Наша Галя видит сон:
Весна идёт со всех сторон.
Вот пустили почки
Клейкие листочки,
Ручейки смеются
На дворе до ночки.
С юга, от границы,
Прилетели птицы,
Под окном у девочки
Начали гнездиться.
Солнышко сияет,
Лютик расцветает,
Наша Галя в платьице
В рощице гуляет…
А проснулась, как назло:
За окном белым-бело.
Вот к доске подходит Света,
Стала с тряпочкой в руке,
Слово ласковое «Лето»
Написала на доске.
Кто-то шепчет в уголке:
– Искупаться бы в реке!
Но за парту Света села.
И к доске идёт Фома,
Мальчик пишет белым мелом
Слово новое «Зима».
Шепчет другу рыжий Влас:
– Эх, на лыжи бы сейчас!
День длиннее, ночь короче,
Льдинки точат берега
Ручеёк бежит, воркочет,
Топит вешние снега.
Трель скворца коснулась слуха,
Над землёй туман, как пар.
Слёзы льёт зима-старуха
С крыш на мокрый тротуар.
Да в соседнем парке ели
Заалели поутру,
Да опять помолодели
Сосны хмурые в бору.
И мечтает о наряде
Дочка с куклой у окна,
И в её лучистом взгляде
Так и светится весна…
Година за годиной тает —
Война меня не отпускает,
Хотя её я не зову —
Она во сне и наяву,
Она снарядами грохочет,
Она ежеминутно хочет
Напомнить город Сталинград,
Где – и спасение, и ад,
Где крепло фронтовое братство,
Товарищей моих богатство,
Где пополам делили мы
И хлеб, и холод той зимы,
Где повернули ход войны
Твои, Отечество, сыны!
…Година за годиной тает —
Война меня не отпускает.
Двадцать три девятиклассника
московской школы № 56 вместе
с учителями ушли в ополчение
Июнь…
Немцы двинулись на восток.
В классе девятом проходит урок.
Учитель поднялся со стула, сказал:
– Иду к военкому… А там – на вокзал.
Хочу ополченцем уйти на войну,
Хочу постоять за родную страну…
И круто шагнул он за классный порог:
– С фронта вернусь – закончим урок!..
Парни с восторгом смотрели вослед —
Каждому было шестнадцать лет.
В окнах домов не гасился свет —
Парни держали военный совет.
Шёл разговор о народных полках…
Слёзы блестели у матерей на щеках.
Зорька сменила вечерний закат —
Парни отправились в военкомат.
Навстречу учитель. Уже политрук:
– Ребята! Братишки!! —
Пожатие рук.
– Товарищ учитель, мы прибыли в срок,
Вместе на фронте закончим урок!
А матери пишут вечерней порой:
«Сыночки, живыми вернитесь домой…»
Не каждый вернулся домой —
На восток,
Но ворогу задан был грозный урок.
Он только что выбыл…
Из огня…
И истекает кровью быстро.
– Сестричка, прошу —
Застрели меня,
Благословлю этот выстрел.
Она же шепчет:
– Родной, потерпи,
Мы спасём тебя…
Честное слово…
…А утром вырыта яма в степи —
Его пристанище и основа.
А рядом с холмиком тем лежит
Его
Нетронутая винтовка…
Сестричка плачет без остановки,
И чёрный ворон над ней кружит.
Виктору Хохлову, фронтовому
связисту, писателю
Связист прохрипел в трубку:
– Есть! Связь…
И вдруг умолк.
Недобрая весть,
Печальная весть
Взбудоражила полк.
А связь с дивизией —
Вот она! —
Работает как часы.
…Залпом нарушена тишина
У прибрежной косы;
В атаку брошен стрелковый полк,
Навстречу – шквал огня,
Но провод работает —
Не умолк! —
Словами команд звеня:
– Ожил у берега пулемёт —
Дайте ему «прикурить»!
– Подавите вражеский дот!
– Атаку огнём прикрыть!
«Катюши» ударили. Полк опять
Ринулся на врага.
– Цель: высота сто двадцать и пять,
И пустятся фрицы в бега!..
А когда завершился бой,
Победу неся с собой, —
Связисты по «нитке» своей пошли —
Парня того нашли.
Он – бездыханный – в поле лежал,
Провод зубами зажал.
…Память, храни имена парней,
Таких, что гранита и стали прочней!
Андрею Кондратьевичу Годовых
Друг Кондратьич, присядем рядом,
Вспомним прежние времена,
Как прикладом и как снарядом
Нас испытывала война.
Не забыть тебе сорок первый,
Грозный Северо-Западный фронт…
У солдат словно струны нервы,
Грохот взрывов и чей-то стон.
И у смертушки на краю
Ты спасаешь солдат в бою.
Ранен был.
Оклемался малость,
Отоспался в палате всласть,
И прибыть тебе предписалось
В Верещагино, в нашу часть.
Мы на фронт уезжали снова.
К Сталинграду пришла беда.
Жаркий бой у балки Грачёвой
Не забудется никогда.
Не забудутся Пять курганов,
Высота сто двенадцать и пять…
Несть числа перевязанным ранам,
Но вперёд под огнём ураганным
Ты, Кондратьич, ползёшь опять,
Вновь у смертушки на краю
Ты спасаешь солдат в бою.
Не забудем и переправу.
Помнишь, друг мой, как на Днепре
Тёмной ночью —
Не ради славы —
Плыли в лодке мы в сентябре.
В небе вспыхивали ракеты,
Озаряя речную гладь.
Взрыв!
Солдатская лодка, где ты? —
На воде ничего не видать;
На воде лишь круги от воронки —
Был солдат
И – солдата нет.
Над рекой посвист пули тонкий
И удары весла в ответ.
Вот и берег, где враг укрылся.
Укрепления как броня!
На десантников навалился
Шквал неистового огня.
Мне осколок царапнул шею —
Я лечу, лечу в пустоту…
А Кондратьич спешит скорее
Перевязывать рану ту.
И – вперёд!
И вперёд к высотам.
Справа, слева гремит «ура!»…
Так был ночью десантом с ходу,
С боем взят «пятачок» Днепра…
До Победы – такие вести —
Мы с Кондратьичем были вместе.
И Победа в мае пришла —
По домам солдат развела,
Но в боях рождённое братство —
Несравненное наше богатство.
Годы шли.
Повстречались вдруг —
В День Победы.
Всё шире круг
Побратимов наших солдатских.
И смыкаются сотни рук,
И слышнее сердечный стук,
И спасибо, Кондратьич-друг,
Говорим мы тебе по-братски!
Памяти Льва Кербеля, автора памятника военкору, установленного у Дома журналиста
Там, впереди, закипает бой,
Снаряды сыплются градом…
Блокнот – с собой, «лейка» – с собой,
Что журналисту и надо!
Туда военкор держит свой путь.
Иного нет на свете:
О юном герое сказать не забудь
В дивизионной газете.
И о комбате промолви словцо,
Поднявшем солдат под горою;
О комиссаре, прошитом свинцом, —
Вечная память Герою…
А впереди фашистский Берлин.
Мысль беспокойна: что там?
И вот военкор у рейхстага один
Склоняется над блокнотом.
Это Мастер сумел подсмотреть,
Пройдя сквозь огни и воды, —
И в бронзу сумел военкора одеть
На многие-многие годы.
Памятник стал на веки веков —
Единый и многоликий…
А мы —
Обычай у нас таков! —
Несём военкору гвоздики.
А Мастер,
Прищурив левый глаз —
Не в облаках ли витает? —
Молча стоит около нас,
О чём-то своём мечтает.
– Спасибо, Мастер!
Так дерзай
В мире суровом и мглистом!
А нынче, пожалуйста, принимай
Поклон от нас, журналистов.
Фёдору Ивановичу Царёву
И когда захлебнулась атака,
И бойцы залегли по кустам,
И когда пулемёт не затакал, —
Комиссар появляется там,
Где решается замысел боя,
Где – «Вперёд!» иль «Ни шагу назад!»,
И, как водится, он за собою
Увлекает в атаку солдат.
И – «Ура!» над полями-лесами,
И – «За Родину, Сталина – в бой!»,
И, как водится, знамя над нами,
И, как водится, мы – за тобой.
Дрогнул враг.
Он поспешно отходит.
Он бежит по лесам, по полям…
Бой окончен.
Победа приходит
С горем, с радостью к нам пополам.
Бой есть бой…
И товарищей наших
Комиссар провожает, скорбя
Над могилой.
И пишет на павших
Наградные листы от себя.
И ему, потерявшему друга
В том бою, в том кромешном огне,
Надо в дальний посёлок Заструга
Сообщить о потере жене.
И сидит он в раздумьях тревожных
Над письмом, что ему отсылать…
Но утешить вдову невозможно,
Невозможно и не написать.
Вот и солнышко краешком встало,
И солдаты бригады в строю…
То письмо ему, друг мой, досталось
Тяжелей, чем атака в бою.
И ещё.
По горячему следу,
Чтобы истине торжествовать, —
Приказал комиссар за победу
Самых храбрых ему представлять
К награжденью.
Таких вот, как Мишин, —
Рядовой, а характером сталь…
И о подвигах ярко напишет:
Этих – к ордену, тех – на медаль.
…Годы мчатся.
И после Победы,
Выбирая дальнейший свой путь,
Комиссар, много в жизни изведав,
В журналисты решился шагнуть,
Чтобы словом горячим и делом
Обжигать молодые сердца,
Чтобы битву вести с беспределом
И за Правду стоять до конца.
И когда фронтовая поверка
Сводит нас за единым столом, —
Сила слов комиссара не меркнет
О сегодняшнем и о былом.
Третье ратное поле России продается отечественному и зарубежному капиталу.
Из газет
На Прохоровском поле тишина…
Здесь вечным сном сыны страны уснули.
В земле осколки, каски, фляжки, пули
Оставила минувшая война.
На Прохоровском поле тишина.
На Прохоровском поле тишина.
Здесь шли бои, здесь люди умирали.
Над павшими знамёна преклоняли,
Навек запоминая имена.
На Прохоровском поле тишина.
На Прохоровском поле тишина…
Солдаты спят, не ведая, что поле
По дьявольской, по сатанинской воле
Уж продано!
Уж пропито!
До дна!
Кто этот хищник, плюнувший туда?
Кто святотатство совершить тут мог?
Пускай его, о, покарает Бог! —
Такому нет прощенья никогда.
На Прохоровском поле тишина.
Она страшней,
Тревожней,
Чем война.
Где лес у городка произрастал —
Орудие легло на пьедестал.
Оно врага разило наповал.
Снаряд фашистский пушку миновал.
Она прошла полсвета, полземли,
и вот цветы на пьедестал легли.
Гнездо синица в пушке той свила
И жизнь своим наследникам дала.
То не снаряды жаркие летят —
Синички-крохи из ствола глядят.
С таким стволом готов я мирно жить,
А коль война – он может послужить.
Виктору Кожемяко, рыцарю пера
Сердцу жаркому стало больно…
Может, надо сказать:
– Довольно! —
Не горю, дескать,
И не волнуюсь,
И во всём врачам повинуюсь.
Только это не жизнь, а мука,
Только это не песнь, а скука, —
Тлеть,
Забившись в сырую нору…
Разве гордым такое впору?!
И тогда —
Знаю, и минуты
Не стучать ему в тишине, —
Сердце к людям рванулось,
Будто
Душно сердцу наедине,
И – пылает оно в огне,
Сердце, раненное на войне.
Леониду Кузубову, поэту
Есть такое гордое поверье:
Сын родился – роду несть конца…
Перед ним распахнуты все двери,
Перед ним раскрыты все сердца.
Ну, а коль придёт беда к Отчизне —
Сыновья уходят на войну.
Мать-земля для них дороже жизни,
Постоять готовы за страну.
…В памяти моей мальчишка бравый,
Помню я его с военных дней,
Он не раз ходил —
Не ради славы! —
В тыл врага с котомкою своей.
Приносил он то, чему цены нет,
Побывав у чёрта на рогах…
Карту командир пред ним раскинет:
– Покажи, штабы где у врага?
И по дотам и штабам ударят
Так, чтоб не осталось ничего.
А комдив заметит:
– Ай да парень! —
И представит к ордену его.
Тот поход по кручам и долинам
Близкую победу предвещал…
А однажды Лёньку, словно сына,
Маршал Жуков чаем угощал.
Над Берлином нашей славы стяги,
Над планетой – Мира торжество.
И, как говорится, на рейхстаге
Есть автограф друга моего…
О проекте
О подписке