– Вы преувеличиваете? Итак, поймите, что сколько бы не стоило моему медицинскому самолюбию сделанное вам признание, знайте, что я желал уже давно иметь мадам д’Орсо в числе моих пациенток, ведь она могла стать для меня очень полезной, если бы ввела меня в тот мир, где неврозы случаются очень часто. К несчастью, я её не знал, и не осмеливался просить месье Дарки представить меня мадам д’Орсо. Когда я узнал, что она порвала только что с вашим другом, у меня появилась досадная идея попробовать обман, который мне казался невинным. Меня вдвойне наказали за мою неосторожность, так как я не успел получить никаких дивидендов от знакомства с дамой, и я оскорбил человека, которого ценю и уважаю. Пожалуйста, скажите ему, что я сожалею о том, что произошло, и что я прошу его принять мои извинения.

– Это… что-то, но этого явно не достаточно. Дарки у вас попросит письменные извинения.

– Я напишу любой текст под вашу диктовку, если вы считаете, что это будет необходимо для того, чтобы стереть малейший след разногласий и взаимного непонимания между вашим другом и мной.

В этот момент доктор из Квебека имитировал действия моряков, бросающих часть груза, балласта, в водную пучину, чтобы облегчить своё судно, сражённое бурей, и жертва своей чести не стоила Сен-Труа почти ничего, если это позволяло ему уклониться от необходимости говорить правду по поводу истинного мотива его визита к Джулии. Он принял бы и другие унижения, лишь бы только не раскрыть тайну своих отношений с Голиминым. Но канадец ошибался, полагая, что сумеет отделаться так дёшево.

Нуантэль между тем думал:

– Пошлость и низость этого странного типа соответствует тому образу, каким я его себе представлял, и я не стану тянуть вокруг да около. Он лжёт с превосходным равновесием низостью и пошлостью и, кроме того, с удивительной бесцеремонностью, так что не стоит церемониться и следует уничтожить и растоптать этого якобы докторишку, необходимо ударить его посильнее.

– Вы ему об этом непременно скажете, не так ли, капитан? – продолжил Сен-Труа, – и я, безусловно, признаю все свои ошибки в такой форме, чтобы она вам понравилась, а вы, надеюсь, возьмёте на себя обязанность вручить эти извинения в милостивые руки месье Дарки.

– Нет, – возразил Нуантэль. – Дарки, может быть, и удовлетворится письмом, которое вы ему собираетесь написать и не вынудит вас сражаться с ним на дуэли, и, даже более того, будет хранить молчание по поводу произошедшего, ведь это дело, если слух о нём распространится по Парижу, сильно повредит вашей клиентуре и вашей практике, но не льстите себе мыслью о том, что он забудет произошедшее. Между нами говоря, доктор, я полагаю, что Дарки не будет больше приветствовать вас при встрече.

– Что! Он придаёт такую значимость к легкомыслию с моей стороны! Я никогда не успокоюсь таким положением вещей… моя ошибка… отношения, которыми я гордился. Я надеюсь, что, по крайней мере вы, мой дорогой господин Нуантэль… вы на меня не будете сердиться.

Капитан же, вместо того, чтобы ответить, встал и принялся гулять по кабинету, насвистывая лёгкую мелодию. Сен-Труа, удивлённый и обеспокоенный, также встал и попробовал совершить отвлекающий манёвр.

– Посмотрите на эту Мадлен в пустыне, – сказал он, показывая на большее полотно, которое висело напротив бюста Гиппократа, отца медицины. – Это – красивое произведение, хотя, и не подписанное. Оно приписывается Аннибалу Каррачи⁵. Одна из моих клиенток мне подарила это полотно в прошлом году.

– Чтобы вас поблагодарить за то, что вы её вылечили от невроза. Ах! Какая у вас приятная профессия, и я понимаю, что вы постараетесь не потерять её. Но, скажите мне, ваш приятель Ласко о них также заботится, об этих неврозах?

– Ласко! Как?… Я не понимаю, о чём это вы?

– Я у вас это спросил лишь потому, что ваш недавний алкоголик, казалось, его знает.

– Вы шутите, капитан.

– Ничуть. Этот ваш упрямый клиент говорил о Перуанце, а ведь не так много перуанцев в Париже. Я припоминаю также… да, и ведь действительно, как он бранился на вас и этого Перуанца, который может быть только вашим другом Ласко. Он говорил: «они меня посылают прочь, они меня увольняют, но у них ничего не выйдет. Я пойду к комиссару полиции и расскажу ему обо всём.»

– Невозможно, чтобы вы услышали это… и впрочем, это слова, у которых нет никакого смысла…

– Возможно да, а возможно и нет. Любезный пьяница ещё держал и другие речи. Он добавил, что его послали бы, без сомнения, за моря, одно миленькое местечко, но что он не отправится туда в одиночестве. Он утверждал, что вас будет трое, тех, кто совершит это путешествие.

– Вы хорошо знаете, что этот человек безумен, – воскликнул Сен-Труа, лицо которого зеленело буквально прямо на глазах.

– Если он таковым является, то я вам рекомендую его отправить в сумасшедший дом, и чем раньше, тем лучше, – спокойно сказал Нуантэль. – Если же вы оставите этого весельчака на свободе… Ну вот! Стучат. Кто там возвращается через маленькую дверь?

Доктор вздрогнул, и побежал к двери, вероятно, с целью закрыть её на внутренний запор.

Постучали только три раза, но с определёнными промежутками и силой удара. Несмотря на неожиданно проявленную прыть, доктор подошёл к дверям слишком поздно. Они открылись буквально перед его носом, и сам присно упомянутый только что генерал Ласко вошёл скромным шагом в кабинет своего друга.

Сен-Труа отдал бы в этот момент всю свою клиентуру за шанс выпутаться из тягостного положения, в котором он оказался, хотя при любых других обстоятельствах прибытие помощника для него было бы очень даже приятно, но сейчас присутствие Нуантэля могло сильно усложнить ситуацию. Поэтому несчастный доктор изобразил печальное выражение лица при виде Перуанца.

Это непредвиденное появление генерала, напротив, обрадовало Нуантэля. Лицезреть обоих плутов с глазу на глаз одновременно… на такую удачу он и не надеялся и был готов тотчас же ею воспользоваться. Представился момент закончить первую партию с ними обоими сразу и одновременно, но ему надо следовало выбрать один из вариантов, которые крутились в его голове: или вынудить их признать то, что они знали о делах и поступках маркизы в течение ночи бала Оперы, или ограничиться тем, что запретить им появляться в доме у маркизы. Мудрый капитан подумал, что прежде чем сделать выбор, необходимо их довести до такого состояния, чтобы они благодарили его при любом выбранном им направлении атаки. С Сен-Труа эта цель была уже почти достигнута, так что теперь шла речь лишь о том, чтобы быстро атаковать Ласко, который казался достаточно озадаченным увиденным в кабинете его друга. Глупец не рассчитывал встретить у своего сообщника человека, которого он старался уже на протяжении двух дней устранить самым радикальным образом.

– Добрый день, генерал, – произнёс Нуантэль, не протягивая ему руки, – для меня большое удовольствие лицезреть вас здесь. Вы были так любезны написать мне, чтобы я избежал напрасного визита, и я постараюсь вас отблагодарить за это деликатное внимание к моей персоне.

– Я не сделал ничего особенного, лишь только выполнил свой долг, – ответил Ласко с видимым затруднением. – Именно маркиза де Брезе попросила меня обязательно вас предупредить, что встреча с ней невозможна.

– И вы поспешили ей повиноваться. Нет ничего более естественного. Итак, она очень сильно занемогла, эта дорогая маркиза?

– Да, она очень больна. Я, со своей стороны, пришел за Сен-Труа, к которому часто обращаются, чтобы обсудить…

– Неврозы, это мне известно. Когда у меня случится такой же, я непременно обращусь к нему. Вы, полагаете, что удивили меня своим визитом в тот самый момент, когда я у любезного доктора и вашего друга одновременно получал консультацию. Нет, мы попросту беседовали о визите, который он нанёс на прошлой неделе этой бедной Джулии, которую давеча зарезали рядом с вами в Опере. И вы пришли очень кстати, так как вам также пришло в голову посетить тогда Джулию! Я не ошибаюсь, ведь вы отправились к ней в тот же самый день, что и доктор?

– Я? Я вам клянусь, что…

– Не клянитесь. Я видел горничную, которая вас ввела к ней обоих, по очереди. Очевидно, что наш дорогой Сен-Труа приходил предлагать свои медицинские услуги мадам д’Орсо, а вы приходили, в свою очередь, чтобы узнать у неё некоторые сведения о вашем друге Голимине.

– Но, капитан, я протестую, я…

– Опять! Ну сколько можно…? Это абсолютно бесполезно. Я вполне информирован о произошедшем, и мы возвратимся ещё к этой теме, но не об этом сейчас идёт речь.

– О чём же тогда? – спросил Ласко, пытаясь принять важный вид. – Полагаю, что вы собираетесь меня подвергнуть допросу?

– И вы бы не ошиблись.

– Месье! Позвольте мне вам сказать, что тон, который вы приняли в общении со мной, необъясним.

– Я вам это как раз и собираюсь объяснить. Знаете ли Вы человека, который командует китобойным судном из Гавра… человека, которого зовут Жак Крозон?

Ласко отскочил назад, как будто был поражён ударом кулака в грудь и не имел сил для выражения внятного возражения.

– Жак Крозон женат, – продолжил Нуантэль, – и он только что возвратился в Париж после тяжёлой двухлетней северной кампании, и пока он был в море, его жена стала любовницей этого вашего компаньона Голимина. И кажется также, что у неё был ребёнок от него.

– Я не понимаю, почему вы мне рассказываете эту историю.

– На самом деле? Вы меня удивляете. Ладно, но известно ли также вам, кто оказался тем самым мерзавцем, кто писал подмётные письма Жаку Крозону, разоблачающие поведение его жены, и что этот негодяй был близко связан с Голиминым. Гнусно ведь это, не так ли, генерал?

Перуанец ответил только приглушенным ворчанием, а Нуантэль спокойно продолжил:

– Так почему же этот мерзавец предавал таким образом своего друга? Я игнорирую этот факт, потому что меня это мало волнует. Но то, что меня трогает гораздо больше, так это то, что после смерти Голимина автор анонимных писем стал писать мужу, что я также был любовником этой женщины… и что я сменил поляка на этом неприглядном посту. Разумеется, это была бесчестная ложь, и результатом этой подлости должна была стать дуэль до смерти между Жаком Крозоном и вашим покорным слугой. Один из изощрённых способов, изобретённых вами… как с помощью другой силы освободиться от меня, и Крозон должен был стать стрелком той самой силы… Что вы думаете, генерал, об этой комбинации?

– Я думаю, – проворчал Ласко, – что она существует только в вашем воображении.

– Вы ошибаетесь. У меня есть тому доказательства. Доносчик не подозревал, что я был знаком с Крозоном на протяжении не менее двенадцати лет… А ведь доносчик – это вы, генерал, не так ли? Это вас удивляет? Вы не предполагали, что экс-гусарский офицер может быть давним приятелем капитана торгового судна. И это до сих пор странно для вас, но случилось так, что мой старинный друг Крозон показал мне последнее письмо, которое он получил от негодяя, буквально завалившего его подобными писульками. Мы объяснились, и мне не составило никакого труда доказать, что меня незаслуженно оклеветали. Крозон меня попросил найти этого клеветника и собирается его прикончить, как только я его обнаружу. И он не шутит, этот смелый китобой, а у него мозолистая и искусная рука, способная привести приговор в исполнение. Он никогда не дрался на дуэли без того, чтобы не убить соперника, и я сам тому свидетель. И если, случайно, он упустит этого недостойного противника, я сам его достану, и смею вас уверить, что он не ускользнёт от меня.

– Это было бы лучше, – вымолвил генерал, пытаясь принять безразличный вид.

– Это ваше мнение? Тогда, может быть вы желаете, чтобы я вас предоставил моему другу Крозону, и он удовлетворился бы тем, что лично послал бы вас в мир иной.

– Как! Что это означает…

– Это означает, что упомянутый мой доносчик и автор подмётных писем, это вы, – спокойно произнёс Нуантэль, пристально смотря на Ласко.

– Капитан! Это что, шутка…?

– Хотите ли Вы, чтобы я вам показал ваше последнее письмо? У меня оно в одном из моих карманов, и в другом заряженный револьвер, и я вам искренне не советую даже пытаться попробовать вдвоём с вашим канадским дружком забрать его у меня силой. И я вам также рекомендую не отпираться больше, так как у меня есть доказательство, что это письмо написано вашей рукой, поскольку вы совершили глупость, послав мне другое для сравнения.

– Очень хорошо, месье. Я к вашим услугам, – сказал Перуанец.