– Ещё чего не хватало, – подумал я и подавил всякие эмоции, вступив на стезю благоразумия, тем паче приближалось время давать задний ход и валить на все четыре стороны, пока эти придурки не заметили меня. Хрен знает, какой там у них ещё камень за пазухой и что этому камню можно противопоставить в моём положении. Впрочем, я всегда знал меру и умел читать сигналы судьбы. Судьба явно притащила меня сюда и эта же судьба удерживала меня на месте. Я быстро успокоился, заглушил сердце и стал прислушиваться и услышал… Точнее я не услышал, а уловил их разговор. Это был даже не разговор, а скорее телепатический обмен образами между данными существами. Один рисовал свои образы, другой толкал свои в обмен, но они иногда произносили какие-то звуки или слова, которые, я, естественно, не понимал. Они не замечали ни меня, ни мои грешные мысли, так как были крайне возбужденны, особенно этот гномик Вася. Он махал своими большими, конечно относительно его тела руками, горячился и наезжал на эту свиристелку. Вкратце, суть его наезда заключалась в том, что этот мелковатый мужичёк обвинял её в чрезмерной любви к мужикам людского рода и не любви к нему такому хорошему. В ответ она рисовала картинки любви с людьми, и то, что те такие мягонькие и слабенькие, и ласковенькие, в отличие от его землеройного червя. Тот в свою очередь призывал её к благоразумию, к тому, что род их и без того не велик, и что та наведёт на них людей. Она успокаивала его тем, что своих любовников скармливает волкам и прочей нечестии, в образе которых я различил и снежного человека и прочих там водяных и леших. Тот продолжал напирать на то, что люди ныне непременно могущественней, чем были пару сотню лет назад, напомнил о том, что и в зверей превращаться, или внушать людям, что перед ними не люди, а звери, уже стало опасно, что вчера её ранили и, что если человек попадёт ей в голову, то она не сможет регенерировать свои органы и тогда ей будут кранты. Что и невидимкой быть становится всё опаснее, так как у этих сволочей человеков появились приборы, которые могут увидеть её и под плащом и невидимость её относительная.
Далее я не стал слушать, поскольку расклад был полный и спорить, а тем паче ждать, пока меня заметят эти вероятно супруги, никак не входило в мои планы. Тем более, они могли уловить мои благородные мысли, как я улавливал их болтовню, и скорее всего они это не сделали только потому, что уж больно яро наскакивали друг на друга эти петухи подземного царства, а мои эмоции таились за каменной глыбой, из камня неизвестной национальности и происхождения, так как мне было просто не до разложения горных пород по полочкам Я дал задний ход и выполз из этой, то ли норы, то ли шикарного входа в опочивальню, но не для меня.
В период этого действа, мне вдруг пришло в голову, что шкура на бабе была золотистого цвета, а я, грешный, глядючи телевизор слышал, что золото, при тонком распылении, дает эффект невидимости. Так этот факт объяснял всё. Когда она напяливала свой капюшон, я её не видел, вполне был объясним этим. А то, что я её видел в золотистом плаще, тоже объяснялся, но уже благодаря устройству нашего зрения, которое просто дорисовывало то, что на самом деле не видели глаза. Тем более капюшон был напылён только сверху и был ясно виден изнутри.
Покинув пещеру, я быстро напялил на себя свою амуницию и… и увидел волков. Штук тридцать их осторожно крались к лагерю, где дрыхли мои сотоварищи по несчастию. Они видимо побаивались нападать в открытую, сохранив свою привычку по возможности это делать скрытно и неожиданно. Если бы я выполз из этой дыры несколько позднее, то мог найти своих компаньонов в качестве первого или второго блюда у этих лохматых друзей моих гномов из окрестных гор и лесов.
Я, встав на правое колено, с упора расстрелял всю обойму в это скопище, состоящее из разноцветных зверей. Те, не поняв откуда по ним стреляют, кинулись в рассыпную, но потом остановились, но обойму я не успел заменить на новую, так что на снегу осталось лежать только три волка, но один из них был ранен видимо в позвонок, так как стал уползать вниз, волоча задние ноги. В это время на вершине появились мои незадачливые приятели и родственник во главе этого едва не съеденного бедлама. Они были ошеломлены столь неожиданной стрельбой, а особливо добычей, коея предстала пред их взорами. Пока они этим занимались, я догнал подранка и добил его выстрелом в голову.
Все были ошарашены, мне же пришлось выговорить Игорю, что тот завалился снова спать, не разбудив никого, зная наперёд, что окружен волками со всех сторон.
Он потупился, видимо понимая, что я прав.
В эту ночь мы так и не выспались, вялые и усталые мы поднялись с рассветом, кое-как позавтракали, и двинулись к машине. Сначала мы топали довольно бодро, но километра через четыре Серёга стал сдавать. Непродолжительный отдых не прибавлял ему сил и к обеду он был уже совсем никакой. Если добавить то, что и у нас был упадок сил, то мы двигались со скоростью парализованного таракана. Обед несколько нас взбодрил, но ненадолго, так что мы не добрались не только до машины, что могли сделать, если бы были полны сил и энтузиазма и не имели на попечении сдыхающего после интенсивных случек с дикой бабой и крайнего истощенного кобелину в лице сотоварища Серого. Так что нам не удалось дойти не только до машины, но и до зимовья, где нам можно было подрыхнуть не опасаясь того, что нас могут сожрать эта голодная свора, что было вполне возможно при этом раскладе.
Но больше всего меня удивил один факт, который не обещал ничего хорошего. Когда мы уходили из лагеря, то из троих убитых волков остался только один. Все решили, что их разорвали другие звери, но я не поленился спуститься к ним и выправил следы. Волки, оказывается, ушли собственным ходом, но перед этим к ним подходила женщина. Следы были те же, что я видел ночью. Оживить она не смогла только того зверя, что я добил в голову. Видимо она пользовалась каким-то лекарством или прибором, что были неизвестны нам. Оживлять мертвых – не самое плохое, что они умели делать.
Кое-как оборудовав стоянку возле скалы, чтобы как-то оградить себя от нападений с тылу, мы соорудили нодью и, поев без аппетита, легли спать. Дежурство было установлено в таком порядке: сначала дежурил Петро, затем дежурил я, следующим дежурил Игорь. Мы тянули жребий, не включив в него Серого, так как тот был весьма плох.
Моё дежурство и дежурство Петьки, прошло спокойно, хотя последний и не верил в то, что нас преследуют волки, но на пути мы несколько раз пересекали их следы, и я даже видел мельком одного из них.
Разбудив Игоря, я лёг с краю под скалой, положив рядом карабин. У костра лежал Серёга, Игорь сел рядом с ним с ружьем в руках и обещал разбудить через два часа Петьку. Под самое утро мне вновь пришлось бы дежурить. Я уснул довольно скоро, но спал чутко, и мне снились разные кошмары. Проснулся я от крика и волчьего рыка. В следующее мгновение, я увидел на месте, где спал Серёга, клубок из тел. Штук шесть волков рвали спальный мешок, который спасал Серго от смерти, и не давал волкам его убит тотчас, но из него летели клочья и через несколько минут звери бы добрались до живых и не тленных его телес, этого любителя любовных утех на свежем воздухе. На Игоре висело два волка. Петро тоже проснулся и ничего не понимал. Наконец он разобрался и стал лапать ружье, которое оказалось, как это положено быть, не в нужном месте и не в нужное время. Я сбил двумя выстрелами нападающих на Игоря волков, выстрелил ещё дважды в сторону темноты, где уже мелькали приближающие другие звери, затем совместными усилиями разогнали остальных, убив ещё трёх штук.
Единственное что я понял, что волки должны сожрать Серегу, а мы только мешали этому. Игорь просто оказался на их пути. Насколько я понял из рассказа последнего, то тот задремал и не заметил, откуда появились звери, он не понял сути нападения, и почему почти вся стая кинулась рвать спальный мешок, а не напала на него, хотя он едва ли успел поднять ружье. Серёга был сильно испуган и довольно основательно покусан. Особенно досталось лицу. Клок мяса был выдран из щеки и болтался на лоскуте, кровь обильно поливала окрестности, Игорь срезал его совсем, прополоскал водкой и перевязал бинтом, что оказался у запасливого Петра, поскольку ни я, ни Игорь не отличались столь цивилизованными привычками и не таскали аптечки с собой в качестве ненужного груза.
Серого трясло от возбуждения и страха, важные органы были не задеты, но по всему телу, как любят выражаться протоколы: были множественные укусы. Правда, это были всего лишь синяки, но синяки таки приличные и кровоподтеки были везде. У него были глаза по огромной полтине, впрочем, и мы тоже были не в лучшем состоянии. Тем паче никто не понимал, что это зверье напустилось именно на него, тем более Игоря было куда приятней жрать, да из нас никто не забрался в спальный мешок.
Уснули мы вновь под утро. Я дважды ещё стрелял по святящимся огонькам глаз, убив ещё двух зверей, после чего те оставили нас в покое. При свете луны убитые были ясно видны на белом снегу. Я ещё не особенно верил в возможность воскрешение зверей, но подозревал, что сие действие вполне возможно. Спал я чутко и почти сразу, после того, как мы легли спать, услышал осторожные лёгкие шаги. Не поднимая головы, я стал смотреть в ту сторону, откуда раздавался ясный шорох. Никого я не заметил, шаги скоро смолкли и совсем неожиданно один из волков встал и, пошатываясь, побрёл в сторону. Затем зашевелился и второй, я потянулся за карабином, но выстрелить не успел, – волк скрылся за бугром. Почти тотчас я услышал удаляющиеся быстрые шаги. Мне показалось, что там что-то блеснуло, я поднял карабин и стал нащупывать мушкой того, кто стал предметом моей тревоги. Холодным разумом я уже вычислил, кто находился у меня на прицеле, но старая привычка охотника – не жечь напрасно патроны – возобладала, да и смерти этой пигалицы я не хотел, пусть она почему-то, скорее всего для сохранения тайны и сокрытия своих грехов, убирала свидетелей. Киллер, блин, хренов. Серого тоже не хотелось отдавать на съедение этим собакам. С этим я и уснул, вспомнив напоследок, что гномик давеча произносил очень часто, именно произносил Айя, что я счел её именем. Проспали мы до утра благополучно, даже не охраняемые более никем, только засунув Серого между Игорем и Петром, я же занял позицию для стрельбы. Волки видимо были сильно напуганы и не решились на повторное нападение.
Утром я осмотрел место, где лежали волки, убитые мной. Те, что были убиты нами у костра, так и остались лежать на месте, куда мы их отволокли ночью, два зверя ушли. Как не намешано и не натоптано было кругом, но мне удалось установить, что подходила к ним эта маленькая женщина, но что было самым любопытным, она подходила и к тем, что мы убили у костра, но ни одного поднять она не смогла. Видимо она могла оживлять только свеженьких покойничков. Это утешало.
Утром обнаружилось, что Серега опух как подушка и был совсем плох, так что мы решили добраться до зимовья, до которого было ближе, чем до машины, и там немного отоспаться и отожраться, а там далее решать, что делать. Петька надеялся, что звери отстанут от нас, когда мы заберёмся в свою крепость, Игорь только улыбнулся на эту глупость, я же откровенно посмеялся над ним, впрочем, незлобно. Напомнил ему, кстати, об аборигенах, которые грелись у костра со своими собачками. Петро так и не понял, кто там куролесил, а я не стал ему ничего объяснять. Впрочем, я не стал это объяснять и Игорю, а тем паче Серому: меньше знаешь – дольше живешь.
До зимовья мы добрались довольно быстро, что было удивительно. Серега скакал борзо, видимо страх повлиял на него самым положительным образом, но и витамины, что мы успели запихать в его истощенный организм, играли в его помятых жилах вместе со ста граммами, что мы употребили. Правда, я выпил не более пятидесяти этих самых граммов из наличествующих пятисот, оставив остальные в полном распоряжении нашей троицы, из которых Серый налегал особенно усердно на водочку.
Придя в стылое зимовье, я залез в последний спальный мешок, кстати, мой, и завалился спать, сказав, что ночь мне предстоит бурная, а им можно будет подрыхнуть в тепле и уюте и безопасности.
Проснулся я под вечер, когда было ещё достаточно светло, но сумрак быстро уплотнялся и густел, переливаясь в черную густоту ночи. Луна всходила несколько позднее, часов в восемь – девять, так что на улицы довольно скоро было темно. Компания, что я оставил у нетопленной печки давече, уже была основательно накачена винными парами. У Игоря в зимовье находился приличный запас спиртного на всю долгую зиму, который, по причине чрезмерного стресса, данная компания решила прикончить.
В зимовье было тепло, даже жарко, на сковороде что-то скворчало, издавая аппетитный запах.
Впрочем, я не разделял всеобщего веселья, проснулся я разбитым, и голова моя болела. На душе висела тяжесть. Плохой сон и усталость сказались на моем физическом состоянии, а особенно на эмоциональном. Кроме того, эти олухи, попав в более менее сносные условия и чувствуя свою некоторую защищенность, не понимали, что запоры весьма ненадежная вещь, и продолжали пить. Если принять во внимание, что они не знали, с кем имели дело, кроме волков, то их можно было понять. Серый уже несколько оклемался и жрал водяру нисколько не отставая от собутыльников. Я перекусил, отказавшись от стопки, которую заменяла закопченная алюминиевая кружка, напомнил своим приятелям, чтобы они остепенились, но все хором заявили, что волки в зимовье не залезут, так что пить можно спокойно. Я ещё немного посидел с ними, поел основательно, так как Игорь раскупорил не только винный свой погребок, но и припасы, что готовил на весь сезон. Всё это я заел салом, пережаренным на сковороде, разбавил его тушенкой, разогретой прямо в банке, с хлебом, так что свиной жир подступил к горлу, и легкая тошнота напомнила о том, что сим не следует увлекаться, хотя на морозе сало всегда шло хорошо, но сейчас было видимо не то настроение.
Я ещё немного посидел, но нужно было идти на стремя. Я изначально знал, точнее чувствовал, что я должен именно это делать. Именно это, а ничто другое. Я был ответственен за этих наивных дураков, которые, мягко говоря, так и не добрались до взрослого состояния. Взяв карабин, бинокль и спальный мешок, что по-прежнему валялся на нарах, я пошёл на улицу. Лучшим местом для засидки была крыша зимовья. Я забрался на чердак, зарылся в мох, которым был устлан потолок, влез в спальный мешок, при этом положив бинокль по левую сторону, а карабин по правую руку и … преспокойно уснул, зарывшись с головой в лохматую собачью шерсть из которого и был сшит этот мой спальный прибор. Я даже не удосужился проверить то, закрыли ли мои приятели дверь в зимовьё.
Проснулся я неожиданно и оттого, что кто-то крупный осторожно бродил вокруг избушки. Шорох был едва различим, но животное, которое пожаловало к нам, было явно не маленьких габаритов. Не медведь ли шатун к нам пожаловал, пришла мне в голову мысль, но додумать эту мысль я не успел, так как зверь, что посетил нас, показался мне на глаза. Он меня не замечал, да и я сначала увидел его тень, что черным пятном сначала возникла на снегу, прямо перед входом в зимовье. Эта тень никак не могла принадлежать медведю, поскольку животное передвигалось на задних ногах, было гораздо массивнее медведя в плечах и имело что-то похожее на горб. Волосатая спина возникла сразу и неоткуда. Просто поднялась из небытия. Я сразу решил, что это местная разновидность снежного человека. Дверь в зимовьё чрезвычайно привлекала его внимание, так что он меня просто не заметил. Видимо он пытался открыть её, потому что я несколько раз видел, что спина то поднималась, то опускалась. Однажды он задел плечом избушку и та заметно зашаталась. В этой зверюге было никак не меньше двухсот килограммов. Так что иметь дело с этим монстром с глазу на глаз мне не хотелось. Я тихонько подтянул карабин к себе, высвободив предварительно руки из объятий спального мешка, снял с предохранителя и, когда тот выпрямился на мгновение, не целясь – разрядил всю обойму прямо ему в грудь. Зверюга рыкнул от неожиданности, отскочил, но, сделав два или три прыжка, ударился грудью о стоящее дерево и упал, забившись в конвульсиях. Я трясущимися руками перезарядил карабин и стал наблюдать дальше, что произойдёт. Меня бил озноб и руки подрагивали. Такую встречу я хоть и предполагал, но не был к ней готов в полной мере. На успокоение моей души и сердца потребовалось минут десять или более, за это время я убедился, что мои приятели не проявили никаких признаков жизни. Я продолжал лежать и ждать продолжения. Я ждал эту маленькую женщину, что усиленно стала портить нам жизнь. К этому времени снежный человек перестал биться и маячил на снегу большой глыбой. Если бы не торчащие руки и ноги, то он бы за эту глыбу бы и сошёл.
От холода и нервного напряжения я стал замерзать, пришлось залезть с руками полностью в спальный мешок. Согревшись, я неожиданно для себя стал засыпать, и мне с большим трудом удалось разлепить веки, когда услышал отчетливые шаги и поскрипывание снега под ногой. Только огромным усилием воли мне удалось стряхнуть ту слабость и усталость, что навалились на меня внезапно.
О проекте
О подписке