Упаси меня Бог изобретать какие-то авантюры в литературе.

Мне думается, это происходит потому, что сам материал, которым я пользовался, в какой-то степени был авантюрным.

Валентин Пикуль

Думаю, что эти песни лишний раз доказывают, что человеческая душа живуча, и даже в негостеприимных тайгах и тундрах Сибири, в ужасных казематах каторги куда-то рвется и находит себе отражение хотя бы в этих песнях.

Мне думается, что для нас, людей сытых, довольных и свободных, небесполезно знать эти песни – песни несчастных и отверженных.

Вильгельм Гартевельд

От автора

Мой интерес к персонажу с очаровательным именем Юлиус Наполеон Вильгельм Гартевельд окончательно оформился после того, как последовательно произошли следующие события:

1. В 2010 году питерское издательство «Красный матрос», с которым я долгие годы имею честь сотрудничать, выпустило репринт невеликой книжицы «Песни каторги» (1908). Эти песни, согласно указанию на титуле, «собрал и записал в Сибири В.Н. Гартевельд».

2. Год спустя, готовя журнальную публикацию из разряда занимательного исторического чтива, я наткнулся на мемуарные записки жандармского офицера, где, в частности, упоминалось, что под впечатлением концертов и лекций «известного композитора Гартевельта» Уральская группа партии эсеров вынесла смертный приговор начальнику одной из тобольских каторжных тюрем.

3. И, наконец, зимой 2013 года, по итогам на тот момент пока еще заочного знакомства с московским писателем Максимом Кравчинским, я основательно проштудировал его масштабный, почти в тысячу страниц труд «История русского шансона». Несколько страниц в нем было посвящено композитору Гартевельду. Из них-то я, к немалому удивлению, узнал, что сей шведский подданный вполне может считаться если не биологическим, то крёстным отцом такого мегавостребованного и непотопляемого песенного жанра, как т. н. «русский шансон».

Так количество перешло в качество, и я взялся приискать дополнительную информацию об этом шведском товарище. Очень быстро выяснилось, что в энциклопедических, справочных и специализированных музыкальных изданиях без малого семьдесят лет бурной и насыщенной событиями жизни Гартевельда умещаются в один, редко – в два абзаца. Число людей, что-то слышавших и знающих о нем, ныне исчисляется несколькими сотнями. А знакомых с его музыкальными сочинениями – и вовсе десятками. В общем, швед заинтриговал. А после того, как я ознакомился в Публичке с небольшой книжкой путевых сибирских очерков Вильгельма Наполеоновича, интрига лишь усилилась. Как в целом, так и в двух конкретных частностях.

Первый принципиальный момент: какие такие побудительные мотивы поманили Гартевельда в неведомую медвежью Россию? Чем столь очаровала его земля русская? Причем – до такой степени, что он задержался на чужбине на четыре десятка лет. Сделавшись за это время поболее русским, нежели многие родства не помнящие наши соотечественники. И второй момент: с чего, собственно, началось увлечение шведского композитора русской песенно-каторжной тематикой? Что было той искрой, из которой разгорелось пламя новой композиторской страсти? Ведь именно эта, новая страсть в итоге и стала тем самым главненьким, за которое господин Гартевельд ныне «матери-истории ценен». В данном случае имеется в виду Русь-матушка. Так как матушке-Швеции ее блудный сын под занавес жизни запомнится иными деяниями.

Поскольку в процессе своих изысканий внятного ответа на первый вопрос я для себя пока так и не получил, в настоящем исследовании в основном сосредоточился на втором. Итогом подобного сосредоточения и стала предлагаемая читателю попытка вольной реконструкции внушительного куска жизни Гартевельда. А так как автор по образованию не является ни историком, ни музыковедом, заранее прошу прощения, если временами мои размышлизмы и умозаключения покажутся надуманными или дилетантскими. Как говорится, тапер играет, как умеет, – просьба не стрелять.

И еще одно. Боюсь, определенная ущербность выносимого на суд читателей текста заключается в авторской неспособности выступить исследователем беспристрастным. А все потому, что полюбился мне этот персонаж. В какой-то момент я принял его со всеми слабостями, недостатками и вредностями. Более того – мне милы и они. Так что не мне швыряться камнями в моего героя.

И вообще… В конце концов – это лишь мое представление о Вильгельме Наполеоновиче.

Это – МОЙ Гартевельд. И никто не запрещает кому-либо взяться за жизнеописание Гартевельда собственного. Буду только рад, если при создании такового пригодится что-то из моих наработок.

Игорь Шушарин

PS: Автор выражает глубочайшую признательность Марине Деминой (Стокгольм) и Максиму Кравчинскому (Москва – Торонто) – за деятельную помощь и поддержку. Особое «благодарю» Вильгельму Наполеоновичу Гартевельду – за книги «Песни каторги» и «Каторга и бродяги Сибири», выдержки из которых я буду цитировать довольно часто.

Вместо пролога

6 апреля 1909 года в Москве в Большом зале Российского Благородного собрания состоялся необычный концерт, подобрать современные аналоги которому не так-то просто.

Разве что припомнить ноябрь 1963 года, когда ливерпульская четверка давала концерт в театре Принца Уэльского в Королевском эстрадном представлении в присутствии Ее Величества королевы-матери, принцессы Маргарет и лорда Сноудона. В тот день под сводами британской королевской недвижимости гремел хулиганский рок. А вот за полвека с лишком до того чинное благолепие московского Колонного зала было нарушено тягучими заунывными звуками каторжанского пения.

В зале, блиставшем своими балами и симфоническими концертами, где дирижировали Чайковский, Сен-Санс и Штраус, пели Шаляпин, Нежданова и Собинов, этим вечером солировало чудо граммофонной техники – новейшая по тем временам машина производства Генеральной компании фонографов, синематографов и точных аппаратов братьев Пате. Что само по себе, впрочем, уже не событие – к тому времени граммофонные концерты вошли в обычай.

Другим полноценным солистом выступал Вильгельм Наполеонович Гартевельд, полгода назад вернувшийся из поездки по Сибири. Шведский композитор читал почтенной публике доклад о песнях тюрьмы, ссылки и каторги, перемежая вдохновенную речь музыкальными паузами – прослушиванием новеньких грампластинок.

Битком набитая мастеровая, разночинная и студенческая галёрка неустанно бисировала.

Заполненный до отказа аристократический партер благосклонно аплодировал.

Ложи, где были замечены представители городской администрации и сам генерал-майор свиты Его Величества по гвардейской пехоте, московский губернатор Владимир Федорович Джунковский, снисходительно улыбались и неодобрительно качали головами.

Ну, а два дня назад отметивший пятидесятилетие Вильгельм Наполеонович торжествовал. Воистину, то были его звездный час и триумф, к которым он шел долгих…

Стоп! А в самом деле, сколько времени и жизненных сил у Вильгельма Наполеоновича ушло на то, чтобы проделать весь этот нелегкий путь – от замысла до реализации самобытного музыкального проекта? Как ему вообще пришло в голову сменить концертный фрак на походный сюртук? И, сунув во внутренний карман вместо дирижерской палочки револьвер, отправиться в края, куда, по его собственному выражению, «Макар телят не гонял»?

Будем разбираться.

Часть первая
Явление героя

Стокгольм

Что это значит – нет биографии? Это все старомодная интеллигентщина, дорогой мой. Не биография делает человека, а человек – биографию. С биографией родятся только наследные принцы. Вы ведь не наследный принц?

Лев Кассиль «Вратарь республики»

В 2007 году в староградской части Стокгольма в ходе ремонтных работ на чердаке одного из домов был обнаружен небольшой дорожного типа сундук, набитый различными «артефактами» из «бумажного» наследия семейства Гартевельдов. Местное домоуправление выставило находку на аукцион, и сундук со всеми потрохами выкупила Государственная музыкальная библиотека Стокгольма. Выкупила пытливого интереса ради. Если чем-то и мог быть интересен родине давно почивший сын ее, то разве что своей закатной песней в образе представленной на суд шведской общественности в начале 1920-х партитуры марша «Marcia Carolus Rex», выданного Гартевельдом за подлинный марш времен Карла XII, но десятилетия спустя признанного искусной подделкой композитора.

По счастью, среди сотрудников библиотеки сыскался во всех смыслах наш человек – некогда выпускница знаменитой «Гнесинки» Марина Демина. Профессиональный музыковед с советским прошлым и шведским настоящим. Так случайная находка попала в неслучайные руки. Госпожа Демина копнула эту историю на полный штык и теперь по праву считается крупнейшим в Европе специалистом по музыкальному творчеству Гартевельда…

Вот такая присказка. Она же – оговорка. Так как многое поведанное в первых главах этой книги родилось по мотивам шведского текста Марины Деминой «Glimtar ur Wilhelm Hartevelds liv återspeg-lade i hans arkiv i Statens musikbibliotek»¹ и по итогам нашей недолгой, но обстоятельной беседы «за Наполеоныча», состоявшейся 15 октября 2016 года в Санкт-Петербурге.

В данном случае Наполеоныч – отнюдь не панибратское отношение к своему герою. Остались свидетельства, что именно так обращались к Гартевельду его российские знакомцы. Тем самым как бы давая понять, что принимают шведа за своего. Так что густо разбросанное по тексту обращение «Наполеоныч» – отнюдь не ирония.

За сорок лет пребывания в России Вильгельм Наполеонович действительно сделался своим, хотя и сохранил в характере и привычках специфические черты европейской аутентичности. В этом смысле к нему вполне применительно меткое наблюдение, сделанное маркизом де Кюстином в его книге «Россия в 1839 году»: «Иностранцы в России быстро теряют свои национальные черты, хотя и не ассимилируются никогда с местным населением».

Ну а теперь, после всех необходимых разъяснений, начнем, пожалуй…

* * *

Юлиус Наполеон Вильгельм Гартевельд родился в Стокгольме 4 апреля 1859 года.

Это факт. Равно то, что год 1862-й как год рождения Гартевельда в будущем типографски засветится в аннотации к его кантате «Киев» (1901). А далее перекочует в брошюру, анонсирующую концертное турне композитора и с тех пор, вплоть до наших дней, будет всплывать в разного рода справочных изданиях.

Уж не знаю: изначально то был недочет редакторов, или это сам Наполеоныч, кокетничая, решил скинуть себе несколько годков и слегка помолодеть. Оно непринципиально, но отчасти показательно. Последующая история наглядно продемонстрирует, что Гартевельд в буквальном смысле выступал творцом своей биографии. Случалось, подтасовывал факты, выдавая желаемое за действительное. Случалось, врал, искренне заблуждаясь. Бывало – врал намеренно и вдохновенно. Об этой особенности Наполеоныча меня предупреждала Марина Демина. Дескать, каждый шаг, каждое слово его нужно проверять. Где ни копнешь: то правда будет, то выдумка.

Благородное доп-имя нашего героя – оно от отца. Можно сказать, наследственное.

Соломон Наполеон Гартевельд (1830–???) происходил из семьи амстердамских евреев. В XIX веке Амстердам называли Вторым Иерусалимом, а его жители-евреи между собой величали «Мокум», что в переводе с идиша означает «место». Собственно, Mokum на старом амстердамском диалекте и означает Амстердам, и в наши дни этот термин используется как название столицы Голландии в сентиментальном контексте (типа «старый добрый Амстердам»).

К официально публиковавшимся биографическим сведениям о Наполеоныче ныне имеется немало вопросов. Начиная с года его рождения, в одних указан 1862, в других – 1859. Правильный – второй вариант, именно эти цифры выбиты на могиле музыканта

В том, что дед, а затем и отец Гартевельда увековечили в именах своих отпрысков Наполеона, похоже, читается респект императору, с деятельностью которого связаны серьезные позитивные перемены в положении европейского еврейства. Разумеется, это лишь мои домыслы, так как императорская именная приставка могла нести и другие потаенные смыслы. Например, отец Гартевельда был явным или тайным бонапартистом. А дед и вовсе мог принимать участие в наполеоновских походах. А если учесть, что в детстве Гартевельд-младший зачитывался книгой Гейне «Идеи. Книга Le Grand» (1826)², а в более зрелом возрасте неоднократно перечитывал воспоминания участника похода 1812 года гренадера-фузилёра императорской гвардии Адриена Бургоня, нечто, связанное с апологией Наполеона как воплощения Великой французской революции, в этом семействе явно пестовалось.

Так или иначе, но… «как вы яхту назовете, так она и поплывет». В чем в чем, а в изобретении и реализации именно что наполеоновских планов нашему герою не откажешь…

* * *

По профессии Соломон Гартевельд был литографом. Когда и при каких обстоятельствах он очутился в Швеции, история умалчивает. Но именно здесь Соломон сочетался браком с госпожой Йоханной Видгар и оставшуюся жизнь прожил в Стокгольме, зарабатывая картографией (отдельные образцы его литографического творчества сохранились до наших дней).

Первенец Гартевельда родился за несколько месяцев до смерти короля Швеции и Норвегии Оскара I. Вскоре шведский престол займет Карл XV, которому суждено остаться в истории страны великим реформатором. В частности, при нем в 1866 году в Швеции будет коренным образом реформирован демократический парламент – риксдаг. А еще во времена правления Карла XV в стране получит распространение гражданский брак (его тогда еще называли «стокгольмским браком»). Последнее, как мне кажется, важно для понимания будущей легкости и необязательности Гартевельда в отношениях с прекрасным полом. Человек из страны не самых пуританских нравов, в России он будет запросто сходиться и расставаться с женщинами, не видя в том ничего предосудительного.

Стокгольм в 1880-е

Проблем с получением образования у юного Вильгельма, судя по всему, не было. Еще во времена правления первого Бернадотта, в 1842 году, в Швеции ввели всеобщее народное образование для мальчиков и девочек. Это событие серьезно повлияло на развитие страны – начиная со второй половины XIX века практически все шведы становились грамотными.

Об уровне финансового благополучия семейства Гартевельдов судить не берусь. Тем не менее родители могли себе позволить оплачивать частные уроки музицирования для сына. И, судя по всему, преподаватели у Вильгельма были отменные. По крайней мере, в четырнадцать лет его зачислили студентом в подготовительный класс Королевской музыкальной академической консерватории, где он проучился года полтора. По сути, этим невеликим сроком и ограничивается вся официальная «высшая школа», пройденная Гартевельдом. Как теперь выясняется, запись об окончании знаменитой Лейпцигской консерватории в его послужном списке – это не более чем одна из мистификаций Наполеоныча. По крайней мере, в ходе своих поисков Марина Демина связывалась с представителями консерватории, и те официально сообщили, что студент Гартевельд по их архивам не числится. Учитывая присущую немцам педантичность в подобных вещах – им, в отличие от нашего героя, можно верить.

И все же консерваторские «корочки» в биографии Гартевельда родились не на пустом месте. Есть основания полагать, что обучение в Лейпцигской консерватории – не ложь, но полуправда. Своего рода изящная дезинформация.