Глава 3. В кабинете

– Вы уверены? – переспросил Водопьянов.

– Да, на сто процентов, – твердо ответил некробиолог.

– Трофим, – вмешался Алексей, – если я правильно понимаю теперь, то основные наблюдения проводятся лично вами?

– Да, и теорию выдвинул я, а потом мы подтвердили ее в ходе полевых и лабораторных исследований, – кивнул Трофим.

– Очень интересно. Никогда не думал, что целое направление науки в наше время может задать всего один человек, – не то искренне восхитился, не то подкинул «леща» голубоглазый. – Вы бы не могли кратко освежить для меня тему? Я в курсе основных событий, но очень интересно получить информацию от первоисточника. Научный язык отчетов – дело тонкое, а я, боюсь, не настолько тонкий ценитель сложных формул и постулатов, поэтому, пожалуйста, попроще, – попросил Алексей.

– Да что там тонкого-то, – махнул рукой Трофим и вздохнул, – с какого места вам интересно?

Голубоглазый немного замялся. Он слегка наморщил лоб, вглядываясь внутрь себя и перебирая имеющуюся у него информацию.

– Давайте с самого начала, но тезисно, – попросил Алексей.

– Ну с начала, так с начала. Модификация papillosa virum, взятая с образцов… – начал Трофим.

– Стоп, – поднял руку Алексей. – Трофим, пожалуйста, человеческим языком. Этой вашей научности я начитался в докладах, признаться, все, что там написано, особенно как это написано, вызывает у меня головную боль. Сможете простыми словами? Специально для темного человека? – устало, с полуулыбкой попросил голубоглазый, откинувшись назад на стуле и сцепив руки на пухлом животе.

– Но ведь тогда снижается научная точность. – Трофим озадаченно посмотрел на Алексея.

– Плевать на точность, мне главное достоверность и ваше личное мнение, – махнул рукой Алексей.

– Хм… ну ладно. Все, что живет в Зоне, мутировало, – некробиолог с вопросом посмотрел на голубоглазого и на директора, взглядом спрашивая, таким ли языком надо говорить. Голубоглазый кивнул, давая понять, что это именно то, что он и хотел. – Мутационным изменениям подверглись не только флора и фауна, но также бактерии и вирусы. Скорость мутации вирусов в Зоне превосходит скорости мутации этих же вирусов за ее пределами в тысячи, десятки тысяч раз. Если начальный вирус не может воспроизводиться вне живых клеток, то здесь он научился выживать и воспроизводиться и в некротических средах, он научился вступать в симбиоз с бактериями и археями.

Алексей вздохнул, сдерживая нетерпение.

– Чуть короче, Трофим. С такими темпами мы дойдем до середины лишь к утру. А у меня не так много времени.

Ученый с удивлением приподнял брови, в его понимании короче уже было просто невозможно.

– Эм… – протянул Трофим, соображая, как же донести суть до собеседника кратко, но не расплескав смысл. – Если совсем коротко, то сильно видоизмененный вирус папилломы человека распространен в пределах Зоны, им заражается от двадцати пяти процентов обследованных тут людей. Этот видоизмененный вирус растет в клетках человека как в начальной среде, уничтожает патологические бактерии и другие вирусы, встраивается в нервную систему, входит в симбиоз с естественным бактериальным фоном пищеварительной системы человека таким образом, что получать питание может уже не посредством клеток, а непосредственно взаимодействуя с микробиомом носителя. За период в четыре—шесть месяцев вирус встраивается в мышечную систему, на начальных стадиях частично встраиваясь в ДНК, а позже и заменяя собой ДНК клетки, по сути, копируя клетку, оставляя за собой право влиять на дальнейшее ее строение. Это обуславливается тем что вирус имеет трехцепочную структуру и через очень сложный механизм нуклеотидного копирования меняет две из трех своих цепочек, уничтожая оригинальное ДНК человека, заменяя его своим, по сути, не переставая оставаться вирусом в третьей цепочке нуклеотидов. – Трофим открыл было рот, желая пошире описать внутриклеточный процесс и связанные с ним моменты, но осекся, вспомнив о поставленных ему условиях. – В изученных нами образцах мы получаем средние значения замененных клеток, до сорока процентов клеток носителя в мышечной ткани, такой же высокий процент замененных клеток в эпидермисе, внутренние органы – до шестидесяти. Нервная система, а также мозг значительно, до пятидесяти процентов в живых носителях, поражаются этим вирусом, но человек не теряет индивидуальности. Возможны проявления изменения вкусовых предпочтений, поведенческих реакций. В период до двенадцати месяцев вирус образует собственные центры управления, по функциональности схожие с нервными узлами простейших организмов, никак не обусловленные внешними факторами. Предназначение этих центров еще не выяснено. Вот, наверное, и все, если уж совсем кратко, – неуверенно закончил Трофим.

– Так получается, наш вирус просто проблема какая-то, – спросил Алексей, явно ожидая другого повествования. – А как же лечебный эффект? А как же излечение от онкологии, неограниченный срок жизни клеток, при наличии питания?

– Ну строго говоря… папиллома имеет высокий онкопотенциал, и заражение человека этим вирусом является, по сути, метастазированным поражением всех его органов, только без отрицательных прижизненных последствий. Да, этот вирус уничтожает всю микропатогенику своего носителя, в том числе известные онкологические процессы, в этом его неоспоримый плюс…

– Во-о-от, – значительно подняв указательный палец, протянул Алексей, – а то что он легко разрушается за пределами Зоны двумя, тремя инъекциями пенициллина вкупе с противовирусными препаратами – это его второй плюс. А то что бойцы, как вы говорите «зараженные» этим вирусом, двигаются быстрее, стреляют точнее, их раны затягиваются, инфекция не берет, спят они меньше, это как понимать? Заражение? – воинственно вскинув голову, спросил Алексей.

– Ну… – начал Трофим. – Вы же в действительности не пытались лечить зараженных живых сталкеров на стадии от двадцати процентов поражения? Скорее всего, либо носитель погибнет, либо на него не подействуют известные противовирусные препараты, по крайней мере, в известных дозировках. Насколько я понимаю, это из отчетов Гладовласова?

– Про пенициллин и препараты сопровождения? – спросил Алексей. – Да, из его отчетов.

– Тогда я думаю, что выводы неверные. Он экспериментировал на тканях, а не на системе носителя в целом. Кроме того, он любит притягивать желаемый результат… извините, за уши. Не хочу говорить о коллегах плохо, но его ошибочные выводы могут иметь непредсказуемые последствия для носителей.

– Так, значит, вы считаете? – тихо произнес гость, задумчиво почесывая подбородок.

– Да. На ранних стадиях поражения, действительно, достаточно приема простых противовирусных препаратов или вообще можно обойтись без них. Но по нашим расчетам и наблюдениям при поражении порядка двадцати процентов клеток организма органы уже не могут работать без замененных клеток, и их гибель означает гибель органа со всеми вытекающими последствиями, – ответил некробиолог.

Водопьянов тем временем что-то быстро чиркнул в ежедневнике, лежавшим у него открытым на столе.

– Ладно, – задумчиво сказал голубоглазый, выныривая из пучины своих мыслей. – Трофим, я не очень понял про питание и взаимодействие друг с другом ваших объектов. Там в докладе очень сложно все описывалось.

– Питаются они всем, что могут расщепить пищеварительные бактерии человека, подстраиваясь и синхронизируя свои обменные процессы с обменными процессами клеток хозяина. Тут все сильно зависит, насколько сильно человек, так сказать, сросся с вирусом при жизни. Я бы хотел сказать, что тут не хватает полевых исследований.

– Позвольте спросить, почему вы не экспериментируете на сталкерах… или на военных? Гоняться за, как вы их называете, объектами по всей Зоне – не самая лучшая трата времени.

– Мы, конечно, используем добровольцев, но мы же не можем вскрывать живого человека, чтобы узнать, на какой стадии процесс развития колонии вирусов, кроме того, образцы тканей, которые мы приняли за показательные, невозможно взять у живого человека без причинения долговременного вреда его здоровью, – ответил Трофим. – Лаборатория ведет регулярные осмотры, замеры, берет пробы у живых носителей, но наш вирус заботится о своем хозяине и не подает внешних признаков своего присутствия. Конечно, мы скрываем истинную цель наших заборов проб, чтобы не спугнуть сталкера лишний раз. Иногда бывают случаи изменения цвета кожи или глаз, но это… наверное, лучше к Берику Капезовичу, он у нас больше по этому направлению. Другое дело, как их привыкли называть зомбированные, там мы не производим особого ущерба. У вируса в теле носителя идет чистое выживание и свои собственные процессы развития, не обусловленные навязанным ему волевым поведением. – Трофим потер руки о колени, видимо, немного смущаясь того, что в чем-то он не уследил за событиями.

– А что же с взаимодействием зомбированных объектов с окружающей средой? Они способны понимать, что от них требуется и что происходит? – сделав свои выводы, спросил Алексей.

– Сам вирус не может иметь интеллекта. Также и в объектах, уже не имеющих самосознания, он способен включать только защитные механизмы, алгоритм которых он успел скопировать при жизни носителя.

– Стрельба из автомата, вскрытие тушенки? – уточнил гость.

– Да. Все сигналы, прошедшие по рефлекторной дуге или другой части нервной системы, начиная от головного и спинного мозга, прошедшие по замененным вирусом клеткам, записываются, так же как и порядок сокращения мышц. И чем чаще наш вирус участвовал в этом, тем слаженнее работают созданные им элементы мышц и органы, также активируются и собственные мышцы и органы человека. Пищеварительная система вполне справляется со своими функциями даже после смерти носителя.

– Потому что она работала без перерыва… И ходят объекты, и стреляют, потому что их научили этому при жизни? – сделал вывод Алексей.

– Именно так, – подтвердил Трофим. – Собственно, сердце также может запускаться при необходимости, как и дыхательные функции. Легкие и другие органы не поддаются разложению…

– Потому что вирус уничтожает всю патогенику? – перебил его Алексей, жадно впитывая информацию.

– Да, – в очередной раз подтвердил некробиолог. – Только легкими и сердцем объекты практически перестают пользоваться.

– Но это значит, они иногда дышат и заводят мотор. Для чего? – сжав руку в кулаке, имитируя сердце, Алексей встряхнул им пару раз.

– Они запускают сердце в процессе кормления, поскольку готовая кровеносная система лучше разнесет питательные вещества, чем естественный межклеточный процесс. Это если мы говорим о второй категории объекта, – показав рукой куда-то вправо, ответил Трофим. – Кстати, кровь носителей второй категории перестает свертываться, ее количество уменьшается на семьдесят, семьдесят пять процентов, этого достаточно для транспорта питательных веществ.

– Это примерно литра полтора? – быстро просчитал Алексей. – А что, первая категория не может запускать сердце? – с любопытством поинтересовался он.

– С первой категорией все сложнее. Объекты в незначительной степени поражены вирусом. Системы объекта работают крайне разлаженно, нестабильно. В не захваченных вирусом органах идет борьба самого вируса с аммонифицирующими микроорганизмами.