Елене Орловской
Она гитаре что-то тихо напевала,
И ей хотелось, как в волшебном сне,
Парить над городом с влюблёнными Шагала,
Лететь над морем с чайками Моне.
Она поэзией, как воздухом, дышала
И радостно вошла в тот чудный мир,
В котором музыка прекрасная звучала,
Где ждал её стихов и песен пир.
Певунье женского простого счастья мало —
Чуть прикоснувшись к золотой струне,
Она легко взмывает к чудесам Шагала
И чайкой вольною летит к Моне.
И этой радостью весь быт её пронизан,
Она встаёт с улыбкой поутру,
Овеянная серебристым лунным бризом,
Готовая гулять по ноябрю.
Никто не может возвратить судьбы начало,
Но ей, как прежде, хочется во сне
Лететь по воздуху с влюблёнными Шагала,
Парить над миром с чайками Моне.
Ты помнишь, парень, тот давно забытый блюз?
С тех пор прошло лет тридцать восемь или семь —
Нет, я на прошлого химеры не молюсь,
Точнее говоря, я не молюсь совсем.
Я помню: ты играл нам этот странный блюз,
Никто не танцевал – мы слушали тебя,
Был горько-терпким тех времён ушедших вкус —
Уж так сложилась поколения судьба.
А он всё вертится в башке, тот давний блюз,
Хоть молодость прошла, и жизнь почти прошла,
И финиш близок, но его я не боюсь.
А как, скажи, сложились у тебя дела?
Играешь ли ты нашей молодости блюз?
Она прошла, мой друг, её нам не вернуть,
И время разорвало наш былой союз,
Но что поделаешь? У каждого свой путь.
Сыграй же снова нам тот старый добрый блюз,
И пусть он памятью о прошлом прозвучит.
Не сбросить с плеч прошедшей жизни груз,
Но как горчит его мелодия, горчит…
Мой взгляд невольно привлекла картина:
В лучах заката – тундра, чахлый лес,
Болото, грязь, канава и купины,
А сверху – свет сияющих небес!
Картина эта – символ нашей жизни:
Есть высший мир над бренностью земной.
Художник! Ты ведь так и не был признан
Ни публикой капризной, ни страной.
Твоя рука, что так владела кистью,
Легла на грудь под крышкой гробовой,
А путь твой, незадачлив и извилист,
Проложен был беспутной головой.
Ты жил богемной, бесприютной жизнью,
Очаг семейный так и не зажёг,
Но женщины любили бескорыстно
Тебя за то, что дать другой не мог.
Ты бедность знал, житейскую непруху,
Запои, но и творческий азарт,
Когда огонь таланта, страсти, духа
Горел в твоих неистовых глазах.
И в эти Богом данные мгновенья,
Отринув здравомыслия покой,
Небесный дар любви и вдохновенья
Владел твоей всесильною рукой.
Ты, как сумел, распорядился даром,
Не праведником жил, но не во зле,
Ну а бессмертия иного не бывает —
Лишь след, что мы оставим на земле.
Любить прекрасное – естественно и просто,
Как будто с восхищением глядеть на звёзды,
Как будто нежно гладить голову ребёнка,
Как будто слышать голос соловьиный звонкий.
Любить прекрасное – восторг и наслажденье!
Как будто видеть утра юного рожденье,
Когда встаёт из розовой постели солнце,
И тонкой кисеёй парок над речкой вьётся.
Любить прекрасное – безумно интересно!
Когда слова и музыка сложились в песню,
Когда душа от красоты шедевра тает
И где-то в небесах, счастливая, витает.
Любовь к прекрасному – немеркнущий источник
Той чистой радости, что дарит нам художник —
От ярких красок, образов и светотени
И красоты его талантливых творений.
Любовь к прекрасному – подарок людям Божий,
Который нас спасёт, утешит и поможет,
И нашу жизнь согреет добрым, тёплым светом —
Так будем благодарны же Ему за это!
Но сотворить прекрасное – всего прекрасней!
Кто создал красоту, тот прожил не напрасно —
Ведь он над временем безжалостным всевластен,
И только в этом чуде истинное счастье.
Как ярко помнятся нам эпизоды детства! —
Как будто смотришь полноцветное кино,
В котором можно в каждую деталь вглядеться,
Хоть это было так немыслимо давно.
И вот из старой, полустёртой киноленты,
Пылившейся на дальней полке много лет,
Всплывают памяти случайные фрагменты
И льют из прошлого волшебный тёплый свет.
В те времена зимой подолгу выли вьюги,
И засыпало сонный городок до крыш,
Уроки отменяли школьные в округе,
Но вдруг однажды утром наступала тишь.
Как в классике, под голубыми небесами
На солнце искрились фигурные снега,
И кувыркалась в них счастливыми часами
И заливалась звонким смехом мелюзга.
Но вот весна. Я на высокой старой вербе
Из ветки вырезаю ножиком свисток,
Сияет ярко солнце в густо-синем небе,
Покачивает ветки свежий ветерок.
Вокруг посёлка всюду – не окинуть взглядом —
Безбрежные просторы голубой воды,
Я беззаботен, юн, мне ничего не надо,
И бело-розовым вокруг цветут сады.
Скорей бы лето! Выбегаю на крылечко —
Целует солнце белобрысый мой висок,
И вот уже купаюсь в нашей чистой речке
И падаю в горячий золотой песок.
А солнце светит мне сквозь розовые веки,
И тихо плещется у берега вода,
И в целом мире нет счастливей человека,
И не забыть мне эту радость никогда.
Вот где-то я в лесу, и золотые сосны
Уходят стройными стволами в высоту,
И кружит голову смолистый хвойный воздух,
И память детская вбирает красоту.
Похоже, это летний пионерский лагерь
Сосновым лесом окружён со всех сторон,
Лениво шевелятся над линейкой флаги,
И по утрам нас будит звонкий медный горн.
А вот и осень. Небеса чисты и сини,
Сентябрь-добряк тепло последнее принёс,
И паучки летят на тонкой паутине,
И лёгок трепет левитановских берёз.
Бредёшь из школы, загребая листья клёнов,
А на душе спокойно, грустно и светло,
И тихий городок, привычный и знакомый,
Тебе как будто улыбается тепло.
Как много памятного, детского, родного!
Как сердце радует и трогает оно!
Но в направлении одном ведёт дорога…
Включили в зале свет. Закончилось кино.
Отработан рейс.
Гудит всё тело,
На ладонях волдыри горят.
Привыкаю я к мужскому делу:
«Крепче будешь» – люди говорят.
Мне пятнадцать.
Выпачкан извёсткой,
В кузове грузовика стою.
Треплет ветер буйную причёску,
Холодит с разбегу грудь мою.
Свист в ушах!
Шофёр – бедовый малый!
Грузовик – как бешеный мустанг!
Я – весёлый, юный и удалый,
За спиной – рубашка будто флаг.
Сердце бьётся в яростном задоре —
Мне любое дело по плечу!
Опьянённый солнечным простором,
Сквозь цветущие поля лечу.
Воздух лугом скошенным настоян —
Милые полесские края!
Омываясь вашей красотою,
Начиналась здесь судьба моя.
Будет всё – удачи и невзгоды,
Только пусть со мною навсегда
Остаётся чистая природа,
Радость ветра, солнца и труда!
Мне с детства не хотелось постигать
Науку жизни грубой и рутинной.
Манило небо, я хотел летать,
Плыть над землёй за стаей журавлиной.
Но с каждым годом был всё дальше он,
Тот зов небесный, горькая потеря,
И всё сильнее действовал закон
Извечного земного притяженья.
В руках синица – вариантов нет,
Своей заботой я её согрею,
Спокойно доживу остаток лет,
Как будто ни о чём не сожалею.
И всё реальней под ногой земля…
Хочу коснуться крыльев журавля!
Давным-давно, когда я был ребёнком,
Не знавшим тонкой грани меж добром и злом,
Я подобрал в овраге ястребёнка,
Голодного, со сломанным крылом.
Природой обручённый с небесами,
Злой и ершистый, он кусочки мяса ел
И дерзкими янтарными глазами
Он на спасителя без робости глядел.
Он небо знал! Зависимость как муку
Он принимал, и вместо крошек пирога
Клевал гордец ласкающую руку!
Во мне он видел только своего врага.
С тех пор мне память не даёт покоя:
Его неблагодарной злобностью взбешён,
Ударил я кормившею рукою!
Забыв о том, что слаб и беззащитен он.
Гортанно вскрикнув, с яростью во взоре,
Он прыгнул на меня! Не властвуя собой,
Я отшвырнул его, но он, себе на горе,
Отчаянно ввязался в безнадёжный бой.
Он из последних сил сопротивлялся,
Крыло своё больное жалко волочил,
Он убегал, он спрятаться пытался,
А я же, как безумный, бил его и бил!
Он вдруг упал, глаза его погасли,
Уже не помню, как я руку удержал.
Я весь дрожал, слезами обливался,
А он лежал…
Он выжил и окреп, и небо было радо,
Когда он улетал. Но он вернулся вдруг!
Мне большей благодарности не надо —
Я покормил его в последний раз из рук.
Давным-давно, когда я был ребёнком,
Не знавшим тонкой грани меж добром и злом,
Я подобрал в овраге ястребёнка…
С учителями мне тогда ещё везло.
Мы жили в том, давно ушедшем мире,
В котором было то, что радовало нас —
Певцы, артисты, звёзды и кумиры,
Чьей всенародной славы свет уже угас:
Гагарин, Магомаев, Даль, Харламов,
Борзов, Меньшов, Утёсов, Герман, Королёв,
Ротару, Яшин, Табаков, Ульянов,
Леонов, Евтушенко, Брумель, Куравлёв…
А как мы их шедевров новых ждали!
Когда сквозь пропаганды духоту
Мы воздухом их творчества дышали,
Подхватывая тексты песен на лету:
Жванецкий, Пугачёва, Окуджава,
Рязанов, Корбут, Визбор, Тихонов, Шукшин,
Третьяк, Титов, Лавров, Стрельцов, Папанов,
Высоцкий, Райкин, Роднина, Гайдай, Блохин…
Пусть были времена для шуток строги,
Но их таланты освещали нашу жизнь,
Для нас они – как символы эпохи,
Как непостроенный в те годы коммунизм:
Миронов, Пахмутова, Ободзинский,
Никулин, Пьеха, Власов, Рыбников, Кобзон,
Плисецкая, Федотов, Кикабидзе…
Как жаль, что слава их развеялась как сон!
С обложек старых, выцветших журналов
Они, весёлые, счастливые, глядят…
Как быстротечно время, как его нам мало!
Как горько, что его нельзя вернуть назад.
Где-то есть город, тихий как сон…
Роберт Рождественский
Есть в Полесье небольшой посёлок —
Детства школьного, наивного приют,
Прошлой жизни маленький осколок.
Люди в нём как в годы прежние живут.
В огородах вечная картошка,
Зреют сливы, груши, яблоки в саду,
Летом на обед у всех окрошка,
И привычны руки к сельскому труду.
Те же разговоры о рыбалке
И о том, что долго не было дождей.
Не спеша гуляют в старом парке
И не ждут подарков щедрых от вождей.
Россыпи кувшинок в тихой речке,
Плещется в ней беззаботно детвора,
Ключ под коврик прячут на крылечке,
Куры копошатся в уголке двора.
Георгинов звёзды в палисадах
И кусты сирени пыльной у ворот.
Здесь живут неброско, небогато,
Тихо жизнь провинциальная течёт.
Пополудни в городишке сонно —
Словно времени остановился бег,
Словно длится тот же век застойный,
И остался тем же, прежним, человек.
С детских лет всё знают друг про друга,
Даже то, чего сосед не знает сам,
Приодевшись, в клуб идут супруги,
Чинно кланяясь знакомым и друзьям.
А встают здесь рано, на рассвете,
Ведь с утра в хозяйстве дел невпроворот:
Требуют заботы дом и дети,
Куры, кролики, корова, огород…
В холода огонь пылает в печке,
Варят в чугунах картошку и борщи,
Тыквенную кашу, пшёнку, гречку,
Драники пекут, блины и куличи.
Хороша здесь осень золотая:
На полях горчит в кострах ботвы дымок,
Паутинки в воздухе летают,
И опавшая листва шуршит у ног.
На зиму готовятся соленья —
Бочки квашеной капусты, огурцов,
Банки с помидорами, вареньем
И мешки сушёных яблок и грибов.
О проекте
О подписке