятанном на груди Палантире.

Непонятно, может просто привыкли никогда не сдаваться.

Старший снова кинул умение и пара полумагов повторила за ним, но уже гораздо слабее, как показалось мне.

Видно хорошо, что резервуар маны у них совсем маленький, когда они поняли, что уже исчерпались, дружно кинулись ко мне с разных сторон, стараясь обойти купол, чтобы проскользнуть мне за спину.

Они первыми и полетели вниз на камни около прибоя после двух моих коротких толчков маной, издав по короткому прощальному крику.

На скале осталось восемь Рыжих, даже не обративших внимания на смерть своих, из них – четыре женщины, и все снова повторилось, град из острых предметов сменился ударом маной Старшего, пришедшейся снова на купол.

Только купол держит все удары, не напрягая меня совсем, без силы Палантира пришлось бы торопиться разделаться с противником, только теперь это не так необходимо для меня.

«Очень уж спешить – такой необходимости нет», – так мне кажется.

Я сокращаю расстояние одним шагом, а строй Рыжих кидается ко мне, одним прыжком преодолевая метры между нами, с огромным замахом и со страшной силой они хотят крайне незамысловато рубить мою защиту топорами.

Инстинктивно я защищаюсь и еще пара Рыжих с истошными криками улетает вниз, теперь передо мной остались только Старший с оставшимся бойцом, а за ними женщины, кажется, уже исчерпавшие запас ножей.

Я помню, что связка ключей на поясе Старшего еще очень поможет мне в доме и, прицелившись, бью ему ниже пояса маной так, что его подбрасывает назад, он улетает ногами в костер, ударившись еще сильно головой о каменную поверхность, и застывает так на секунду.

Оставшихся Рыжих, ошеломленных падением символа силы своего клана, я ударами маны, как невидимым кием, забиваю тоже в костер, радостно ревущий в предвкушении новых жертв. Один Рыжий и пара женщин успевают вырваться из огня почти двухметровой высоты, чтобы прыгнуть вниз навстречу быстрой смерти, еще двое женщин остаются в костре и теперь прощаются с жизнью страшными криками.

Остаемся на каменном языке только мы со Старшим, который все же нашел силы, чтобы выбраться из пламени, обгорелый наполовину и страшно стонущий, лежа на животе и никак не теряя сознание от чудовищной боли.

Я уверен, что и сейчас он мечтает только о мести, наверняка, попробует схватиться за меня и увлечь за собой в пропасть, поэтому прижимаю его копьем в затылок, подхватываю один из ножей, валяющихся под ногами, после чего срезаю с него пояс одним взмахом острейшего лезвия. Потом выдергиваю его из-под тела и отбрасываю подальше назад, замечая при этом знакомую связку ключей на длинном кожаном шнурке.

«Все, дело сделано, осталось только покончить со Старшим».

Я убираю копье и бросаю его в костер, пусть сгорит приметное гильдейское древко, наконечник у него стандартный, как у всех военных в городе, ни к чему он не приведет поиски, даже если его раскопают среди углей и костей.

Что вообще маловероятно, вряд ли кому-то понадобится этим заниматься так дотошно.

Я не хочу приближаться к сильным рукам пока потерявшего сознание Старшего, обхожу его тело на выступе, нагибаюсь и хватаю его за обгорелые ноги, за сплавившуюся корку из кожи, мяса и одежды. Она хрустит под моими пальцами в кольчужных перчатках, с хрустом ломается, Старший приходит в себя, страшно кричит и, похоже, теряет сознание, к моему большому сожалению.

Поднатужившись, я рывком закидываю с размаха очень тяжелое тело в середину костра, Старший навсегда исчезает в пламени, чтобы больше не подняться.

Какое-то время я смотрю на огонь, потом поднимаю валяющееся оружие и забрасываю его в костер. Когда в руки попадает один из арбалетов, я некоторое время с жалостью смотрю на него, оценивая хищную красоту, но все же кидаю вслед за остальными.

Никакие вещи от Рыжих, по которым меня могут связать с их смертью, мне не требуются, даже такие красивые.

Костер дает жар, как от мартеновской печи, оружия и следов от части клана Разноцветных камней, находившихся здесь, на камнях больше не валяется нигде.

Теперь пришло самое время заглянуть вниз, и я наблюдаю в течении долгого времени, как волны колышут тела на мелководье под самой скалой и на небольшом расстоянии от берега. Все семь тел я могу видеть отчетливо, высота отсюда до поверхности воды метров под восемьдесят, выжить ни у кого из них нет ни одного шанса.

На всякий случай я внимательно изучаю тела, смотрю в бинокль, нет ли у кого признаков жизни, не вздымается ли грудь у троих, которые лежат на мелководье лицом вверх и укоризненно глядят на меня застывшими глазами.

Потом поднимаю пояс, осматриваю его.

Не расстегнулся ли или не порвался ли один из многочисленных кошелей на нем?

Нет, вещь – очень качественная, из самой дорогой кожи, надежно прошитая крепкими провощенными нитками, я забрасываю его на подводу, будет мне, чем заняться на обратном пути.

Обыскиваю подводу, собираю все барахло, оставшееся от Рыжих, все, что связано с погребальными обрядами, всю еду в мешках и немного оружия, спрятанного в соломе, наваленной сверху.

После обыска подводы я отношу за пару ходок все добро в погребальный костер, бросаю в его ненасытную пасть ревущего пламени.

Тела внизу также качаются волнами и также совсем неподвижны.

– Что же, я сделал свое дело. Из-за него я сюда и вернулся во многом. Помог хорошим людям. Наказал плохих нелюдей, – так я успокаиваю себя, потом обращаюсь к лошади, снимая торбу с ее морды. – Тебя, лошадка, я здесь не оставлю, доедем с тобой почти до города, там и расстанемся добрыми друзьями.