Глава 5

Я не зря не позволила Эдварду поспать лишний часок – информация, выуженная на просторах Интернета, того стоила.

В статье индийского журналиста Кирана Шандара сообщалось, что известный болливудский продюсер Хамид Сатри, затеявший съемки «фильма столетия» под названием «Тадж-Махал», но потом от этих съемок устранившийся, этой ночью зверски убит на территории комплекса Тадж-Махал!

Полночь в Агре – это шесть вечера в Лондоне. К моменту, когда статья попалась мне на глаза, в Индии давно наступил день.

Убийство, по словам Шандара, похоже на ритуальное – Хамиду Сатри вырезали сердце! Даже меня, видавшую многое, передернуло. Что за ужас – в XXI веке в цивилизованной стране известного человека зарезали как жертвенное животное!

Статья производила странное впечатление, одновременно вызывала доверие и коробила жестокостью. Оставалось понять, не было ли это попыткой заработать дивиденды на трагедии, разыгравшейся в Букингемском дворце. Вдруг статья всего лишь журналистская утка? Тогда она верх цинизма, а Киран Шандар преступник.

Я решаю утром первым делом перепроверить сообщение по СМИ Индии (такое убийство не могло пройти не замеченным остальными репортерами), во-вторых, посетить Томаса Уитни и потребовать информацию у него. Наверняка в «Антисе» есть телефон Хамида Сатри и там знают, как связаться с продюсером или его родственниками.

Эдвард звонит в шесть часов, когда я делаю доступные физические упражнения. Мое тело страдает от недостатка физической активности, страшно не хватает нормальных нагрузок, потому я тренируюсь (если это вообще можно назвать тренировками) несколько больше, чем разрешил мой доктор Ратхор. Мое «чужое» сердце не возражает, работает нормально.

Я удивляюсь:

– Ты не спал?

– Это не важно. Джейн, если ты и впрямь готова участвовать в расследовании, то нужно кое-что обсудить.

И впрямь готова участвовать? А что было вчера? Но я решаю не придираться.

– Немедленно буду у тебя.

– Через час и не в офисе, а дома. Просто я поеду не туда.

Мог бы и не объяснять, я никогда не интересуюсь подобными вопросами.

У меня полчаса на сборы и завтрак…

Одной рукой натягивая футболку, другой я открываю ноутбук и набираю имя Хамида Сатри – нужно же перепроверить Кирана Шандара. Рогалик, который успела откусить, выплевываю, а кофе выливаю в раковину – зверский аппетит мне до вечера не грозит. У Сатри и впрямь вырезали сердце! И произошло это на территории комплекса Тадж-Махал.

Индийские любители страшилок подробно расписали лужу крови, раскрытую грудную клетку и прочее. А я-то вчера думала, что ничего страшней налета на Букингемский дворец произойти уже не может.

В английской прессе откликов пока нет, наши СМИ заняты терактом против королевы и тяжелым состоянием премьера. Врачи утверждают, что шансы выйти из комы у него близки к нулю. К тому же убийство телеведущей и гибель полицейских и людей вне стен дворца… В Англии объявлен траур, приспущены флаги… Не до вырезанного сердца болливудского продюсера.

Через день-другой пресса сообразит и примется выдвигать свои версии, но сегодня не до того. Особенно с утра.

Для меня долго существовали два табу – я не могла заставить себя посмотреть в зеркало и сходить на могилу Джона. С первым удалось справиться лишь через несколько месяцев после операции. К тому времени рядом уже не было сиделки, и ходить мне разрешили, но зеркал я упорно сторонилась. Боялась ли я увидеть вместо себя кого-то другого? Было такое опасение. И даже не опасение, а настоящий страх убедиться, что я теперь иная. Но рано или поздно знакомиться с новой собой пришлось. Решившись на этот подвиг, я доплелась в ванную и какое-то время стояла, опершись о раковину, не в силах поднять голову и увидеть отражение в зеркале. Сделав пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться, я медленно подняла глаза. Отражение радовало, конечно, мало (кто может выглядеть хорошо вскоре после пересадки сердца?) – бледность, синяки под глазами, потрескавшиеся губы и всклоченные волосы… Но это не в счет, из зеркала на меня смотрела я сама.

И все же…

Если глаза зеркало души, а душа у человека в сердце, что должно отражаться в моих глазах? Сердце чужое, а душа чья? Пожалуй, это было самым страшным, страшней синяков и отеков – увидеть, что в тебе живет другой человек, не важно – плох он или хорош.

В глазах было только тревожное ожидание.

Справиться с таким психозом обычно помогают специалисты, к ним некоторые больные после пересадки органов ходят всю оставшуюся жизнь.

Я предпочла иное – вернуться к прежней жизни.

Мне второй день не до зеркал, значит, все в порядке.

Сейчас серебряная амальгама послушно продемонстрирует всклоченное, не выспавшееся существо, вполне пригодное в качестве пугала от птиц. Приходится браться за щетку. Приглаживая торчащие во все стороны волосы, я, скосив глаза, смотрю на экран ноутбука, пытаясь выловить еще какую-то информацию о Хамиде Сатри. И дался он мне! Мало проблем в Лондоне?

Но сердце (чужое, черт возьми!) подсказывает, что именно там кроется какая-то загадка, раскрыв которую можно распутать и лондонские убийства.

Надо сказать об этом Эдварду.

Бигбордов и прочих изображений Тадж-Махала на улицах уже нет, за ночь успели все снять. Но в воздухе вместе с прохладой конца сентября разливается какая-то тревога. Даже погода резко изменилась, стало не только прохладно, но и сыро.

Я спешу к метро, размышляя по пути, не пора ли снова сесть за руль. Если я возвращаюсь к работе, то машина почти обязательна. Значит, придется съездить в Лоутон, где у дома двоюродной тетушки стоит моя «малышка». Чтобы не выслушивать многочасовые стенания на тему несовершенства современного мира (раньше все было куда лучше!), заскочу к мисс Бишоп поздно вечером, старая дама терпеть не может поздние визиты и постарается сократить общение до минимума. Решено: сегодня же куплю ее любимые пирожные и отправлюсь за машиной. Конечно, иногда на метро быстрей, но машина – это возможность хотя бы не носить с собой сумку с лекарствами или не спешить домой к определенному времени их приема.

На сей раз я распихала по углам сумки запас пилюль на весь день – кто знает, как долго этот день продлится и куда занесет меня судьба детектива.

Ричардсон открывает дверь сразу, видно ждал. Я давно не была в их скромной квартире со старенькой мебелью и множеством безделушек, полученных Эдвардом и Энни в наследство.

– Ты прочитал статью? Это не утка.

– Да, прочитал. Джейн, Энни стало хуже. Намного хуже…

– И?! – ахаю я. Господи, только не это! Ну, зачем ты забираешь у хороших людей их любимых? Ну, почему?!

– Боюсь, мне придется лететь туда.

Он старается не смотреть мне в глаза. Кажется, я понимаю, в чем дело: если уедет Эдвард, дело передадут другой группе, а то и вовсе вернут в МИ5. Туда меня никто не допустит.

Но сейчас меня интересует не дело о налете, а судьба Энн Ричардсон и страдания ее мужа.

– Эдвард, тебе удастся улететь к Энни? Не спрашивал министра? Она должна понять твою проблему.

– Об этом и хочу поговорить. Да, министр все понимает, потому налетом и убийством заложников будет заниматься Уоделл. Хочешь кофе?

– Пила…

А вот это для меня плохо, очень плохо. Именно Уоделл ни за что не возьмет меня в свою группу, а если министр прикажет, то постарается держать на побегушках. Как ни крути, а пока я в группе неофициально. Это Эдвард закрывал бы на формальности глаза, он все делал, чтобы я вернулась в строй. Энтони Уоделл поступит наоборот, ему ни к чему проблемы, которые могут из-за меня возникнуть.

– Ты хочешь сказать, что мне предстоит продолжение отдыха?

– Нет, Джейн, немного не так. Понимаешь…

Я смотрю, как он наливает кофе в большой бокал, садится с ним к столу, берет в рот пустую трубку… Эдвард больше ничем не может мне помочь. Конечно, для него жизнь Энни важнее моего возвращения в строй. К тому же я все равно вернусь, не сегодня, так через месяц, через год, через вечность… может быть…

Ричардсон старательно прячет от меня глаза и говорит чужим, безликим голосом.

Я почти готова сказать ему, что все понимаю и его ни в чем не виню. Мне очень нужна эта работа, хотя ничего интересного или сложного в ней нет, просто до смерти нужна, однако жизнь Энни куда важней. Но слышу:

– Уоделл и его парни будут расследовать налет и убийство индийца и телеведущей. Но есть еще кража алмаза и второе убийство, которое обнаружила ты. Это наших не касается, вернее, касается только в части налета на Букингемский дворец.

Я не понимаю, что он имеет в виду, о чем откровенно сообщаю Эдварду. Тот снова вздыхает:

– Джейн, ты верно сказала, что все нити ведут в Индию. И эти преступления как-то связаны с Тадж-Махалом. Те, кто убил Хамида Сатри, наверняка причастны и к убийству Рахула Санджита.

– Есть предложение включить меня в команду, которая будет работать в Индии?

– Не будет никакой команды. Чем меньше шума, тем лучше. Это работа для одного человека.

– Ты хочешь, чтобы я отправилась в Индию одна и там расследовала убийство?

– Как я могу?! – даже пугается Ричардсон. – Ты не представляешь, каково там. Жара, влажность, всякая зараза.

– Эдвард, ты забыл, что трудности – единственная моя слабость. Без них жизнь неинтересна.

– Нет. Я сам попытаюсь выкроить время, чтобы, пока Энни борется за жизнь, поискать что-то в Тадж-Махале.

– И как ты это представляешь? «Энни, полежи под капельницей, а я пока сбегаю на допрос»?

– Там никто никого не позволит допрашивать, Джейн. У нас нет прав, пока мы официально не обратились в Интерпол и не доказали связь этих преступлений.

– Так в чем дело?

– Тебе, конечно, лучше еще немного подлечиться… ну, пока я не вернусь… А там мы придумаем, как напомнить министру о твоей персоне. Это лучше, чем работать с Уоделлом, который быстро докажет, что тебя не стоит нагружать. Нет, будешь здесь разыскивать нужную мне информацию в Интернете, у тебя это хорошо получается. Будешь мне помогать…

Он говорит и говорит, а я ужасаюсь. Да что с Эдвардом такое?! Неужели болезнь жены и впрямь превратила его в хлюпика? Остаться или не отдать дело Уоделлу Ричардсон не может, но зачем же так со мной?

– Стоп! – Я останавливаю его не только словами, но и жестом. – Эдвард, что бы ты предложил мне, например, два года назад?

– Отправиться в Индию.

– И?

– Там жарко и душно. И работать тяжело, мы не можем даже напрямую сотрудничать с полицией, – снова заводит свое Ричардсон.

– Значит, я лечу в Индию. И чем скорей, тем лучше.

– Нет, это опасно.

– Хватит меня жалеть! Ты же обещал помочь вернуться к жизни? Так не топи, а протяни руку. К тому же ты будешь рядом… Почти рядом. Ты со мной рядом, а я с тобой и Энни. Все будет хорошо, Эдвард, правда. Я не ледяная принцесса и не растаю за пару недель на индийском солнце.

После столь горячего монолога Эдвард сдается:

– Я не знаю… На это нужно получить согласие министра. К тому же если ты отправишься под прикрытием, то никаких «ты со мной, а я с тобой».

– Хорошо, – с излишним воодушевлением соглашаюсь я. – Я все распутаю самостоятельно, найду этот чертов алмаз, а потом мы вернемся домой втроем – Энни, ты и я. Звони министру, каждый день на счету.

– Ну… Джейн, такие вопросы не обсуждают по телефону.

– Когда ты сможешь поговорить? Правда, не тяни, Эдвард, время уходит, пока придумаем легенду, организуем все…

– Вообще-то я в девять должен быть у министра. Это из-за передачи дела. Попробую поговорить.

– Хорошо, а я пока еще раз побеседую с Уитни, пусть расскажет все, что ему известно о Хамиде Сатри. И схожу к своему врачу.

Во взгляде Ричардсона немедленно появляется беспокойство. Боится, что Викрам Ратхор, который вытаскивал меня после операции, не разрешит лететь в Индию? Конечно, не разрешит, но я не намерена выкладывать ему все, как на исповеди.

– Не бойся, я врачу ничего рассказывать не буду, просто мне пора в очередной раз посетить его.

– Ляжешь в госпиталь?

– Нет, я два дня назад проходила обследование, сегодня должны быть готовы результаты. Это очень кстати.

Провожая меня, уже у двери Эдвард добавляет:

– Может, лучше не трогать этого Уитни?

– Эдвард, он темнит. Знает куда больше, чем говорит.

– Но ты не имеешь права его спрашивать.

Вот чего боится Ричардсон. Я смеюсь:

– Но он-то об этом не знает. Не бойся, я не буду пытать его раскаленным железом и даже сверлить взглядом не буду.

Эдвард выдавливает из себя вымученную улыбку (вот скрутило мужика!):

– Знаю я тебя, умеешь выпотрошить так, что и лошади от памятника королю Георгу захочется в чем-нибудь признаться.

– Я памятники не допрашиваю. Обещаю, что заикаться после моего визита Томас Уитни не будет.

Ричардсону не до словесных пикировок, я это прекрасно понимаю и спешу удалиться. Только бы он поговорил с Элизабет Форсайт, Эдвард в последние дни стал слишком осторожным и сентиментальным.

Я звоню Викраму Ратхору – врачу, делавшему мне пересадку сердца, и договариваюсь о встрече во второй половине дня. Это его устраивает, вскользь Ратхор упоминает, что результаты проведенных два дня назад обследований просто великолепны, сердце прижилось. Я так не считаю, оно чужое, и я это постоянно ощущаю. Но доктору знать ни к чему.

Теперь предстоит строго побеседовать с Томасом Уитни. Без фанатизма, но так, чтобы не смог отвертеться. Жаль, что вчера не удалось прижать его основательно, за ночь он мог обдумать, что стоит, а чего не стоит говорить детективам, посоветоваться со своим адвокатом. Да, наверняка на мягком диване его кабинета будет сидеть адвокат, после каждого моего вопроса советующий клиенту не отвечать.

В адвокаты идут неудавшиеся детективы, в этом я убеждена. А деньги они получают за то, что вставляют палки в колеса удавшимся детективам (из зависти). Во всяком случае, те, кто советует клиентам не отвечать на задаваемые им вопросы.

Вчерашняя менеджер за стойкой уже любезна, секретарь слезы не льет, но адвокат в кабинете Уитни не сидит.

У самого Томаса Уитни несколько помятый вид, вернее, таково его внутреннее состояние. Костюм, прическа, обувь сверкают, как вчера, а вот затравленный взгляд свидетельствует о бессонной ночи и душевных терзаниях. Может, обещал любовнице купить новую машину на премию от продажи алмаза? К тому же его не могло не потрясти зверское убийство клиента.

Финансовые проблемы Томаса Уитни меня волнуют мало, а его осведомленность о Хамиде Сатри и алмазе «Тадж-Махал» – очень.

– Вернемся к вчерашнему разговору.

Уитни коротко кивает и жестом приглашает сесть напротив. Хм, а беседа с адвокатом была…

Я вдруг решаю пока не спрашивать его об убийстве Сатри.

– Почему вас, организатора выставки, вчера не было на ее открытии?

Похоже, я задела Уитни за живое. Он недовольно дергает плечом:

– Мне не прислали пригласительный билет.

– Почему?

– Об этом лучше спросить в канцелярии премьер-министра!

Да, явно задело. Нужно напомнить Ричардсону, чтобы поинтересовался таким упущением канцелярии. Хотя Эдварду не до того. Ладно, сама позже спрошу.

– Расскажите мне об алмазе. Только не надо сказок о Бабуре и «Великом Моголе». Выкладывайте правду.

Уитни, повертев в руках карандаш, усмехнулся:

– Эту легенду не оспорили даже специалисты, она, знаете ли, никому не мешала. Почему же вызвала сомнения у вас?

– Мы говорим не обо мне. Что за алмаз «Тадж-Махал»? Откуда он появился и как попал к вам?

– «Тадж-Махал» огранил сам Шах-Джехан, знаете ли, и похоронил вместе с супругой в Тадж-Махале.

– С Бабуром не получилось, взялись за его праправнука? В Тадж-Махале не было никаких тайников с алмазами.

Уитни уже заметно спокойней. Решил, что я не знаю об убийстве Сатри? Опасно меня недооценивать.