Через три месяца мою жизнь кардинально изменили две полоски на тесте. Это не был сюрприз, наоборот, я ждала аиста с нетерпением. Я очень хотела ребёнка. На чужбине это желание достигло неимоверных размеров. Казалось, я смогу малышу отдать всё, что не тратилось и уже вырывалось наружу. Видимо, нерастраченного тепла было слишком много для одной крохи, ибо врач, фрау Хампель, с восторгом сообщила, что у меня там два бамбинос…

Меня ждали частые походы на осмотры. Как объясняла гинеколог, нормально, когда на одну мамашу один ребёнок, а я – аномалия. Надо вдвойне себя беречь, вдвойне внимательно наблюдать за течением беременности. Примерно с третьего месяца я поняла, что она имела в виду. Сильного токсикоза не испытывала, но был период, когда могла есть только круассаны и апельсины. Вскоре стала замечать, что мне не хватает кислорода: иногда не могла надышаться в открытое окно. Расхождение тазовых костей сопровождалось адской болью, которая, по мнению медиков, не являлась поводом для беспокойства. Иногда я приходила домой в слезах, потому что каждый шаг сопровождался резким уколом. Кроме бесполезного поддерживающего пояса, мне ничего не прописывали. Со временем боли стихли, но к размеру S я так и не вернулась.

На двенадцатой неделе меня послали на УЗИ. Но не на обычное, а со спецэффектами. С нормальной беременностью такое делают по желанию, а меня, аномалию, даже не спросили. Врач измерил кости моих малышей, чтобы понять, есть ли предрасположенность к хромосомным патологиям. Меня ждал первый в жизни такой силы шок. Длина носовой кости у обоих малюток была ниже нормы. Это означало вероятность в 75 %, что оба или один ребёнок родится с синдромом Дауна. Мне объяснили, что есть несколько вариантов – ничего не делать, что-то делать или проверять наверняка. Тест же, который определял, есть патология или нет, в одном случае из ста приводил к выкидышу. Теперь стало ясно, почему этот скрининг назначают на сроке одиннадцать – четырнадцать недель. Отказавшись от психолога, я попросила, чтобы проверяли. Провести процедуру удалось лишь с одним ребёнком, до второго не удалось добраться. Результат обещали дать примерно через неделю…

Ожидание приговора имело интересный побочный эффект. Трава как будто стала зеленее, а небо – бирюзовее. Уличные музыканты на Жандарменмаркт^[2] заставляли плакать свои скрипки сильнее привычного. Оголтелые туристы на пивосипеде не так уж и раздражали. Раньше двенадцать молодцов, как правило англичан, старательно крутившие педали деревянной барной стойки на колёсах, выводили меня из равновесия. Спереди крепилась большая бочка пива, из которой без устали наполнялись огромные кружки. Потребляя янтарную жидкость, ездоки орали так громко, что хотелось их всех сбросить в Шпрее^[3].

Увидев незнакомый номер, я нажала «Принять вызов». К обычным приветствиям и представлениям собеседников мой слух был готов. Я привыкла с первых секунд разговора напрягать мозг для восприятия иностранной речи. В тот раз ни приветствие, ни представление не прозвучали. Мужской голос громко и чётко повторил дважды одно и то же: «Всё хорошо!» Я поняла, кто звонит и что означает это «хорошо». За второго малыша я не беспокоилась – его показатели отклонялись от нормы, но не так сильно, как у первого, поэтому информацию о возможной патологии тут же удалила из мыслей и больше не возвращалась к ней.

На последних месяцах больше часа ходить было рискованно: начиналось кровотечение. Сидеть и лежать тоже не получалось. Один внутренний жилец обнаружил мои рёбра и упорно стремился расширить временную жилплощадь, давя наверх. Второму казалось разумным пробовать увеличить пространство путём давления вниз. Ноги опухли так, что ни в одни тапки не влезали. Месяце на седьмом очередное кровотечение вызвало беспокойство врача. Меня оставили в больнице на сохранении, и я пролежала там больше недели.

Свекровь ждала внучек, то и дело заводя разговоры о том, что надо бы съехаться поближе друг к другу. Мы с мужем решились на переезд. Пришлось начинать всё с начала. Новый город, квартира, соседи. Медики тоже все новые. Всё новое смело приравнивалось к чужому.

Фрау Хампель откровенно выразила недовольство по поводу переезда на таком большом сроке. Я тоже была не в восторге. Мне совсем не хотелось уезжать из Берлина во Франкфурт. Но именно там муж нашёл новое место, и расстояние до будущих бабушки и дедушки значительно сократилось.

С самого начала всё пошло не по плану. Как я ни старалась найти приличную фирму для отгрузки всех тумбочек, которыми мы как раз обзавелись, грузовик с четырьмя турецкими парнями опоздал на три часа. Мы сидели в пустой новой квартире, глядя на часы и надеясь на чудо. Завхоз дома заранее предупредил: после двадцати ноль-ноль шуметь нельзя – регламент. Но турки не успели. В итоге нам пришлось искать отель, а перевозчики потребовали доплату.

Когда я наконец разобралась с бесконечными коробками (а это заняло примерно три недели, ведь парочка внутри меня не давала расслабиться и активно тренировалась в футбол), наступило время нового приключения. Огромная батарея в ванной решила рухнуть прямо посреди ночи. До завхоза дозвониться? Да он в это время сладко спал. Не спали лишь мы с мужем и семь этажей под нами. Кипяток фонтанировал с такой силой, что я не успевала вычерпывать, пока муж бегал по соседям. Самое интересное, что холодная вода перекрывалась без проблем – вентиль прямо под раковиной, а вот заветный кран от горячей почему-то находился у соседа под нами. И так с каждой квартирой многоэтажного дома. Естественно, товарищ снизу в ту ночь уехал на ночное дежурство. Нам никто не открыл. Через час паники и отчаянных попыток разобраться, куда звонить, приехали пожарные. Целая бригада. Один, самый юркий, осмотрел причину аварии и исчез. Остальные восемь великанов в спецодежде и апельсинового цвета касках окружили меня и успокаивали ласковым многоголосьем. Один говорил, что у него родился ребёнок. Другой спрашивал, на каком я сроке. Третий шутил. Четвёртый на кухне заваривал чай. Все в один голос твердили, что мне нельзя волноваться. Наверное, увидев внушительный живот, вычислили вероятность начала родов из-за стресса.

Примерно через полчаса юркий вернулся. Вода перестала прибывать. Ему пришлось отключить холодную и горячую воду, к которой было привязано отопление, не только у нашего дома, но и у всего района. На дворе стоял ноябрь.

После потопа нам срочно пришлось искать новое пристанище. Чтобы защитить пол от плесени, нужно было просушить его специальными машинами. Когда я их включала, воздух становился тяжёлым, дышать было невозможно, а окна не открыть. Сушить следовало недели две при регулярном тарахтении приборов. Затем следовало поменять пол. Деть я себя никуда не могла, учитывая, что даже час прогулки провоцировал осложнения.

И снова коробки, и снова новый город – недалеко от Франкфурта. В этот раз распаковаться до конца я не успела – один бамбинос объявил забастовку. Видимо, дальше терпеть бардак в столь стеснённых условиях желания он не имел. Я надеялась переходить срок и родить уже в новом году, но малыши решили справлять католическое Рождество уже вне меня.

Я пребывала в абсолютном спокойствии до той самой секунды, пока нам не объявили по телефону, что в больницу, где я наблюдалась, приезжать не надо. Мест не было. Сотрудники скорой помощи уверяли, что другая больница ничем не хуже. У меня же вертелась в голове всего одна мысль: «Опять в неизвестность. Опять чужой город, незнакомая больница, врачи… Это вообще что за бесконечное свидание вслепую с собственной жизнью?!»

На следующий день после кесарева сечения мне предписали встать и сделать пару шагов. Я орала благим матом, разумеется по-русски, – благо, никто в палате, кроме двух крошек-вишенок, меня не слышал. Постепенно привыкла: к боли, к ночным крикам, к вечному недосыпу. Жизнь начала обретать новый ритм.

В канун Рождества персонала в больнице сильно не хватало. Медсёстры носились по отделению, торопясь успеть на каждый вызов свежеиспечённых маменек. Я постоянно думала: как бы всё прошло в той больнице, где меня наблюдал главврач, где специализировались как раз на двойнях и больше, где я уже знала почти каждый угол, потому что лежала там на сохранении? Даже на занятия по родам начала ходить при той больнице. Получить ответы на все те вопросы никак не рассчитывала. Казалось, что везде хорошо, где нас нет. По радио в машине нам дали чёткий ответ…

В день праздника муж зашёл к нам в палату. Лицо его было бледным. «Что с ним? Это из-за новой работы? Или из-за рождения детей? А может быть, не понимает ещё, что вообще произошло?» Когда он шёл с только что приобретённой коляской для двойни ещё по Берлину, два проходящих мимо парня на чистейшем русском прокомментировали: «Во парень вляпался!» Но повод оказался другим. В новостях рассказали, что в больнице, где для меня не хватило места, от инфекции умерли два младенца. Рожениц и малышей разлучили, в больнице установили жёсткий карантин. Мы с мужем смотрели друг на друга и молчали. Тишину прервали проголодавшиеся крикуны.

Больницу я покидала с чувством, что будет непросто, но то, что в доме, куда так сильно хотела въехать, окажется настолько «весело», и представить не могла. Шикарный особняк с бассейном, пальмами и итальянской плиткой принял нас с распростёртыми объятиями. На первом этаже жил владелец, на втором – мы. Тогда я была уверена, что нам повезло, но ошиблась. Чехарда, начавшаяся ещё в Берлине, упорно не желала останавливаться. Приличный на первый взгляд бизнесмен оказался турецким барыгой. Как потом выяснилось, он прокручивал подозрительные сделки с украшениями, мобильными и бриллиантами. К нему периодически наведывались странные гости, и до балкона регулярно доносился запах марихуаны. Со временем становилось всё интереснее. Мы замечали характерные наклоны к столу с зажатой ноздрёй и звон бутылок. Ночные бабочки прилетали на эти звуки и запахи. Однажды одна припорхала на второй этаж и позвонила в дверь. Увидев меня с младенцем на руках, она спешно ретировалась, бросив «экскьюзми» на ломаном английском. Вечеринки не заканчивались, в отличие от моих нервных клеток. Хозяин же со временем тоже перестал умиляться двум ангелочкам с голубыми глазами. Его бесил топот ножек над головой в собственном же доме.

В двадцати метрах от нас располагалась полицейская академия, куда съезжались мажоры со всей округи. Нетрудно догадаться, где все эти Махоуни оставляли свои тачки. Из гаража невозможно было выехать, не вспомнив все нецензурные слова. Однажды я всё-таки «приложилась» задним ходом в одну из этих машин. Следов ни на моей, ни на той не заметила. Двигалась я так медленно, что «поцелуй» получился нежным. Правда, нашёлся очевидец непристойного поведения. Мою машину пробили по всем каналам, опросили всех соседей, но до очной ставки не дошло. Предъявлять-то нечего.

Вишенкой на торте стало ограбление. Никакая школа полиции в двух шагах никого не смутила. Для грабителей мы шли бонусом к зажиточному турку. Так у него хоть было что брать! В сейфе всё аккуратно сложено – и пачки евро, и ролекс, может, и ещё чего. После инцидента осталось омерзительное чувство. И в прямом и в переносном смысле кто-то копался в нашем белье. Всё в квартире валялось вверх дном. Вещи бесцеремонно разбросали. Забрали украшения и часы. Всё не так уж ценно, но пропал медальон с гравировкой и фото дочек. Я всё надеялась, что Робин Гуды одумаются и вернут такую личную вещь – например, подбросят в почтовый ящик.

Как в кино, спецы искали отпечатки, что-то замеряли, советовали закрывать жалюзи на балконе. По горячим следам взяли нескольких бандюганов и даже вернули одни часы и обручальное кольцо мужа. Говорили, что пошла череда налётов. Группа лиц из ближнего зарубежья обчищала дома. Участники скидывали награбленное в общак, делили вслепую и разбегались кто куда. Медальона среди всего барахла мы не нашли…

С появлением детей мыслей о социальных контактах поуменьшилось. Общения не хватало, но другие заботы перевешивали этот дефицит. Мне хотелось успеть всё на свете, чтобы дети гордились своей мамой. В декретном отпуске успела сдать на права и получить немецкую бумажку об образовании в сфере персонала. Мой первый опыт обучения в Германии. Могу поспорить, что большинство русских ожидает какого-то невероятного уровня преподавания от западного учебного заведения. Спешу разочаровать. Немцы – профессора, доценты – обычные люди. Никакими сверхъестественными силами или знаниями не обладают. Мне вообще попался талантливый актёр. Он феноменально пудрил мозги своей харизмой, а научить так, чтобы человек ушёл со знаниями, не умел. Не потому, что он был плохой педагог: просто ничего не смыслил в специализации, которую я выбрала, а именно в сфере персонала. Первые полгода я проучилась, слепо веря в западное образовательное чудо и изучая каждый модуль^[4], пока не усилились сомнения в том, что я трачу время не на подготовку к экзаменам, а на стандартизированные, устаревшие методики. Тогда я убрала подальше все шесть толстенных книг, выданных для ознакомления, и пошла в книжный. Там выбрала современную литературу по своей тематике. Сравнив содержание новых книг со списком экзаменационных вопросов, я поняла, что на верном пути. Модули в компьютерной программе забросила и перестала задавать вопросы харизматичному профессору. Всё равно он отвечал уверенно и неверно.

Все четыре письменных экзамена, включавшие теорию по маркетингу, трудовому праву, контроллингу, планированию и обучению персонала, я сдала неожиданно хорошо. Многие студенты остались на пересдачу трудового права: оно оказалось самым коварным. Муж-адвокат с дополнительной квалификацией как раз по трудовому праву всё собирался позаниматься со мной юриспруденцией, но до дела так и не дошло. Наш новый режим хронического недосыпа не оставлял сил ни на что. Поэтому я особенно гордилась своими 74,1 % из ста возможных по этому предмету.

К устному экзамену тоже пришлось готовиться в одиночку. В анкете проставила низкие оценки профессиональным знаниям и умениям профессора по моему предмету, и когда в комиссии её изучили, меня вежливо послали куда подальше. Объяснили, что не могут помочь такой продвинутой студентке своими скудными познаниями в предмете.

Экзамен сдала, но еле-еле – переволновалась. Я не была уверена, что содержание моего доклада удовлетворит ожидания экзаменационной комиссии. Обсудить довольно абстрактно описанное задание было не с кем, ещё и ноутбук не подключился к технике, которую предоставили на экзамене. Экран остался пустым. Я так разнервничалась, что не знаю, как смогла что-то говорить. После «презентации без презентации» экзаменаторы стали задавать вопросы. В разговоре я более-менее собралась с мыслями и рассказала о пяти с половиной годах опыта работы в сфере персонала в Москве, о подготовке к экзаменам без помощи и о своей двойне. На пересдачу меня не отправили…

С большими надеждами и немецкой бумажкой в руке я пыталась себя трудоустроить. Сотни отправленных резюме отклика не нашли. В одно маркетинговое агентство мне всё-таки удалось попасть, но, переехав, я оттуда ушла. Жалеть не пришлось: опыт был неудачный. Вот с этим-то переездом в небольшую баварскую деревушку иллюзия счастливой западной жизни приблизилась к реальности. Мы купили дом, и ощущение жизни на птичьих правах в съёмной квартире наконец-то ушло. Даже с соседями стало легче общаться, с пониманием, что «ты здесь надолго». В знакомствах появился смысл.

На новом месте малыши и домашние дела забирали всё время. Фанатизм охоты за вакансиями поутих, трудоустраиваться я не спешила. Только годами выработанный стиль жизни не давал переквалифицироваться в стопроцентную домохозяйку. Внимание привлекло объявление в газете. Искать там что-то специально я бы не стала – старомодно как-то, но для маленьких городков и деревень Германии вариант вполне нормальный. Насколько я поняла из текста, в школу искали человека, который присматривал бы за детьми на продлёнке. «Почему бы и нет? Пару часов в день, и ехать на машине до школы всего минут пятнадцать».

В декрете, помимо всего другого, я изучала структуру образования в Германии. Чтобы в ней разобраться, не хватит и двухсот грамм. Она довольно разветвлённая, с множеством закоулков. За школьную систему отвечают федеральные земли, которых, как известно, шестнадцать штук. Таким образом, существуют различные виды, планы и типы школ. Мы жили сначала в Берлине, потом в Гессене и окончательную посадку семейного самолёта произвели в Баварии – везде всё устроено по-разному.