До лагеря шли долго. Дороги в Зоне – это не городская магистраль и даже не обычный проселок где-нибудь в средне-русской полосе. Несколько раз останавливались в особо подозрительных местах, проверяя колею на аномалии. Конкретно эту научную станцию сталкеры из «Морозок» почти не посещали, Птица же тут и вовсе в первый раз был. Дело в том, что в сорока минутах езды от лагеря имелась другая полевая научная станция, поменьше, правда, поскромнее. И штатовцев там вовсе не было. В основном украинцы, русские и два норвежца. Практически все рабочие дела Сергей решал через них, были у него там уже знакомые, и сам он на хорошем счету числился. Ну, теперь, значит, попутешествовал.
Когда молчание снова стало в тягость, Сокольских обратился к водителю:
– Шмидт. Все хотел у тебя спросить. А почему, собственно, тебя Шмидтом окрестили?
Шофер, не отрывая глаз от дороги, потянулся одной рукой к бардачку, погремел внутри и, выудив жевательную резинку, закинул ее в рот.
– Отец у меня лейтенантом был.
– И?
– Что – «и»? Не понял, что ли? Я сын лейтенанта…
– …Шмидта, – тут же вырвалась из уст Сокольских, – классика, Ильф и Петров.
– Ну вот видишь, сообразил наконец.
– Ясно. Как, кстати, отец твой поживает? Ты никогда о нем не рассказывал.
– Убили его, – без эмоций ответил шофер. – В 92-м году, в Приднестровье.
– Соболезную. Честно, – сказал Сергей и искренне пожалел о том, что задал приятелю бестактный вопрос.
Володя Иванютенко, в среде сталкеров известный как Шмидт, действительно потерял отца в 1992 году во время гражданской войны в Приднестровье. Советский союз уже не существовал, и его бывшие республики решали вопросы своей целостности независимо от когда-то всемогущей Москвы.
Молодая, суверенная Молдова стремилась в Европу, под крыло сытых и успешных соседей. Как и в прочих бывших республиках, у Молдовы уже были свои государственные флаг, герб, гимн, армия и язык. Было, правда, и одно неудобство. Молдавский язык был не в ходу в той части страны, которая являлась самым крупным из ее промышленных центров. По горькой иронии судьбы, этот самый крупный промышленный центр был расположен на окраине республики, возле быстрой и холодной реки Днестр.
Вся промышленная область, по понятным причинам, называлась Приднестровьем. И проживало там в основном русскоязычное население. Принятые же в новой стране законы не учитывали интересов этого населения, на которое правительству свежесозданного государства было, по сути, начхать. А еще в те непростые годы появился популярный националистический лозунг – «Чемодан-вокзал-Россия», призывавший катиться русскоговорящее население куда-нибудь к северному соседу и не раздражать коренных жителей. Такой сценарий уже был отлично обкатан в соседней Прибалтике, откуда русских либо выгнали, либо заставляли менять фамилии на местные, общаться на местном же языке и вообще всячески подчеркивали, что русские – люди второго сорта.
Так что в Приднестровье население уже понимало, что их ждет, поэтому решило защищать свои интересы. Сначала – мирно. Но переговоры зашли в тупик, и тому способствовали многочисленные провокации. Появились первые жертвы среди мирного населения. На помощь русскоговорящим устремились украинцы, жители России, подтянулись казаки из Ростова. Молдова решила побряцать оружием, и началась кровавая баня. 18 июня в Приднестровском городе Бендеры вовсю орудовала молдавская бронетехника, которой местные жители, имевшие только легкое стрелковое оружие, ничего не могли противопоставить.
Начались уличные бои. Отец Шмидта Николай Иванютенко был в числе оборонявшихся. С молдавской стороны по защитникам города били снайперы, не разбирая, кто оказывался в прицеле – старики ли, женщины, мужчины, подростки, с оружием или без.
Густо сыпались мины, разнося вдребезги стеклянные витрины, вгрызаясь в стены панельных пятиэтажек, срезая осколками деревья и человеческую плоть.
Когда снаряд ударил на противоположной стороне улицы, Николай услышал пронзительный крик. Незнакомая женщина лет сорока, держась рукой за окровавленное бедро, пыталась заползти в подъезд соседнего дома. Рядом с ней, тонко крича, сидела девочка с маленькими, смешно торчащими светлыми косичками.
– Мамааааа, мамочка! – Девочка пыталась помочь женщине опереться на себя и добраться до спасительного подъезда, густо увитого диким виноградом.
– Беги, Настенька, беги, дурочка, – плакала мать, отталкивая от себя ребенка.
Ей никак не удавалось встать, и она с каждой попыткой теряла все больше сил.
Из-за стволов раскидистых каштанов, лязгая металлом льющихся полированных гусениц, выкатилась молдавская БМП. Иванютенко бросился к матери с ребенком, надеясь спасти их, поднять, впихнуть в этот злосчастный подъезд. И тогда с бронемашины по бегущему человеку дробно стукнул спаренный пулемет.
Свет вдруг померк в глазах бывшего лейтенанта, и для мужчины все закончилось. Николай умер на бегу. Пули вошли в позвоночник, сердце и легкие, сбив его тело на тротуар, словно кеглю.
Волосы мертвого перебирал теплый июньский ветер, и кровь, похожая на терпкое красное вино, медленно разливалась по асфальту.
В августе войну завершили российские миротворческие войска. Но эта боль, эта ненависть и стремление убивать, зародившиеся, видимо, в Афганистане, еще долго трепали бывшие колосья снопа, что когда-то звался – СССР.
Ничего этого Сергей Сокольских не знал и о тех событиях представления имель очень смутные. Да, была в том регионе война, погибли люди. И у него, Сергея, тоже ведь была война – настоящая. Сколько их уже было? Но каждая из этих чужих войн была как своя, ведь все они были так похожи. Непростительно похожи.
– Птица, сторгуй винтарь. – Шмидт, мысленно вновь переживший все те события, которые застал совсем мальчишкой, молчал уже больше получаса. Выкурил три сигареты. А теперь вот сменил тему.
– Который? – удивился Сокольских.
– «Мосинку», конечно, остальное у тебя откровенное барахло.
– Да? А АКМ?
– А куда я с ними? До первого военного патруля? Нет, давай «Мосинку». Сколько хочешь?
– А сколько предложишь? Только не жмись, у тебя вон тачка есть, купил же на что-то.
Шмидт назвал цену.
– Да, негусто… – протянул разочарованно Птица.
– Да брось, Есаул тебе все равно за нее много не даст, ты же ему оптом все сдавать будешь.
Сергей подумал: «Что мне винтовка? Себе не оставлю».
«Болтовки» Сокольских не любил, но не потому что они были плохими, скорее, наоборот, очень даже отличными. Просто стиль у Птицы был не тот, ну вот не с руки ему было затвор передергивать после каждого выстрела, поэтому предпочитал автоматику. В тех условиях, в которых он существовал как сталкер, автоматика была предпочтительнее.
– Давай так, продам за полцены от той, что ты предложил… не удивляйся, у меня условие есть. За полцены – и мне будут нужны твое время, машина и бензин.
– Надолго? А то как бы мне твой винтарь золотым не вышел.
– На «нормально», – успокоил его Птица. – Сам увидишь.
Есаул, грузный, но крепкий мужчина за пятьдесят, осмотрел выложенные перед ним трофеи.
– Где ты их столько взял, я даже спрашивать не буду. – Скупщик снял очки в старой роговой оправе. – Автоматы твои – сильно потрепанные, да и кто у меня их купит? Много не дам, и не проси. Обрезы и Форты, пожалуй, быстро уйдут, хочешь мне сдавай, хочешь – сам покупателя ищи.
Птица чего-то подобного и ожидал. «Мосинку» он уже отдал Шмидту, а вот ТТ, ППС-43 и «Беретту» оставил у себя.
– «Калашников», он «Калашников» и есть, что с того, что старый? К тому же там один вообще очень даже хороший, – парировал Сергей.
– Ага, а три других – не очень. В общем, я тебе свое мнение выразил, думай сам.
Есаул повернул к Птице большой, с крупными цифрами, старый электронный калькулятор.
– Вот столько будет за все.
Сокольских посмотрел на экран калькулятора и разочарованно поджал губу.
– Есаул, может быть, часть бартером проведем? Что у тебя есть, из нового?
Продавец небольшого магазина, со старой, еще советской вывеской «Промтовары», поднялся, скрипнув стулом, снял с полки несколько коробок. Открывая одну за другой, он что-то там осматривал, потом убирал на место или откладывал в сторону.
– Так, что тут у нас может быть интересного для Птицы… Угу, это ему не нужно, это тоже, а вот это покажем…
Интересными оказались несколько импортных охотничьих ружей. Но было дорого. А вот одна вещь действительно привлекла внимание Сокольских.
– «Сайга?» – Сергей взял в руки оружие.
– Да, модификация «Тактика 040-05 М». Кушает твой любимый 12-й калибр. Хороший агрегат, я знал, что заинтересуешься.
Охотничий полуавтоматический карабин был удивительно красив. Ствольные накладки из лакированной фанеры, точь-в-точь как у легендарной снайперской СВД, а вот приклад – откидным металлическим уголком со «щекой», уже как у новой «Драгуновки».
– Есть, кстати, и планка «ласточкин хвост», можно оптику поставить. Хотя… оптика для гладкоствола 12-го калибра, это сильно на любителя, – продолжил торговец.
– На сколько тут? – Птица провел пальцем по шершавому пластику магазина.
– Восемь патронов. Есть еще пять дополнительных магазинов, не считая этого. Если будешь приобретать, подсумки покажу.
– Покажи.
Есаул кивнул и выложил на стол несколько шуршащих предметов амуниции.
– Смотри, вот по типу разгрузочной системы, вокруг тела оборачиваешь, две лямки на плечи, потом пряжки застегиваешь, одну здесь и одну на поясе. Удобная штука, хорошо вес распределяет. Слева и справа у тебя по два магазина будут. Они к «Сайге», большие, широкие, дополнительная защита тела получается.
– Ага, это удобно, если ты в основном ножками ходишь и по земле-матушке угрем не ползаешь. А вот если доведется по-пластунски передвигаться, то ты впереди себя подсумками на груди землю, как бульдозер, будешь собирать. По армии знаю, – добавил Птица и переключился на следующий «лот».
«Вот эти, пожалуй, подойдут. Крепятся на пояс, вон с обратной стороны широкие шлевки под ремень. Сдвоенные, итого – те же четыре магазина получаются. Да к тому магазину, что уже в карабине, я еще один сбоку приделаю, чтобы можно было сменить быстро».
Сергей взял один подсумок и несколько раз быстро застегнул и расстегнул его. Липучка была хорошая, не трещала при открытии.
– Вот это возьму. – Он показал на отобранные предметы. – Еще мне ТэТэшные патроны нужны. Много.
– Хм? У тебя же «Макаров» был?
Сергей вынул ПМ с запасной обоймой, снял с плеча МР-153 и пододвинул все это к Есаулу. – Тоже в счет бартера, посчитай.
Вернувшись в «Морозки» с научной станции, Сокольских два дня не вылезал с местного стрельбища.
Сначала опробовал ППС-43. На слове «пистолеты-пулеметы» Птица язык ломал, поэтому давно именовал их про себя просто автоматами.
Потратив некоторое время на то чтобы попривыкнуть к новому оружию, наловчился быстро собирать и разбирать этот автомат. Переводчика огня на нем не было, но невысокий темп стрельбы позволял приноровиться бить одиночными или короткими, в два-три патрона, очередями.
Вообще, Сокольских давно мечтал заполучить что-то такое, более скорострельное и компактное, чем ружья. Для ведения боя в зданиях и тесных пространствах, где с тем же ружьем не покрутишься, это было просто незаменимое оружие. Идеалом был бы, конечно, какой-нибудь «Каштан» или «Вихрь», да где их взять? Даже АКСУ-74 обычный брат-сталкер и то нечасто мог себе позволить. Встречались они в Зоне, конечно, но Птице по приемлемой цене пока не попадались.
О проекте
О подписке