После того, как пятно сумочки окончательно слилось с серой невской водой, Тамара выбралась из сваленных плит и перебежала набережную. Прошла Лебяжью канавку и от Капеллы сквозными дворами вышла на Большую Конюшенную, прямо к Универмагу. Высокие двустворчатые двери Универмага были знакомы Тамаре еще с прошлого приезда к тете. Но сейчас двери оказались наглухо закрыты, закончился торговый день. Конечно, на покупку сумочки Тамара не рассчитывала – откуда взять денег, на случайных доходах не особенно разживешься, – а так, хотя бы прицениться…

Она прошлась вдоль тускло освещенных витрин. Там красовались дамские аксессуары, и среди них сумочки. Так себе, ничего особенного, не сравнить с Надиной. Да и ценники не разобрать…

Рядом с витриной, в простенке, висел телефон-автомат какой-то новой конструкции, в Вологде таких не было…

Решение позвонить дядьке в шапке, что повстречался в конторе у Таврического сада, возникло неожиданно. Ведь неизвестно, чем еще обернется история с сумочкой, подарком Надиного пациента. Как говорила Надя: такие пациенты на вес золота – холостой, состоятельный, с квартирой и зубной проблемой. Для одинокого хирурга-протезиста – клад, тут главное правильно распорядиться, не вспугнуть. Успех уже налицо – сумочка, подарок к мартовскому Женскому дню. А впереди еще два имплантанта на нижней челюсти при сложном прикусе от рождения. Надо только не прозевать, выбрать момент избавиться от своего козла. А пока как бы Николай сдуру все не испортил. Надя, как и многие, ущемленные одиночеством, была порой чрезвычайно откровенна со своей квартиранткой. Чисто по-бабьи, ревнуя Николая к Тамаре, расчетливо ждала подходящего момента, чтобы дать Николаю от ворот поворот. Тогда она и предъявит Николаю своего «джокера» – Тамару. А пока пусть петушится при виде квартирантки, теряет бдительность. Тамаре не раз приходилось уворачиваться от лап Николая в коридоре. Или гулять по городу, дожидаясь, когда Николай уберется…

Все эти мысли клубком смешались в голове Тамары. Думай не думай, а под крышу Надиной квартиры возвращаться придется. Может, все же решиться и позвонить тому дядечке, похожему на лошадь, предложить свои услуги? Кто из вологодских не знает, как обращаться с зелеными насаждениями. Она сама, на радость матери и теткам, вы́ходила четыре яблоньки, кусты жасмина и сирени. А огород, считай, весь год был подспорьем в их жизни. Мать во всех письмах сокрушается, что некому за хозяйством следить. И вообще, неизвестно, зачем уехала в Питер. Ухажера с бензоколонки можно было и без «убегу» приструнить. Совестливая какая нашлась, не хотела чужую семейную жизнь порушить, детишек оставлять без отца. Скажи честно: не любила того бензинщика-керосинщика, и вся причина! А то уехала, слоняешься по Питеру без кола без двора. Лучше бы уж с тем Жоркой в Израиль махнула, все была бы мужняя жена… Эх мама, мама! Забыла, какие скандалы учиняла с тем Израилем?! Мол, через мой труп уедешь из России, да еще к евреям! А теперь?! Влезла в мою жизнь и локти кусает…

Тамара встряхнула головой, отбрасывая тягостные мысли. На последнее письмо матери она не ответила, а что отвечать?

Тамара принялась разглядывать телефонный аппарат, такого она еще не видела. Прочла инструкцию… Прежде чем рискнуть монеткой, извлекла из кармана листочек с номером телефона. Нежные звуки зуммера убаюкивающе ласкали слух. Неужели его нет дома? А говорил, что всегда у телефона, врун этот Грин Тимофеевич, а такой солидный на вид… Тамара с досадой повесила трубку, ожидая возврата монеты. Но аппарат и не собирался что-либо возвращать. Тоже жулик хороший, Тамара разозлилась и жахнула ладонью по сытому пузу новенького аппарата. Теперь и на автобус денег не набрать. Тамара еще раз шлепнула ладонью по телефону-автомату, верни деньги, ворюга. Пустой номер: жулик он и есть жулик…

Плотный смрад подъезда резко отсек прохладу улицы. Надо придержать дыхание и не мешкая, минуя площадку, добраться до лестницы. Там уже можно чем-то дышать, потому как прохожие ссыкуны справляют нужду, едва переступив порог. Казалось, из множества подъездов на улице Восстания ссыкуны выбирают подъезд дома, где живет Надя…

Тамара прошла площадку стоически, не ускоряя шага, слишком паршиво было на душе. И вспомнила, что Надя жаловалась на перепачканные кем-то двери подъезда – придумала или показалось, под плохое настроение. А то, что у хозяйки было неважное настроение, Тамара поняла, едва та вошла в ванную комнату. Да и вернулась она из поликлиники раньше обычного, часа на два…

Тамара переступила порог прихожей и замерла с ключами в руке. Не ушел?! Здесь, не ушел. Вот это да! Конечно, здесь. На вешалке висит его куртка с ведомственным знаком на рукаве… Надя обещала выпроводить своего козла к десяти вечера. Сейчас начало двенадцатого. Может, напился и ушел без куртки…

– Томка, проходи в комнату! – раздался голос Нади из гостиной – Ждем тебя, ждем…

Тамара сняла плащ, повесила на вешалку, тронула куртку Николая, убеждаясь в ее реальности, взглянула в настенное зеркало, поправила что-то в уголках глаз и разгладила лацканы костюмчика…

– То-о-мка! Где ты? – повторила Надя.

– Тут я, тут, – отозвалась Тамара и переступила порог гостиной.

– А… вот и наша Тамара. – Надя сидела верхом на стуле, скрестив согнутые в локтях руки на низкой спинке, отчего ее острые лопатки некрасиво горбились.

Она так никогда не садилась, подумала Тамара, переведя взгляд в угол комнаты. Там, в глубоком кресле, вздыбив высоко колени, расположился Николай. Казалось, он упрятал за коленями свою лобастую голову.

– Салют, Тома! – воскликнул Николай.

Куда он лапы свои дел, подумала Тамара, отвечая на приветствие.

И, словно разгадав ее мысли, Николай отвел из-за спины руки и охватил колени, замком сцепив пальцы.

– Что же ты так долго? – проговорила Надя. – Ждем тебя, ждем.

– Ждете? – удивилась Тамара.

– Ждем, – серьезно подтвердил Николай.

– Ну вот я.

– Садись, Томка, чтобы не упасть, – озорно улыбнулась Надя и подмигнула.

Тамара вытянула из-под бахромы лиловой скатерти стул и села боком. Отметила пустоту стола. Обычно после визита Николая на скатерти собирались остатки еды, посуда, бутылки, а сейчас пустота. Даже клеенка не застелена. Может быть, они на кухне балдели или вообще в спальне…

– Посмотри, Томка, что в коробочке, – все улыбалась Надя.

На неприметную коробочку, что затерялась на краю лиловой скатерти стола, Тамара и внимания не обратила… Какая коробочка? Эта? Тамара подобрала коробочку, откинула спружиневшую крышку. На бархатной подкладке лежало кольцо, видимо золотое.

– И что? – спросила Тамара. – Кольцо как кольцо.

– Балда! Обручальное кольцо, – засмеялась Надя. – Коля мне предложение сделал. И я приняла! А ты, Томка, будешь у нас свидетелем. Будешь?

Тамара переводила изумленный взгляд с хозяйки на козла, как Надя нередко величала ухажера. Не разыгрывают ли ее эти двое?

Николай хлопнул ладонями о колени и легко, со спортивной удалью, поднялся из кресла. Белая сорочка с высоким стоячим воротничком оттеняла смуглое, чуть раскосое лицо с прямыми калмыцкими скулами, хотя он был чистым русаком и носил фамилию Волгин. Но что поразило Тамару: острые уголки воротничка капканом удерживали черную разлапистую бабочку. Точно у дирижера симфонического оркестра. Козел Николай в бабочке явил Тамаре железное доказательство серьезности ситуации…

– Мама принарядила, – пробормотал Николай, правильно оценив смятение Тамары. – Сказала, надо соответствовать моменту.

– Кто сказала? – засмеялась Надя.

– Мама, – с удовольствием повторил Николай, – моя мама, Вера Ильинична Волгина.

– А кто ваша мама? – Тамара с начала знакомства своим «вы» пыталась удерживать Николая на расстоянии. И уже привыкла.

– Наша мама… – медлил Николай.

– Его мама, – перебила Надя, – юрист его мама. Работала в прокуратуре большим начальником. Теперь на пенсии… И вообще, Коля из интеллигентной семьи… оказывается.

– А не козел какой-нибудь, – ввернул Николай.

– Вот именно! – закончила Надя.

Николай шагнул к Наде и со словами «Сядь ровно» приподнял ее за плечи. Надя выпрямила спину и, откинув голову, сложила губы в поцелуе. Николай наклонился и прильнул к губам…

Сижу как дура, подумала Тамара, что они, на самом деле, меня за шкаф принимают? Она шумно подтянула ноги и встала.

Николай лукаво взглянул на квартирантку.

– Пойдешь свидетелем, Томка? На той неделе. Как в ЗАГСе договорюсь.

– Только не на понедельник, – проговорила Надя. – У меня три сложных пациента. И вторник занят. Лучше на четверг. В четверг сможешь, Томка?

– Наверное. – Тамара ушла в свою комнату.

Все, что произошло в гостиной, озадачило Тамару. Не столько неожиданностью, сколько вопросом: как ей дальше жить в этой квартире, да и вообще… Пожалуй, надо возвращаться домой, в Вологду, к маме. К ма-а-ме… Тамара представила прокуроршу-маму, нацепившую дирижерскую кису своему дылде Коленьке. Небось такая же, как сыночек, – крупная, рукастая, с командным голосом и усатая… Тамара прислушалась, не ушел ли еще жених? Стены комнаты старого дома источали липкую тишину. Кажется, жених ушел. Тамара раскрыла шкаф, достала распялку от костюмчика. И вдруг почувствовала, как ею овладевает обида, не объяснимая словами, сбивающая дыхание обида за свою неуклюжую судьбу. Зачем она здесь, в этом доме, в этом городе, в котором нет ни одной родной души? Ей тридцать два года, и что?! Даже этот парень, кто, таясь, старавшийся подловить ее в коридоре, вильнул в сторону. Он был ей противен, всегда противен… однако в эту минуту, какой-то малой толикой, он еще больше сгустил обиду. Так же, как и Надя с ее обручальным кольцом, с ее сумочкой, уплывшей к Балтийскому морю…

В комнату вошла Надя.

– Случилась беда, – сказала Тамара, дерзко повысив голос. – Сумочку твою я, Надя, проворонила. В Неву сумочка упала.

– Как в Неву? – опешила Надя.

– А так. Локтем спихнула. – Тамара поведала о том, что случилось на Дворцовой набережной, и, не переводя дыхания, с размаху предложила компенсировать потерю деньгами.

– Откуда у тебя деньги-то? – Надю покоробил тон квартирантки, необычный и в чем-то насмешливый.

– Или вот что… Возьми костюм мой. Этот. Он тебе нравится. – Тамара бросила на кушетку снятый жакет, развалила змейку на юбке. – Не сердись. Я от души, честно.

– Ну ты даешь, Томка… Плевать на сумку. Я бы сама ее спустила хоть в мусоропровод. – Надя усмехнулась, перехватив удивленный взгляд своей квартирантки. – Сядь, сядь рядышком, расскажу. Легче на душе станет…

Надя крепкими пальцами хирурга прихватила руку Тамары и, притянув, усадила подле себя, на кушетку.

– Сегодня главврачиха собирала врачебную комиссию… это когда обсуждают лечебный конфликт. Очень неприятная штука, я тебе скажу. Так вот, меня вызвали на ковер. По требованию того сукиного сына, моего пациента…

– Кто тебе сумочку подарил? Ну, ну…

– Слушай, слушай. – Серые глаза Нади наполовину прикрыли ресницы, словно от яркого света. – Я поставила тому паразиту два имплантата. Предупредила, как надо себя вести месяца два. Он же с первых дней пошел в загул. Ну и началось отторжение, развился остеомиелит. Начались боли. И он вместо того, чтобы обратиться ко мне, помчался к главврачу, поднял кипеж: верните. мол, деньги за операцию… Ну не гад, скажи, не гад?

– Ну… если у него болело, – неуверенно вставила Тамара.

– Я тут при чем?! Если он, зараза, жрал жесткую пищу… Так ты ко мне приди, расскажи. Нет, побежал к главной, потребовал комиссию. А сам не пришел!

– Почему?

– Хрен его знает… Вот я и вернулась домой пораньше. А тут и Колька явился. Думала его погнать, а у него кольцо в руках и киса на шее. Я и решила: чем он хуже того гада?!

– Ну даешь, – с обескураженным восхищением обронила Тамара.

– Жизнь, Томка, проста, а мы ее усложняем. – На шее Нади, ритмично пульсировала жилка, словно пыталась прорвать смуглую кожу…

И у меня такая же, подумала Тамара и тронула то же место на себе. Палец принял мягкий и спокойный сигнал: беги отсюда, солнышко, беги, зачем тебе чужие крыши и ради чего… У тебя есть свой дом, близкие и родные люди…

– А хлеб и батон? Купила? – спросила Надя.

– Деньги-то в сумочке остались, – вздохнула Тамара.

Надя поднялась с кушетки, пригладила ладонями бока и бедра узкой фигуры…

– Тогда спать, спать…

– Надь, – проговорила Тамара, глядя снизу на хозяйку. – А как же теперь я? Почти месяц крышуюсь. Съезжать бы надо.

– Живи пока. – Надя остановилась на пороге. – Может, я еще передумаю с Колькой, до четверга.