Не секрет, что, пускаясь в подобного рода авантюрные путешествия, желательно заручиться поддержкой влиятельных лиц и запастись достаточным количеством рекомендательных писем, всяческих «проходок», спецпропусков и т. п. Это и в наши дни, в современных российских реалиях, небесполезно. А тогда – и подавно.

И, похоже, такие козырные карты у Вильгельма Наполеоновича подсобрались. К слову, по молодости наш герой был весьма охоч до азартных игр: «Было время, увы, когда и я отдавал дань зеленому полю». И кто знает, быть может, именно на составление подобной колоды у него и были потрачены два с лишним года? Те самые, что от замысла и до реализации?

Косвенные упоминания о том, что Гартевельд получил поддержку своей миссии, мы встречаем в следующем газетном тексте.

Из газеты «Московские вести», 2 августа 1908 года:

«Нам пишут. Из Омска. К нам приехал небезызвестный композитор и пианист В.Н. Гартельвельд со специальным поручением записать слова и мотивы песен сибирских арестантов. Между прочим, ему поручено записать мотивы тех сахалинских песен, слова которых записаны В.М. Дорошевичем в его книге «Сахалин».

Резонный вопрос: а кем поручено? Не самим же Власом Михайловичем? Правда, в своем сочинении Дорошевич и в самом деле выказывает сожаление в части невладения музыкальной грамотой: «…когда эту песню, рожденную в Якутской области, поет каторга, – от песни веет какою-то мрачной, могучею силою. Сколько раз я жалел, что не могу записать мотивов этих песен!»

Так может, имярек-поручители и в самом деле прислушались к сетованиям модного репортера и откомандировали за музыкой добровольца-профессионала? Помните, была некогда подобная газетная рубрика – «Письмо позвало в дорогу»?

Понятно, что на Сахалине нашему Вильгельму Наполеоновичу побывать не довелось: проигрыш России в войне с Японией привёл к отторжению от России южного Сахалина, и год спустя был объявлен Закон об упразднении сахалинской каторги. При этом часть бывших ссыльных и каторжан эвакуировали в район Кургана, где создавались так называемые «сахалинские поселения». Здесь бывшие каторжники, продолжая жить под надзором властей, получили земельные наделы, жилье и невеликие подъемные. Учитывая, что расстояние от Омска до Кургана составляет каких-то 550 км, сам бог велел Гартевельду прошвырнуться и туда. Что, собственно, наш герой впоследствии не преминет сделать.

А теперь обратимся еще к одному авторитетному источнику. К солидному академическому изданию «Известия Императорского общества антропологии и этнографии»:

«По открытому листу премьер-министра докладчик посетил тюрьмы: Тобольска, Нерчинска, Томска, Акатуя, Николаевска, Кургана и Петропавловска. Собранные им песни разделяются на каторжные, бродячие и заводские. Кроме этих г. Гартевельд записал и несколько инородческих песен: айнов (1), вогулов (2), самоедов (2), бурятских (2), киргизских (1) и якутских (1). Всего записано им более 60-и песен, как для одного голоса, так и с аккомпанементом народных инструментов, а также и хоровых…».

Вот это уже серьезно! Так называемый открытый лист выдавался Министерством иностранных (либо внутренних) дел за подписью министра (либо товарища министра; здесь – должность, а не приятельские узы). С указанием, что министерство просит все подведомственные ему учреждения и лица оказывать обладателю оного листа полное содействие в выполнении возложенного на него поручения²³. А здесь у нас не просто министр, а целый Премьер! Тот самый, который «дизайнер»: галстуков, вагонов и реформ.

Факт наличия у нашего Наполеоныча открытого листа за подписью Столыпина впоследствии упоминался и в буклете, рекламирующем выпуск «каторжных» пластинок Гартевельда:

«…В настоящее время г. Гартевельд приобрел популярность и известность благодаря своему путешествию по каторге и окраинам Сибири. После известного американца Кеннана и Дорошевича Гартевельд – третий, которому удалось, как частному лицу, посетить каторгу, где он записал неизвестные до сего времени песни каторжан, бродяг и пр. О своем путешествии г. Гартевельд докладывал премьер-министру П.А. Столыпину, который очень заинтересовался музыкой напевов и песен, какия г. Гартевельд нашел у бродяг, беглых и каторжан. «Это меня очень интересует, – заявил премьер-министр, – так как я сам большой любитель музыки и песен».

Безусловно, можно допустить, что упоминание в рекламном тексте столь влиятельного лица не более чем пиар-ход. Вот только данная информация подтверждается и другими печатными изданиями той поры. В которых сообщалось, что выступление ансамбля Гартевельда имело такой резонанс, что в октябре 1908 года он был принят председателем Совета министров Столыпиным в домашнем кабинете. И не столь важно, что если осенью 1908 года ансамбль Гартевельда и существовал, то исключительно в мыслях и далеко идущих планах композитора. Но все равно – дыма без огня не бывает. Из чего-то ведь материализовались столь пикантные подробности, как домашний кабинет премьера? Резюмирую: как ни крути, по всему выходит, что встреча Гартевельда со Столыпиным имела место. И, может статься, что не одна.

Возьмем и этот факт на заметку и проследуем дальше.

* * *

С вопросом о том, кто мог покровительствовать Наполеонычу в реализации его масштабного замысла, я обращался к Марине Деминой, и та призналась, что подобных сведений у нее нет. По ее версии, в Сибирь Гартевельд проник, прикрывшись научной целью, для чего заручился поддержкой только-только организованного Общества славянской культуры. «Очень невинной, неполитической, исключительно просветительской, – по словам Деминой, – организации». Что же касается покровителей, таковых, по мнению Марины, могло и не быть вовсе. Просто сам Вильгельм Наполеоныч по натуре своей был исключительно… доставучим. Плюс – прекрасно ориентировался в том, как устроена и работает российская провинциальная управленческая модель.

Что ж, версия со впиской Гартевельда в Общество славянской культуры вполне состоятельна, учитывая, что одно из отчётных (по итогам сибирской поездки) выступлений Вильгельма Наполеоновича состоялось именно на заседании комитета Общества.

Из газеты «Русское слово», 31 января 1909 года:

«Москва. В обществе славянской культуры. Вчерашнее заседание комитета общества славянской культуры неожиданно началось и закончилось музыкальным отделением, благодаря присутствию композитора Гартевельда. Вернувшись из Сибири, где он собирал песни бродяг и каторжников, он предложил обществу славянской культуры выступить в концерте с исполнением собранных им песен…»

Общество славянской культуры было создано в Москве весной 1908 года. 31 марта состоялось его первое, учредительное, собрание. Как писала газета «Новая время», «политикой общество заниматься не будет; оно будет устраивать курсы, лекции, библиотеки и т. п., распространять идею единения Славян путем печати, устраивать славянские съезды – литературные, художественные, научные и экономические, и будет организовывать поездки в славянские земли для их изучения». На сложившиеся промеж Общества и Гартевельда рабочие отношения дополнительно указывает следующая цитата из ранее помянутого рекламного «пластиночного» буклета:

«…Общество Славянской Культуры поручило г. Гартевельду устроить ряд концертов по России с образованным им специальным хором для исполнения каторжных песен, и один из таких концертов с большим успехом был дан в Москве».

Также и в программе-брошюре концертного турне Наполеоныча в 1909 году угадывается кивок нашего героя в сторону данной общественной организации: «Свой труд я предоставил этнографическому обществу, задачам которого я всегда сочувствовал».

По совокупности изложенных фактов берусь утверждать, что в свой сибирский вояж Гартевельд направился, имея в кармане мандат от этой «некоммерческой организации». Но! Бумажка сия явно была не единственной. Судите сами: учредительное собрание Общества состоялось 31 марта, а уже 14 апреля Гартевельд должен был отыграть концерт в Челябинске. Причем около недели до того он прожил в соседнем Златоусте. А ведь требовалось еще время на сборы и время на переезд из Москвы до Златоуста. Так что путевку в Сибирь Вильгельму Наполеоновичу от только-только создаваемого юрлица физически не могли успеть выписать и провести по инстанциям. Максимум – выдать рекомендательное письмо и нагрузить изустным общественным поручением. Что само по себе, безусловно, не лишнее. Но – не более того.

Опять же – в тюрьму с одной такой бумажкой не сунешься. Иначе печатание подобных мандатов можно смело ставить на поток, и тогда «режимные объекты» быстренько превратились бы в проходные дворы. Так что при всем уважении к современному курганскому историку-краеведу Н.Ю. Толстых, который в своей работе выдвинул предположение, что именно «свидетельства и удостоверения» Общества славянской культуры «в немалой степени способствовали допуску его (Гартевельда. – И.Ш.) в тюрьмы», не верю.

Для успешной реализации миссии Наполеоныча требовался гораздо более мощный документ. Такой, на котором позднее эмоционально настаивал профессор Преображенский: «Окончательная бумажка. Фактическая! Настоящая!! Броня!!!» Отсюда окончательно склоняюсь к мысли, что открытый лист на руках Гартевельда в самом деле имелся. И именно что от Столыпина. На что косвенно указывают подробности микропроисшествия, приключившегося с Наполеонычем на восточном берегу Байкала близ деревушки Ишь-Куль:

«…Тут урядник заметил меня и сразу воспрянул духом:

– Ты кто такой? Бумаги есть? – грозно подошел он ко мне.

Я вынул из внутреннего кармана «бумагу».

Это был открытый лист к сибирской администрации, подписанный начальником Забайкальской области. Кроме того еще стояла надпись, даже и в России способная внушить «уважение». В этой «бумаге» предлагалось всем властям оказывать поддержку этнографу такому-то, по первому его требованию.

Бумага произвела на урядника действие удара молнии. При чтении слова «этнограф» он даже снял фуражку. Дрожащими руками подал он мне обратно «бумагу» и буквально замер…»²⁴

Спрашивается: чья еще рука (резолюция) могла произвести такой эффект на полицейского чина? Кто, кроме как Столыпин, на тот период мог внушить в слугах государевых граничащее с испугом «уважение»?

Да, соглашусь, мое предположение – не более чем версия. Но в любом случае всей правды об источниках снаряжения, а главное – финансирования этнографической экспедиции пытливого одиночки со шведским паспортом и полурусскою душою мы, похоже, уже не узнаем. А потому – довольно рядить и гадать. В любом случае, весной 1908 года Наполеоныч отправляется в Сибирь…

* * *

Весной 1908 года Гартевельду стукнуло сорок девять. Немало. Учитывая, что в ту пору люди вообще становились и считались взрослыми довольно рано.

И что же к этому моменту наш герой «имел с гуся»?

Вершина жизни пройдена. Вильгельм Наполеонович – скверный семьянин, но все еще интересный мужчина. Неплохой музыкант и аранжировщик. Посредственный сочинитель и такой же музыкальный критик. Человек, который в своей творческой составляющей постоянно «следует за».

Сверхоптимистичная юношеская установка – «я решил не уезжать из России, пока мое имя здесь не станет известно всем, и я сдержу свое слово» – не реализована. Во всяком случае – не в полной мере.

Большая трагедия для человека творческого – когда он начинает осознавать, что подлинного, настоящего таланта Господь недодал. Либо – дал, да только человек не сумел воспользоваться, расплескал по дороге. Далеко не каждый может подобное неприятное открытие пережить, не всякий способен после такового осознания реализовать себя в чем-то другом. В этом смысле экспедиционная поездка в Сибирь – ШАНС для Гартевельда. В данном случае именно как целенаправленная поездка за песнями, а не чёс по сибирской глухомани с сольными фортепианными концертами. В этой поездке на карту поставлено если и не всё, то многое. Или пан, или… Нет-нет, за «пропал» речь, разумеется, не идет. Здесь всего лишь покой с молодой эстонской панёнкой Анютой.

Разумеется, Гартевельду было чуть проще, нежели его предшественникам. Во-первых, изучив былой опыт коллег по творческому цеху, он мог выбрать оптимальный маршрут. Более-менее представляя, с трудностями какого характера ему придется столкнуться в пути следования в целом и в каждой конкретной точке в частности.

Во-вторых, не связанный, судя по всему, жесткими обязательствами, он был волен самостоятельно выбрать время для старта, максимально подстроившись под континентально-сибирское жаркое летнее солнышко.

Комфортабельный поезд-экспресс на участке южно-маньчжурской ж/д. Фото – начало ХХ века

И, наконец, в-третьих. На рубеже веков российское железнодорожное строительство велось гигантскими темпами. Отныне участки пути, которые былые пытливые исследователи вынужденно преодолевали гужевым транспортом по отвратительным дорогам и направлениям, можно было пересечь в вагоне поезда. Причем с комфортом, если, конечно, финансы позволяют²⁵…

Ну да все едино: одиночная прогулка в Сибирь – удовольствие, что и говорить, сомнительное. Особенно для городского российского жителя иностранного происхождения, готовящегося разменять шестой десяток. Как впоследствии признается сам Гартевельд: «Путешествие от русских культурных центров к глухим местам Сибири сопряжено с массой неудобств». Эка… деликатно выразился.

Помимо сопряженных с подобным путешествием тягот, существовали и иные риски – как для здоровья и жизни, так и сугубо прагматического характера. А именно: насколько вообще оправдано подобное предприятие? Будет ли реализация гартевельдовского замысла адекватно воспринята пресыщенной столичной публикой? Грубо говоря: стоит ли затеваемая игра свеч? Да, с одной стороны, к тому времени в России наметился определенный интерес ко всему народному. Появилась даже мода, эксплуатирующая народную идею. Но с другой… Все-таки данная целевая аудитория узковата для Гартевельда. Толику славы на сем поприще снискать можно. Но вот достойно заработать – это большой вопрос. Учитывая, что тогдашняя массовая русская музыкальная культура прочно стояла на трех китах – декадентство, кафе-шантанщина и цыганщина.

Да что говорить, если даже родившийся на волне успеха горьковской пьесы рваный (он же «босяцкий») жанр, и тот быстро мимикрировал в сторону наносного эпатажа его представителей и лубочного окуплечивания текстов. Как позднее писал советский музыкальный критик Евгений Кузнецов, «босячество стало социальной маской, модной личиной, за которой таилось чуждое ей содержание». Помимо профессионалов уровня Сергея Сокольского и Станислава Сарматова, отныне на теме «рванины» подвизались такие колоритные эстрадные персонажи, как Максим Сладкий, Женя Лермонтова, Ариадна Горькая, Катюша Маслова. С соответствующим же незатейливым концертным репертуаром: «Дети улицы», «Песни улицы», «Песни горя и нищеты»…