Проклятые гномы или Явление оракула

Этот год, то есть 199…г. Стал последним годом моей деятельности на журналистском поприще. Кроме того, в самое его окончание, в нашей редакции случился настоящий коллапс. Такой натуральненький без всякого преувеличения, перед самым Новым годом, а нашу славную дружную редакцию я покинул уже в январе, поскольку меня, как одинокого и не служившего в рядах армии, отправили отбывать эту повинность.

Нужно было выпускать праздничный номер. А у нас из всего наличия корреспондентов, то есть так называемых творческих работников, осталось всего два человека. Где были остальные? Как раз за неделю перед праздником наш посёлок посетила какая-та страшная и довольно странная эпидемия. У всех неожиданно резко подскакивала температура, и многие несколько дней не могли подняться на ноги, а затем являлись на работу, как ни в чём не бывало. Впрочем, эта зараза не повлекла за собой повальной смертности, даже среди стариков, а, по лютовав с недельку, так же исчезла, испортив праздник всему честному народу. Кстати, меня это поветрие тоже коснулось, но как-то слегка. Вечером у меня поднялась температура, почти до сорока градусов, так как знобить меня начинает только при этом градусе. Выпив пару таблеток аспирину и чашку чая с мёдом, я сразу же завалился спать, чтобы утром даже и не вспомнить об этом событии, поскольку тогда же у меня прорезался зверский аппетит, которому я уделил большее внимание, чем своим вчерашним событиям.

Вторым творческим работником был наш редактор Анатолия Макаровича, в простонародье просто Макарыч, хотя его с большой натяжкой и трудом можно назвать таковым. Кроме передовиц к празднику его этих самых литературно-журналистских потуг не хватало ни на что больше. Правила и володела редакционными делами Валентина Степановна наш ответственный секретарь, а, короче, ответсек. Она была ничего себе баба и даже нормальный работник на этом поприще, если не считать, что всё, что ни попадала в её цепкие журналистские руки она правила под себя, не считаясь ни с замыслом автора, ни с его стилистикой и индивидуальностью. Сей титанический труд на поприще переписывания газеты, превращал сей коллективный труд в её и только её индивидуальное издание. Благодаря Валентине Степановне, наши творческие работники косяком тащили ей на стол не то что сырые свои опусы, а вообще кое-как сляпанные из натурального дерьма писульки. Благодаря многолетнему труду на этой стезе, у неё выработались уже свои многочисленные шаблоны статей, очерков и прочей подобной многожанровой белиберды, в которые легко втискивались эти наши недоделки и не дописки.

Следует заметить, что я не журналист, а скорее писатель. Я могу написать роман за месяц, а потом не писать ни строчки год или даже более, а выдавать на гора литературный мусор, лишь для того, чтобы забить пустующие колонки нашей газеты, мне было тоскливо изначально. Насиловать себя таким образом, я долго не смог бы и рано или поздно бы ушёл из нашей редакции, а армия мне подвернулась, как раз кстати.

Но вернёмся к повествованию. Понятно тогда было лишь одно: никого нет, материала тоже нема, если не считать подготовленного мною и передовицы Макарыча, а время поджимало. Поскольку на всю редакцию осталось нас только трое, третьей была баба Валя, – бабушка секретарша. Если то, что Макрыча не взяла эта хворь, не улаживалось ни в какие нормальные каноны жизни, поскольку он был изнеженным интеллигентом, жирненьким, моложавеньким, беленьким от постоянного пребывания в помещении, в сорок лет уже с заметным пузиком и вторым подбородком, то бабу Валю пробить никакая хворь не могла в принципе. Поскольку в её столе всегда стояла початая бутылка водки, которая неумолимо пустела к вечеру, чтоб с утра или обеда неожиданным образом превратится в непочатую. Всё это позволяло ей пережить многих редакторов и нашу белиберду, правку Степановны без стрессов и ругани, как и наших Генсеков. Болезнь, подобно этому поветрию, умирала в ней если не после первой, то точно после второй рюмки, влитой во что-то непонятное между её костями.

Почесав затылки, мы с Макарычем, заранее прикинули объём работ. Выходило кисло как-то. Пришлось мне оседлать наш редакционный Уазик и рвануть собирать дань с наших корреспондентов, поскольку Макарыч даже не освоил эти три педали, рычаги и руль, а водила слёг за компанию со всеми. В самом плачевном состоянии оказалась Валентина Степановна. У неё была очень высокая температура, и она страдала больше всех, а может и за всех, явно недооценивая наши с Макарычем силы и стоящий под угрозой выпуск её общего незабвенного издания. Но даже от едва живого нашего ответсека, я умудрился унести в зубах какой-то потаённый ею материал. С другими было проще. Ваня Чайкин, корреспондент от сельского хозяйства, по совместительству смотрящий за нашей газетёнкой от органов, был свеж и бодр, как огурец на грядке в летний день. Поскольку он был на больничном, то и «забил» на работу по всем правилам труженика села. Выколотив из него положенный материал, я быстренько пролетел всех остальных наших мужиков и баб и получил не только запланированные в газету писульки, но и кое-какой дополнительный, лежащий у многих про запас. Поскольку все меня если и не любили, то уважали, а так же из-за сочувствия, что мне приходиться крутиться одному. Этому, то есть то, что заначки с особой щедростью посыпались, ещё способствовало то, узнав, что единственным редактором буду я, Макарыча никто не принимал всерьёз, а к их трудам я отнесусь с большим уважением, что все отлично знали, в отличие от Валентины Степановны.

Я действительно аккуратненько, чтобы ничего не испортить, кое-что исправил, правда другу Чайкину с его деревянным мышлением досталось больше всех, я разделался с его опусом не хуже Валентины Степановны, но создал нечто читабельное, в тон общему настрою выпуска.

В этот же день доблестная баба Валя выдала на гора весь материал. Поскольку время было ещё дикое, печатать приходилось на машинке, макетировать в ручную, а компьютер я даже не видел в глаза, но хотя и слышал. Машинка наша была древним «Ундервудом», так его кликали в нашей редакции, но она шибко уважалась бабой Валей, которая так и не признала электрической разновидности пишущей машинки, которая у нас торчала сиротливо на окне, рядом с рабочим местом бабушки. Ею пользовались все, когда требовалось что-то очень срочно напечатать, но только не секретарь.

Всё было прекрасно. Утром уже был макет. Газета была почти полностью забита, даже почти не осталось места для рекламы, да и мы не горели большим желанием её пихать в Новогодний номер. Вот только в подвале имелось ещё место для небольшой статьи. Требовалось, что-то такое, я бы сказал не обыденное, но местное. Тут Макарыч и вспомнил научного сотрудника, который работал в Иркутске, но местного уроженца, который одно время даже работал корреспондентом нашей газетёнки, попутно занимался всякой ерундой типа Уфологии, популярной в то время фишкой. Поскольку времени было ещё навалом, мы и покатили с Макарычем к нему в гости, поскольку шеф без меня и машины не мог передвигаться в принципе, а в посёлке знали Андрея многие. Он был в отпуске до середины января, так что мы его нашли в доме родителей, которые, в свою очередь, куда-то свалили. Куда? Это были их проблемы, но я их немного знал, а спрашивать не входило в наши планы, тем более разговоры, точнее «базарил» именно шеф, а я складывал в кучу материал, которого было не только предостаточно, а даже чересчур много.

Так мы с ним, в общем, и познакомились. Поскольку он дал довольно много своих рассказов, больше для знакомства, чем для публикации, напечатанных на принтере, что было тогда небывалым новшеством и нам даже не пришлось напрягать нашу бабульку. Так копии его рассказов оказались у меня. Позднее я несколько раз встречался с ним, можно сказать даже часто. Дважды я забывал рукописи, поскольку они валялись у меня дома, а приезжал к нему я по работе. Однажды привёз газету, что мы с Макарычем и бабой Валей героически выпустили к празднику, с его материалом в выпуске. Правда рассказ пришлось сильно сократить, но я это сделал довольно удачно, поскольку по натуре я человек экстремальных обстановок, тогда у меня уж точно мобилизуются все силы и умения. Затем Андрей укатил на работу, а меня забрали в армию. Я не стал выбрасывать его труды, – не поднялась рука. Позднее я много переезжал и потерял их. Так что пришлось восстанавливать их все по памяти. Так что это не оригиналы, а, поскольку прошло много времени, то скорее моё творение, чем опусы Андрея. Его суховатый стиль, как он его назвал, канцелярский, конечно хуже, чем изложение истории доктором исторических наук предки у которого были поэтами, а сам он талантливым писателем. Звали того историка Лев Гумилёв. Но это не ко мне. Пусть я и отношу себя к этому племени писак, но не зарабатываю себе на жизнь этим, но всё-таки меня терзает периодически этот поэтический зуд, так что я всё-таки пишу и пишу профессионально, как ныне говорят. Хотя я считаю, что любой человек все свои дела должен делать хорошо, а профессионал – это скорей рабочий на конвейере, а на конвейер человек становится или из-за лени или не умения зарабатывать деньги другими способами. Поскольку я эти рассказы хорошо помнил, а тот зуд писательства, когда я восстановил его рассказы, посетил уже довольно давно, то им уже много лет. Не мудрствуя лукаво, я ещё через некоторое время собрать их в кучу, на основе их подлинной истории. Позднее, зная низменные вкусы наших читателей, когда я стал публиковать свои «нетленки» на разных сайтах, я переделал их в жанр фантастики из вполне реалистичных рассказов, добавил каплю драйва и разъяснения, типа вступления, почти к каждому рассказу. Благодаря этому я слепил всю эту белиберду в одну кучу, которая хоть немного похожа на литературное произведение во вкусе тинэйджера недотёпы.