– Дороже-то оно дороже. Да тут волокиты и риска больше. Ну да ладно, раз ты настаиваешь на этом, оборудованием и помещением я тебе помогу. Помогу и сбывать изделия. Вот только гарантировать безопасность со стороны властей, если те вдруг что-то приметят, не смогу. Да и наезды со стороны воров могут быть. Подпольных цеховиков они чуют издалека. Вот все это и взвесь на досуге, а потом уж принимай решение.

– Я уже принял, – бойко отбарабанил Василий, не моргнув глазом.

– Тогда с богом!

Все, что обещал, Зуев сделал. Помещение выбили под сапожную мастерскую, где по штату исправно трудились четыре человека, сапожных дел мастера. Кроме комнат для легальной работы, была еще одна, попасть в которую можно было с заднего хода. Внутри в эту комнату можно было пройти только через кабинет Василия, где ему предоставили кресло заведующего. Дверь из кабинета прикрывалась платяным шкафом, легко отодвигающимся, на специальных роликах. Заведя под видом инвентаря в мастерскую оборудование со всеми причитающимися причиндалами, взяв к себе двух бывших, проверенных временем коллег из заведения Вячеслава Тихоновича, с его благословения, приступили к обработке и изготовлению золотых изделий высшей пробы. Первую партию Зуев по подложным документам сдал в одну из городских «ювелирок». Последующие стали уходить к московскому коллеге, успевшему к этому времени подготовить, по всей вероятности, большой канал сбыта. Деньги потекли рекой. Половина выручки с оборота оседала в сейфе Василия в мастерской, якобы для расплаты за золото, откуда постепенно перекочевывала на сберкнижки по сберкассам разных городов, а вторая делилась в равных долях между Зуевым и Василием за вычетом расходов.

Но все имеет конец. Тот день, о котором предупреждал Вячеслав Тихонович, настал через год. Один из каналов московского коллеги по продаже изделий накрылся. Постепенно разматывая клубок, московские «ищейки» добрались до источника изготовления незаконных изделий. Но долгие мытарства подследственного Василия Синицына по изоляторам временного содержания, сопровождаемые упорными допросами, ничего конкретного операм не дали. Поставщиков золота, как и выручку, снимаемую с оборота, разгадать не удалось, хотя это делал человек в одном лице, находящийся у них в руках. Тем не менее все получили по заслугам, включая Вячеслава Тихоновича, погибшего в последующем при невыясненных обстоятельствах в одном из лагерей Пермского края. Василий Синицын срок отбывал в Мордовии, влача обычную серую лагерную жизнь. Утром вставали, позавтракав, шли в рабочую зону, в сопровождении «вертухаев», где «ишачили» до обеда. На обед баланда. С обеда снова работа до вечера. После ужина час – два свободного безделья до отбоя. И так изо дня в день, пока приехавшие на свиданку родители не подмазали кого следует, в результате чего его перевели на работу в жилую зону «банщиком».

И все бы хорошо, да нашлась пара недоверчивых, заподозривших, что его перевод связан со стукачеством, и попытавшихся разобраться в этом самолично.

– Слышь, Синица, – обратился к Василию подошедший Селиван, назвав его так, как окрестили еще в подследственном изоляторе. – Тут есть у нас сомнение, что ты стучишь помаленьку. Нехорошо это. Скажи, Клин, – подмигнул он своему корешу.

Оба они работали в жилой зоне: Селиван – завхозом, а Клин – здоровяк, весом под сто килограммов – при нем в роли коптерщика, по совместительству телохранителя.

– Что-то ты быстро теплое место накопытил. Мужики в эти места годами пробиваются.

– Предлагаешь уступить? – огрызнулся Василий.

– Если не сможешь откупиться, то придется, – ухмыльнулся Селиван.

– Ничего тебе от меня не выпадет, зря карманы выворачиваешь.

– А ты, гляжу, остряк! Клин, поддай-ка ему для понятия.

До сих пор стоящий в стороне Клин стал с грозным видом наступать. Сообразив, что руками этого бугая не взять, Василий схватил стоящую деревянную лопату.

– Ого! – набычился Клин. – Меня этим не возьмешь.

Василий с размаху ударил его по голове, но подставленная левая рука отразила удар, правой же Клин схватил его за горло и, прижав к стене, стал давить. Удар ногой меж ног ослабил напор Клина, и он, мыча, отошел назад, остерегаясь следующего удара. Тогда наблюдавший за ними Селиван с разбегу врезался головой в живот Василия, от чего его снова отбросило к стене. Не дав ему опомниться, Селиван продолжал бить руками слева и справа до тех пор, пока сильнейший хук снизу не остановил его прыть. Но в это время очухавшийся Клин поднял Василия над головой и бросил его на землю, топча ногами.

– Хватит! – крикнул кто-то из угла. Клин остановился.

– Ты что, Пустой? – заговорил Селиван, оборачиваясь к стоящему сзади. – Это же стукач.

– Имеешь веские доказательства?

– А с промзоны сняли его сюда просто так, что ли?

– Прежде чем что-то басить, Селиван, надо чердаком думать.

Закурив, Пустой присел около пытавшегося подняться Василия.

– А ты лихой, не струхнул. Свалите отсюда, этот парень отныне под моей защитой.

Селиван с Клином, ничего не ответив, исчезли за баней.

– Ну, поднимайся, поднимайся, здесь мамки нет, предстоит все делать самому.

Это был вор-законник по кличке Пустой, всегда подтянутый, отутюженный, держащий себя постоянно в хорошей физической форме, занимаясь около бани на специальном турнике, сделанном по его заказу. Пустой был вором авторитетным, и слово, сказанное им, могло решить в зоне многое. Одним словом, Пустой был на равных с самим «Паханом».

– Откуда ты?

– С Горького, – вытирая кровь с губы, ответил Василий.

– Земляк мой, оказывается. За что чалишь?

– За рыжевье.

– Садись, – указал на лавочку Пустой. – В ногах правды нет. В самом деле стучишь, что ли?

– Что ты! Родня пригрела одного вертухая, тот и подсуетился.

– У нас сюда на примете стоял свой человек. Вертухая, видать, сильно подогрели, аж кум впрягся за тебя. Ну да ладно. Работай пока. Тебя больше никто не тронет.

– А за что мне такие привилегии?

– До нас слушок дошел с воли, а следом за ним и маляву прислали. Оказывается, во вверенной мне территории, в Горьком, обнаружили подпольный цех, изготовляющий из рыжевья безделушки. Сечешь? Под моим носом! Целый год! Опера шустрее оказались, перехватили. Только вот откуда золотишко, никто не знает. Сечешь? Так вот, Синица, ребята мои, навострив уши, все разузнали, кто за кем стоит. И чуешь, что я на днях узнал?

– Что? – спросил Василий, не выдержав паузу.

– А то, что это некий Василий Синицын по кличке Синица, расстроивший меня до слез, сидит около меня, – и, бросив докуренную сигарету, Пустой плюнул сквозь зубы. – Сечешь?

Ответить Василию было нечего. Ему казалось, что этот человек со строгим взглядом, сидящий рядом с ним, заранее знает ответы на все вопросы.

– Ментам ты не сказал, откуда рыжевье, – продолжал Пустой, закуривая вторую сигарету. – Мне-то можешь это раскрыть. Ты с этим лопухом Зуевым связался, а надо было со мной. И сидел бы ты сейчас не здесь, а в своей мастерской, считая барыши. У меня, брат, все там схвачено. Никто никого не обижает лишний раз.

«Одному заново все не поднять, – размышлял Василий. – А это шанс».

Золота у него было еще навалом. Конечно, воры запросят большую долю, но и гарантию дадут большую. С ними или без них, они в любом случае вычислят его, как сейчас вот, а тогда, возможно, и всего лишат за непослушание. О золотишке, конечно, они, как и менты, ничего не знают, так же как и о сберкнижках. Точную информацию знает об этом только он, Василий. Это послужит козырем. Главное, все сразу не показывать, растягивая работу на года. Все покажешь – пиши пропало. Будут склонять сдавать оптом, как в одно время предлагал Зуев. Если откажешься, могут и порешить, за ними это не станет. Сейчас, выйдя отсюда, он везде будет на виду, у ментов и воров, до тех пор, пока те не удостоверятся, что в самом деле ничего нет и что сумма оборота слишком не зашкаливала, не превышала того, за что могли бы размозжить башку. Надо соглашаться. Лучшего варианта не найти.

– Ты прав, Пустой, – заговорил как на равных Василий. – Золотишко есть, еще и достаточно. Я могу поделиться. Но условия должны быть прежние. Работаем небольшими партиями. Устроит так?

– А много его у тебя?

– Я же сказал, достаточно, чтобы работать малыми партиями. И золото не у меня, источник доставки другой, – соврал Василий, остерегаясь «подлянки».

– Сидеть тебе, Синица, еще долго, но мы со своей стороны поднажмем, чтобы ускорить выход. На нас можешь положиться. Мы не фраера. Слово мы умеем держать, – завершил Пустой, дав понять, что условия его приняты.

С тех пор в лагере Василия никто не дергал. Он влился, как и все здешние обитатели, в лагерную жизнь, не унывая, что годы пропадают зря. Работяга – он и на воле работяга. Здесь простые мужики живут беззаботно, не беспокоясь, что останутся без еды, пусть хоть и не при деле. Государство их в обиду не даст – накормит, напоит, чем бог послал. На воле у мужика полно забот. Не заработал – сидишь без еды, на одной воде, и государству на это начхать. Девиз один: «Кто не работает, тот не ест». Вот и раскидывай мозгами, где лучше. Остается только добавить: «Там, где нас нет». Поэтому, чтобы выжить, надо постоянно крутиться и в зонах, и на воле.

Так и жил Василий в ожидании окончания срока, в лагерной суете, опутанный вокруг вертухаями да солдатами на вышке, готовыми за малейшую попытку показать видимость побега прострелить насквозь, чтобы заработать внеочередной отпуск.

Но вот настал день свободы. Свободы от постоянного мелькания зеков, от форменных одежд зоновских ментов, от еды из гнилых продуктов, которые пьяный завмаг забыл списать и, во избежание ответственности, договорившись с заместителем по тыловому обеспечению, загнал в зону. Конец мучениям! Теперь он будет действовать осторожно, как волк, вышедший на охоту. Тепло в душе разогревали припрятанные до его возвращения сберкнижки. Но был еще договор, заключенный еще в начале отсидки. Договор, благодаря которому он легко прошел лагерные страдания и издевательства, подстерегавшие на каждом шагу за неосторожно высказанное слово.

С поезда его встречали люди Пустого, освободившегося к этому времени и вернувшегося в свои владения. Переодевшись прямо в машине в более современный прикид, не заходя никуда, он был доставлен к законнику. Тот ждал его. Ждал потому, что этот человек мог принести немалую сумму денег для общака, казны воровской империи, создающейся годами, пополняясь взносами, тратившейся по мере надобности для подогрева тюрем и лагерей, подкупа должностных лиц, сидящих как на территории, вверенной ему, Пустому, так и за ее пределами. Пустой, став к тридцати четырем годам Смотрящим по городу, на дело уже не ходил. Его «работа» заключалась в контроле за всем происходящим в городе. Сборы дани с подпольных цеховиков, барыг и торгашей разного рода. Улаживание недоразумений, вспыхивающих в результате ссор между ворами, «наездов» залетных гастролеров на подконтрольных ему людей, а также налаживание новых связей в рядах «органов», чтобы иметь достоверные сведения о готовящихся облавах и операциях, в общем, все то, что входило в обязанности вора в законе, вора, живущего по понятиям, чтившего свое достоинство и вес в криминальном мире.

– Ну, с освобождением, Синица! – встретил недавнего арестанта Пустой. – Как доехал? Не уморило тебя?

– Вроде все цело, – ответил Василий, проходя за ним в другую комнату к ожидавшему их накрытому столу.

– Садись, угощайся, – разливая водку в граненые рюмки, моргнул Пустой. – Небось, соскучился по такому изобилию. Но ничего, ты свое еще отыграешь. Уговор-то наш не забыл?

– Как можно! – намазывая красную икру на кусок хлеба, ответил Василий. – С этим уговором, считай, я и в лагере-то выжил. Теперь по гроб жизни вам обязан.

– Но у тебя же есть, чем откупиться, – захохотал Пустой. – И ничем обязан не будешь.

– Нет, – отрезал Василий, – будем делать, как я просил.

– Пусть будет так, – согласился Пустой. – Мы со своей стороны поможем тебе. Помещение мы уже зафрахтовали. С ювелирной мастерской, которую я курирую, заведующий собрался на пенсию. Вот ты и заменишь «старика». Ювелиры там работают проверенные и не первый год, но в основном по мелочам, выполняя иногда наши заказы. Так что завезем соответствующее оборудование и начнем с божьей помощью.

Пустой не стал тратить время, полагая, что чем быстрее начнешь, тем быстрее пополнишь казну, и буквально через неделю Василий Николаевич Синицын руководил ювелирной мастерской, где параллельно с основной работой по ремонту и мелкой переплавке всяких побрякушек организовался подпольный цех по обработке и изготовлению золотых изделий высшей пробы. Сбыт наладили незамедлительно, и потекли деньги с оборота, половина из которых оседала в воровской казне, а половина якобы возвращалась золотодобытчикам в качестве оплаты за золото, а фактически шла в карман Василия, который продолжал вкладывать деньги во вновь открываемые сберкнижки. Пустого, конечно, интересовало происхождение золота, но устраивать по этому поводу расследование он пока не стал, пологая, что Синица все-таки ведет честную игру, и довольствуясь половинной долей приходящих с оборота денег.

Цех работал бесперебойно. За время трехлетнего существования ни один человек в форме, ни один человек из блатных кругов, а тем паче никто из залетных их не беспокоил. По истечении же третьего года, как и предполагал Василий, золотой запас в его кладовых иссяк.

– Канал, откуда я доставлял рыжевье, пуст, – сказал при очередной встрече с Пустым Василий. – Больше рассчитывать на поставку с той стороны нет резона.

– Может, твоих артельщиков, если они существуют на самом деле, перебросить на другие участки, где, возможно, они найдут то, что нас и их интересует?

– Они попробовали это сделать сами, но пока безрезультатно.