– Да, я это говорил, и не отказываюсь ни от одного своего слова… и могу их только повторить. Но вы, как порядочный человек, должны так же допускать, что ваше обвинение может быть ложно.

– Нет, потому что никто в Париже не может заинтересован в том, чтобы назначить вас любовником моей жены.

– Что вам об этом может известно? Вы что, знаток парижской жизни? У меня есть враги, и я знаю одного, между прочим, очень даже способного таким способом постараться освободиться от меня, не рискуя своей жизнью. Заметьте, прошу вас, что я не протестую, что я не спорю, и… между прочим, не отказываюсь удовлетворить ваши претензии.

– Именно это всё, что мне нужно. Приступим.

– Сейчас, только позвольте мне закончить. Я буду краток. Вы получили, как я вижу, новое письмо этого странного типа, который не прекращает уже три месяца разоблачать якобы проделки вашей жены, и на этот раз он решил именно меня назначить объектом вашей мести, а посему я имею право у вас спросить, подписано ли это письмо и, если это так, я могу потребовать, чтобы вы меня сопроводили к его автору для того, чтобы вынудить его признаться в вашем присутствии в том, что он меня так трусливо оклеветал. Этот негодяй будет вынужден признаться, я вам за это отвечаю, и я его заставлю проглотить его эпистолу, если он отклонит дуэль до смерти, которую я ему назначу.

– Письмо не подписано.

– Я и не сомневался в этом! Тогда мне не остаётся ничего другого, кроме как взяться исключительно за вас, за того, кто поверил анонимному обвинению, выдвинутому против меня подлым трусом. И если вы со мной искали только повод для ссоры, именно у вас я попрошу удовлетворение, так как вы меня обвинили в подлости, предполагая, что я вас обманул… вас, кто был моим товарищем, почти другом… и этим вы больно меня оскорбили.

– Такие измены очень распространены в мире, где вы живете.

– Это возможно, но то, что не допустимо ни в каком мире, так это способ, которым я сегодня пользовался, заставляя вас рассказывать о ваших домашних неурядицах, при условии, если бы я сам был их причиной. Счесть меня способным на столь низкую акцию – это значит лишь одно – оскорбить меня, и я вам ещё раз повторяю, что не потерплю подобных оскорблений. Следовательно, нам необходимо сразиться на дуэли.

– В добрый час! Побыстрее найдите свидетеля и давайте уже поедем на место схватки.

– Прощу прощения! Я ещё не закончил. Я стараюсь донести до вас одну простую мысль, прежде чем мы последуем к месту дуэли. Вы уверены, что убьёте меня. Но я, со своей стороны могу утверждать, что вы не сможете этого сделать. Вы прекрасно владеете всеми видами оружия, но я то ещё лучше, смею вас уверить.

– Посмотрим, – пробормотал моряк, от нетерпения шаркая ногами по паркету.

– Вы скоро в этом убедитесь, потому что я вас не убью, хотя для меня это не представляет никакой проблемы, а только раню, дабы отучить от низменных подозрений в моей якобы подлости, а затем я потружусь вам доказать, что обвинение, которое вы столь легко посмели допустить в отношении меня, невероятно абсурдно, и что я не только никогда не был любовником вашей жены, но вообще её никогда в своей жизни не видел. Теперь, когда я сказал всё, что хотел, я готов за вами следовать в выбранное вами место. Позвольте мне только пойти и взять друга, которого я хотел бы иметь в качестве свидетеля, и в скромности которого я уверен, чтобы всё произошедшее осталось в тайне.

Китобой, казалось, немного заколебался, поскольку заключительная часть речи капитана произвела на него некоторое впечатление, но он был не из тех людей, которые отступают, выдвинувшись настолько вперёд в своей атаке на противника, и Крозон сделал знак Бернаше следовать за ним. Механик не обладал острым умом и лёгкой речью, но у него хватило здравого смысла на то, чтобы рискнуть поделиться своим разумным наблюдением о разворачивающейся перед его глазами картиной.

– Я бы на твоём месте, мой старый друг Крозон, – робко сказал он, – прежде чем отправляться драться с этим господином, который не боится этого не меньше, чем ты, поскольку это видно невооружённым взглядом, попросил бы его сделать то, что он обещал… до драки, а не после неё.

– Что ты мне там поёшь? – Проворчал морской волк.

– Она очень легка для понимания, эта моя песня. Господин заявляет, что он не видел никогда в жизни твоей жены, и я схватился бы лучше за огонь, чем признался, что он лжёт. Но, поскольку ты отказываешься поверить в речь этого офицера, почему ты не попросишь его доказать тебе, что он говорит правду?

– Интересно узнать, как бы он это сделал? – спросил Крозон, пожимая плечами.

– Чёрт возьми! Мне кажется, что это очень просто, – ответил разумный механик. – Твоя жена не знает ничего о том, что происходит сейчас, не правда ли? Ты ведь ей никогда не говорил о месье?

– Нет… Ну и что?

– Она всё время дома, потому что больна… и не в состоянии выходить в город, а следовательно, она не могла за тобой проследовать и узнать, чем ты занимаешься…

– Нет, сто раз нет!

– Итак, я думаю, что если бы мы втроём отправились посмотреть на неё, и ты бы ей представил месье, как своего товарища, то по выражению её лица ты бы действительно узнал… знакомы ли они.

– Прощу прощения, месье, – прервал их беседу Нуантэль, – я не знаю, будет ли принято ваше предложение месье Крозоном или нет, но я бесповоротно отказываюсь подчиняться испытаниям такого рода. Я нахожу ниже моего достоинства играть комедию, которая, впрочем, не привела бы к результату, на который вы надеетесь. Мадам Крозон не испытала бы никакого волнения, увидев меня, так как я ей абсолютно неизвестен, но месье Крозон мог бы полагать, что она скрыла от него свои впечатления. Именно такими средствами я не намерен убеждать его в своей невиновности… лучше я преподам ему урок… которого он заслуживает.

Капитан маневрировал в этой беседе с редкой ловкостью, и он заранее просчитал досягаемость своих речей до ушей морской братии, которые, казалось, были устремлены не к тому, чтобы успокоить взбешённого моряка и его друга, а наоборот, произносились специально для того, чтобы ещё сильнее его раздразнить. Капитану был прекрасно известен характер ревнивцев, он знал, что они не остановятся на полпути, если уже решили реализовать задуманное, и понимал, что единственный способ лишить Крозона возможности убить свою жену – это вывести его из строя на дуэли.

Но, в то время, пока он произносил свои слова, неожиданная перестройка сознания происходила голове обманутого мужа, который, казалось, наконец-то начал размышлять. Он долго колебался, этот несчастный муж, и ему нужно было сделать непривычный шаг назад, чтобы продвинуться вперёд, и китобой был настолько поражён спокойствием и хладнокровием, которые демонстрировал Нуантэль, что, наконец-то, воскликнул:

– Вы не хотите испытать средство Бернаше… и вы утверждаете, что у вас есть другой способ доказать мне, что я вас обвинил несправедливо. Следовательно, скажите, что это за средство.

– Зачем? Нет.

– Если вы мне его не сообщите, то это будет означать лишь одно: вы прекрасно понимаете, что ваши доводы не смогут меня убедить в вашей правоте.

– Я бы вас в ней легко убедил, но для этого мне, возможно, потребовалось бы некоторое время, а вы, кажется, не расположены ждать. Да и я также. Так что давайте закончим с этим фарсом. У вас карета внизу?

– Времени? Как это, времени…? Объяснитесь.

– Вы действительно этого желаете? Ладно, но признайтесь, что я оказываю вам любезность. Итак, если бы вы были человеком хладнокровным, я предложил бы вам показать мне анонимное письмо, которое вы получили только что. Вы раньше предлагали мне показать и другие, более ранние. Вы на самом деле можете это сделать?

– Без сомнения… и что произойдёт, когда вы их увидите…? Что это изменит?

– Когда я их увижу, случится одно из двух: либо я узнаю почерк вашего любезного корреспондента и, в этом случае, мы пойдём к нему вместе с вами, вместе, не теряя ни одной минуты, и вынудим его признать, что он лгал… или я его сразу не опознаю, и тогда я начну расследование, которое закончится, я в этом уверен, установлением личности этого негодяя. Именно один из моих тайных врагов сделал это, а их у меня только три или четыре. Я бы обязательно отыскал единственного автора этого письма из числа этой четвёрки, но это было бы слишком длинной историей. Давайте не будем больше говорить об этом.

Крозон ещё немного поколебался, а затем внезапно вытащил бумагу из своего кармана, и протянул её Нуантелю, который испытал, бросив на неё взгляд, наиболее живые эмоции за последнее время, сравнимые разве что с теми, что он ощутил, узнав о смерти Джулии д’Орсо.

У писем никогда нет исключительности, бросающейся в глаза с первого взгляда. Например, скорописные бумаги, употребительные в торговле, походят друг на друга, как яблоки одного сорта в ящике, или английские, написанные растянутым почерком, таким же, как те долговязые сухопарые британские девушки, что учатся в пансионе. Но это анонимное письмо было начертано очень крупным, размеренным, с большими промежутками, почерком, этакая запись доброго старого времени. Нуантелю достаточно было только взглянуть на письмо, чтобы констатировать, что почерк был ему известен, только он ещё не мог припомнить, где и когда его видел.

– Итак? – Спросил у него Крозон.

– Итак, – ответил капитан, не отказываясь от своего спокойствия, – я не могу вам незамедлительно назвать имя автора этого письма, но я почти уверен, что очень скоро смогу сказать, кто его написал, особенно, если вы позволите мне его прочитать.

– Читайте… прочитайте всё вслух с самого начала. У меня нет тайн от Бернаше.

Капитан взял бумагу, которую ему протянул Крозон, и стал медленно и степенно его декламировать, как человек, который сосредотачивается, чтобы напрячь память.

Письмо было изложено следующим образом:

«Друг, который вам пишет, сожалеет о том, что ещё не в состоянии сообщить вам, где спрятан ребёнок, которым ваша жена тайно разрешилась шесть недель тому назад. Этот ребёнок был поручен ею кормилице, которая незамедлительно поменяла адрес, почувствовав, что тот, кто её ищет, чтобы оказать вам услугу, был уже готов обнаружить негодяйку. Мать ребёнка, без сомнения, также узнала, что идут его поиски, и устроила всё таким образом, чтобы помешать им успешно завершиться. Кормилица ребёнка была предупреждена и смогла скрыться. Но, уверен, что она не оставила Париж, и обязательно будет найдена мною.»

– Согласитесь, – произнёс Нуантэль, – согласитесь, что, если он говорит правду, этот ваш корреспондент, то он зловещий негодяй. Разоблачать падшую женщину, это подло, это гнусно, но, при этом, он имеет наглость утверждать, что это его долг и обязанность просветить обманутого друга. Но ничто при этом не накладывает на него обязательства предоставить вам ребёнка, а он обещает это сделать. Если ему известен ваш характер, то он должен понимать, что вы его убьёте, это бедное маленькое существо, которое, безусловно, невинно. Значит, эта скотина, а по другому его назвать нельзя, пытается вас толкнуть на совершение преступления.

– Пощадите меня от ваших размышлений! – Прервал его китобой, более взволнованный, чем ему хотелось бы выглядеть в глазах капитана.

– Если у этого человека такая цель, – невозмутимо продолжил капитан, – то этот негодяй заслужил каторгу, и я бы охотно взял на себе задачу облегчить ему поездку на Новую Каледонию, в Нумеа. Но я полагаю, что он всего лишь бахвалится и лжёт. Аноним не нашел ребёнка, потому что его просто напросто не существует, и тогда он изобрёл эту историю исключительно для того, чтобы поддерживать вас в состоянии постоянного раздражения и напряжения, из которого он намеревается извлекать пользу для себя. Какие у него планы? Я этого ещё не знаю, но подозреваю, что он хочет вас использовать, чтобы освободить его от кого-то, чьё присутствие ему мешает.

– Читайте…! Читайте же дальше!

– Извольте, – продолжил Нуантэль, – Итак: «Подождите, пока я смогу вам показать живое доказательство измены вашей жены, но могу вас обрадовать, что уже сегодня ваш друг может сдержать обещание, которое он вам давал ранее, обещая назвать имя любовника, или скорее, любовников вашей жены, так как их было два.» – Если он продолжит в том же духе, то дойдёт до того, что обнаружит целую дюжину поклонников сердца вашей жены, – насмешливо воскликнул Нуантэль, но, увидев, что этот комментарий был не по вкусу Крозону, стал читать дальше: «Первый, а это именно тот, кто сбил её с праведного пути и кто был отцом этого ребёнка, это польский искатель приключений, называемый Гжегошем Голиминым. Этот человек претендовал на благородное происхождение и приписывал себе титул графа. Он жил в Париже, крутился в высшем свете и расходовал много денег, но на самом деле был всего лишь только обыкновенным аферистом.»

На этом пассаже капитан внезапно остановился, и не потому, что эта характеристика, данная поляку его удивляла, ведь он всегда думал, что письма, возвращённые Джулией мадемуазель Меркантур, были от польского висельника, так что тот действительно был обыкновенным аферистом, но внезапно память вернулась к нему. Он вспомнил, что этим почерком, этим красивым почерком восемнадцатого века, было написано письмо, которое он получил всего четвертью часом прежде, письмо, в котором дон Хосе Ласко его информировал о том, что маркиза де Брезе не примет его в этот день.

У капитана была в кармане эта бумага для сравнения, и любой другой человек не преминул бы предъявить её обманутому мужу, чтобы сигнализировать о подобии почерка, которое бы не оставило никакого сомнения в настоящем имени анонимщика, но Нуантэль в этом случае выказал чрезвычайное хладнокровие и присутствие духа. Ему потребовалась лишь пара секунд, чтобы оценить все последствия этой возможной декларации – Крозон, пускающийся тотчас же в погоню за Перуанцем и требующий от него предоставить доказательства измены… одним словом, бьющиеся стекла, грубая драка, ломающая все хитроумные комбинации капитана в ущерб успеху проводимого им расследования. Это ему стало понятно по окончании первой секунды, а ещё через одну он сказал себе, что будет в сто раз лучше, если он сохранит тайну этого открытия, которая неожиданно предоставляла ему рычаги воздействия на Ласко, позволяя держать этого негодяя в напряжении под угрозой разоблачения от позорных махинаций, а затем, когда настанет момент покончить с ним, отдать Перуанца во власть Крозона, доказав этому мужу с не самым лёгким характером, что его корреспондент был всего лишь подлым клеветником. У Нуантэля хватило сил скрыть известные ему факты и, улыбаясь, воскликнуть:

– Чёрт возьми! У негодяя, который вам пишет, есть превосходные причины, чтобы разоблачать графа Голимина, поскольку этот персонаж уже не может больше опровергнуть его слова и защитить себя от клеветы, так как он покончил жизнь самоубийством на прошлой неделе, это общеизвестный факт.

– Да, я знаю, это случилось накануне моего прибытия в Париж, – сказал китобой, – и на следующий день у моей жены случился нервный кризис, когда она узнала, что он умер. Но, продолжайте, я вас прошу.

Нуантэль, выслушав эти слова, сказал про себя: «Я полагаю, что мне будет трудно его убедить, что честь мадам Крозон не запятнана», и он вновь начал читать вслух: «Так называемый граф Голимин должен был несколько месяцев тому назад оставить Францию, чтобы убежать от своих кредиторов, и его отношения с вашей женой, прекратившись в эту эпоху так и не возобновились по его возвращении в Париж, где он только что закончил свою жизнь так, как заканчивают её все ему подобные, покончив с собой в петле.»

– Так заканчиваются все ему подобные! – Подумал Нуантэль, и продолжил чтение этого опуса, – «До конца этого года у вашей жены появился другой любовник.» – Отлично! Я начинаю понимать, куда этот негодяй клонит. – «Этот любовник приложил столько усилий, чтобы скрыть свою связь, что поляк был вынужден объявить Парижскому бомонду о своей новой любовнице…» – Господи, да это просто какой-то заморский шедевр, – подумал капитан, и продолжил, – « На самом деле отношения с поляком не возобновились только потому, что у вашей жены к тому времени появился новый любовник, которым она очень дорожит. Но ваш друг также дорожит возможностью сообщить вам правду и обнародовать свою находку» – прекрасная формулировка, отметил про себя Нуантэль! – «У друга, который вам пишет, было много опасностей и трудностей на пути, пока он смог обнаружить следы этого любовника». – Я ему легко поверю. – «Между тем, я всё-таки сумел добиться успеха, и теперь уверен в обнаруженных мной фактах.»

– Мне любопытно узнать, – сказал Нуантэль китобою, – что он такого предпринял, чтобы в этом убедиться… но он не объясняет этого. И продолжил чтение – «Поэтому ваш друг спешит вам назвать имя человека, который вас опозорил. Это – бывший офицер кавалерии, оставивший военную службу для того, чтобы вести скандальную жизнь в Париже. Он сделал в столице своей профессией соблазнение замужних женщин, и ему доставляет удовольствие нести смуту и разлад в семейные очаги.»

– Какой похожий портрет! – Воскликнул Нуантэль. – Если именно обо мне идёт речь, а я в этом не сомневаюсь, то я заявляю, что ваш аноним дурак. Но, давайте взглянем на конец повествования, – «Этого ловеласа зовут Анри Нуантэль. Он живёт на улице Анжу, 125, и ходит каждый день, во второй половине дня, в Клуб на улице…» – Этот негодяй, вслух заметил капитан, исключительно дорожит тем, чтобы вы меня убили не теряя ни секунды времени. Я буду чрезвычайно удивлён, если он вам не укажет также и средства, как меня убить, не подвергая себя никакому риску. Но, нет… как я посмотрю, он ограничивает себя лишь красивой оценкой моей личности, такой вот, как эта: «Господина Нуантэля в Париже все ненавидят и презирают. И тот, кто освободит от этого человека столичный мир, получит одобрение всех его честных людей. Не нашлось бы во Франции судей, способных его осудить.» – О! Это уже чересчур! Такое заключение очень походит на подстрекательство к убийству. И это всё? Нет. Есть ещё постскриптум: «Расследование продолжается. Как только новый адрес кормилицы станет мне известен, ваш друг вас предупредит. На этом его задача будет выполнена, и вы познакомитесь с автором этого письма.» – Хорошо! На этот раз всё. Вот ваше письмо, мой дорогой, – холодно сказал капитан, отдавая моряку обвинительный документ.

– Попытайтесь, по крайней мере, оправдываться, – воскликнул Крозон.

– Я воздержусь от этого. Если вы настолько ослеплены ревностью, что всерьёз воспринимаете подобный абсурд, вы, человек, которому прекрасно известен мой характер, мой старинный товарищ по морским походам, который жил практически вместе со мной в одной каюте в возрасте, когда невозможно ничего скрыть, и… если после этого вы верите столь глупой клевете…? Всё, что я мог бы вам сказать в этой ситуации, будет бессмысленно. Я предпочитаю вам ещё раз повторить, что я к вашим услугам. Давайте сразимся на дуэли, так как вы этого так страстно желаете. Я же, со своей стороны, надеюсь, что вы меня не убьёте. Я надеюсь также, что позже вы избавитесь от ваших пагубных пристрастий к анонимным письмам и подумаете тогда о том, чтобы наказать мерзавца, который под предлогом оказания вам некоей услуги, вас же и оскорбляет в каждой строчке этого гнусного письма. «У вашей жены есть любовник…» Подумайте о том, что у него нет для вас других слов, кроме этих, что слетели с кончика его пера. И я вам клянусь, что если бы я был человеком женатым, и кто-нибудь мне написал бы письмо таким стилем, у меня не было бы ни дня отдыха до тех пор, пока я не нашел бы его и не убил.

– Так назовите мне его имя, – воскликнул китобой, уверенность которого в его собственных действиях немного поколебалась этой простой и ясной для понимания речью.

– Я его вам назову, будьте спокойны… назову, прежде чем он вам укажет место, где якобы скрывают этого так называемого ребёнка, который, очевидно, на самом деле и не родился.

– Почему вы его не назовёте сейчас, если вы узнали его почерк?