В нише одного из шкафов дубовой стенки, что монументально в задушевной комнате у стены возвышалась, уютно расположился проигрыватель «Эстония-110-стерео», а рядом, как тому и положено, на ребро выставленная, пристроилась целая стопка виниловых пластинок, выпущенных замечательной компанией «Мелодия». Петька наш, все время, что пыль с полированных поверхностей протирал и полы надраивал, взгляда от этого замечательного акустического набора оторвать не мог. Очень он его заинтересовал, значится. Покончив с наведением порядка немного за полночь, добившись того, что генеральские помещения засверкали ослепительным блеском тестикул усердного кота и пришли в идеальный порядок адмиральской яхты, Петька, опасливо озираясь по сторонам, несмело прикоснулся к музыкальному прибору самыми кончиками пальцев. Ощупав холодную поверхность проигрывателя со всех сторон и убедившись в том, что проигрыватель не мираж и совершенно реален, Петька перешел к винилам. Оставшаяся половина ночи ушла у него на разбор этого богатства сказочной пещеры Аладдина, окажись тот невзначай не жадным до денег пронырой, а истым меломаном.

Нужно сказать откровенно, музыкальная коллекция генерала формировалась и пополнялась никак не за счет идеального слуха и вкусовых предпочтений высокорангового аудиофила, а опираясь исключительно на мощь финансовых возможностей и широкий круг знакомств генерала в кругу работников советской торговли. И чего там, в этой виниловой залежи, только не было, товарищи дорогие! Были там в великом множестве и Юрий Антонов с «Песнярами», и Полад Бюльбюль оглы с Кобзоном, и даже Пугачева с Муслимом Магометовичем Магомаевым. Был там и большой хор Советской армии с «Самоцветами», но также, к Петькиному удивлению, были там и БГ с АВВА, и Boney M вкупе с совсем недавно выпущенной пластинкой «Поет Джо Дассен». В общем, было в той огромной стопке все, что выпускалось мною упомянутой «Мелодией» в ограниченным тираже и распродавалось исключительно между «своими», так и не успев доехать до полок фирменных магазинов и музыкальных отделов ЦУМов и ГУМов.

С трепетом душевным и дрожью в руках разбирал Петька цветастые конверты винилов, изучая в мельчайших деталях яркую обложку очередного альбома, и замирал в священном благоговении от обретенной возможности прикоснуться к тому, о чем только слышал. Вздыхая в сладкой истоме закоренелого любителя музыки, дорвавшегося до центрального хранилища Гостелерадио, брал он в руки очередной конверт генеральской музыкальной коллекции, и волна эмоций, сопровождаемая дрожью нервного возбуждения, накрывала его. Добил же Петьку альбом «Вкус меда» от буржуйской, но при этом всемирно известной группы The Beatles. Он вожделел эту пластинку еще до армии. Вожделел искренне и чисто, жаждал владеть ею до дрожи в суставах и боли в голове. Он видел ее в своих мечтах и даже готов был продать любую свою почку, лишь бы иметь немножечко денег на покупку этой замечательной пластинки. Почку, однако же, у Петьки никто не покупал, а папа его десять рублей на покупку диска у спекулянтов категорически не давал. «Ты сдурел?!» – спрашивал он проникновенно. «Червонец на такую дрянь?! Да я лучше пропью!» – сказал так и вправду пропил…

И вот оно свершилось! Лежит это счастье тут, в его руках, и, судя по всему, пласт из конверта до того даже не вынимали! Нет, он не смог решиться и вот так, совершенно банально и обыденно, просто достать девственно-чистый черный диск из конверта и ничтоже сумняшеся подставить его под иглу острую проигрывателя. Никак не смог! Это все равно как если при покупке нового телевизора сразу пульт из пакетика вынуть, а сам пакетик в ведро мусорное выбросить. Чистейшее святотатство! Тут же все не просто так, тут же целое священнодейство требуется. С предварительной очисткой души и совести, приведением тела в энергетическое равновесие, выравниванием дыхания и произнесением мантры «ом мани падме хум» не меньше четырех раз. Тут все должно быть торжественно и запомниться на веки вечные. Как первая брачная ночь.

Потому со скрежетом душевным и болью в сердце поставил Петька вожделенный пласт на место, надеясь на то, что рано или поздно наступят лучшие времена. На то надеясь, что Картофан его как-нибудь еще раз генеральскую штаб-квартиру убирать отправит и уж тогда-то он, Петька, придет совершенно одухотворенным и чистым в помыслах своих и, будучи совершенно просветленным и к такому торжеству подготовленным, замечательный альбом обязательно из конверта нежно извлечет и даже, очень может быть, прослушает. А пока что, водрузив на себя многочисленные мешки с мусором, собранным им в процессе уборки генеральского компаунда, на трясущихся ногах ушел он в казарму бредить и мечтать о повторной встрече с музыкальной сокровищницей командного состава.

Утром за сбалансированным солдатским завтраком Петька с упоением и в красках рассказал об увиденном парочке своих закадычных сослуживцев, под страхом смерти повелев им хранить услышанное в секрете. Рассказчиком Петька и тогда был, и теперь, кстати, остается замечательным. Он не просто рассказывал, нет, он изливал! Он живописал увиденное и излагал свои впечатления в ярких, как хвост павлина, красках. Он устраивал пантомиму с применением такой мимики, которой позавидовал бы сам великий Марсель Марсо. Он потратил все без исключения эпитеты русского языка и даже придумал несколько новых. Он задыхался от восторга, но даже на сбившемся дыхании ни разу не позволил себе ошибиться в списке несказанных богатств тайной пещеры товарища генерала. Особенно в музыкальной ее части. Он был так заразителен, что к двум его закадыкам присоединились еще четверо любознательных сослуживцев, и все шестеро тут же воспылали непреодолимым желанием чистить до блеска кабинет большого начальника. Так и сказали почти хором: «Мы готовы, наш военный брат Петька! Хоть сейчас готовы! Будем драить, пока руки по локоть не сотрем! Веди нас вперед, славный Петька!» Петька пообещал вести, но попросил малость охолонуть, потому как подождать и потерпеть нужно, пока нужное время не придет. Ну, то есть пока день очередной уборки помещений не наступит.

И однажды этот день настал. Генеральская резиденция вновь малость замусорилась, и вопрос наведения девственной чистоты назрел остро и актуально. Я уж не знаю, какими стараниями и какими аргументами у Петьки получилось убедить Картофана, что теперь с ним еще шесть человек пойти должны, но только получилось и убедил-таки, и в положенное время все семеро дружным септетом отправились в пределы генеральской вотчины. Пришли, и вместо того, чтоб за тряпки да швабры обеими руками ухватиться, как они того Петьке ранее пообещались, все, самого Петьку включая, прямиком в комнату задушевных компаний ринулись. А оно и верно, ну не полы же они сюда драить пришли. Да и полы-то, если по совести разобраться, почти что чистые. Мытые, одним словом, полы. Совсем недавно мытые.

Само помещение и все его содержимое очень Петькиным сотоварищам понравилось. Они, также как и Петька до этого, на пару минут с полураскрытыми ртами замерли и, вокруг озираясь, все как один про себя подумали: «Не соврал Петька! Нет, не соврал!» Ну совсем как оленеводы-передовики, руководством колхоза за ударный труд туристической поездкой в город Ленинград премированные и в один прекрасный день в греческом зале Эрмитажа оказавшиеся. Ну а потом, когда за благосостояние генерала нарадовались и вдоволь увиденному наудивлялись, тем занялись, за чем сюда, собственно, и пришли – пластинки замечательные на не менее замечательном проигрывателе прослушивать стали.

Для затравки и придания нужного настроения первым поставили БГ. Ивана Бодхидхарму, идущего к северу. Под тантрические звуки струнного ситара дружно головами пораскачивали и в конце нестройным хором про деревья и столбы немножечко Борису Борисовичу подпели. Далее, для разнообразия и душевного баланса, прослушали нетленную композицию про белый пароход, бегущий по волнам. Юрий Антонов, как всегда, не подвел, и музыкальное настроение сильно наладилось. Ну а потом, вольготно развалившись по кожаным креслам и диванам, даже не думая приступать к своим клининговым обязанностям, вся дружная ватажка наперебой требовала друг у друга поставить то шведскую АББу, то афроамериканскую Боню Эм, а то и, как это ни странно, наших советских «Песняров».

В конечном счете, удовлетворив все разнообразие вкусов и предпочтений, добрались-таки военные полотеры до вожделенного Петькой «Вкуса меда», каковой и был со всей причитающейся торжественностью из картонного конверта извлечен и на резиновый круг проигрывателя водружен. Это было что-то! Джон Леннон в душевном надрыве изливался в своих чувствах к девушке, одетой во все черное, Ринго, незабываемый и великий Ринго Старр, своим волшебством превращал банальные барабаны в божественные тамтамы, бьющиеся в унисон разгоряченным сердцам слушателей, а Пол Маккартни в дуэте с Джоном по фамилии Харрисон извлекали из своих гитар такие божественные звуки, что ангелы, заслушавшись и замерев в полете, пачками валились с небес. Это был праздник! Настоящий праздник эстетического наслаждения доморощенных меломанов.

Ну а потом один пытливый ум, проголодавшийся от прилива нахлынувших чувств, отправился на поиски пропитания и вместе с куском докторской колбасы и банкой балтийских шпрот нашел в холодильнике замечательный графинчик емкостью в полштофа, наполненный под самую пробку абсолютно прозрачной жидкостью. «Не иначе как вода», – подумал добытчик и для верности отпил небольшой глоток прямо из горлышка графина. Оказалось, совсем не вода. Да оно и верно, кто же в графине воду хранить станет? Нет, ну оно, конечно, бывает, если председателю какому или там начальнику партийному, на собрании уже третий час про основополагающую линию партии распаляющемуся, попить срочно потребуется. Тут ему, понятное дело, водички в том самом графине принесут. Принесут и вместе с чистым стаканом на двадцать две грани на трибуну под самую правую рученьку и подставят. Но это такое… Это этикет и порядок общепринятый. А тут на тебе – не на собрании вовсе, да еще и в холодильнике.

В общем, боец, который емкость в одну двадцатую ведра в холодильнике нашел, сам сильно порадовался, что очень скромным глотком решил пробу снять, потому как в графине не иначе как чистый спирт оказался. Настоящий! Вполне себе питьевой. Прокашлявшись и вновь обретя дар речи, сообщил окрыленный боец своим верным закадыкам, в музыкальном экстазе утопающим, что концертная вечеринка теперь имеет все шансы засверкать и заискриться совершенно новыми гранями и обрести куда как более богатую палитру красок телесной радости.

Ну а дальше под веселое и полное радостных предвкушений похрюкивание рядовых Советской армии пошли в дело те самые шикарные хрустальные рюмки, после чего вечер действительно заиграл всполохами ярких, доселе неведанных эмоций и ощущений. Заискрился вечер яркими сполохами, одним словом! Тоску по дому и накопленное чувство поруганной справедливости, привнесенное в их организмы притеснениями старослужащих товарищей, как рукой сняло. И это только после первой! После второй по чреслам разлились сказочное тепло и алкогольный уют, ну а после третьей рюмки неразбавленного спирта у каждого участника возлияния образовались чрезвычайная легкость бытия и удивительная гибкость тела. И когда Леннон в очередной раз протяжно заголосил на незнакомом языке про вкус меда и про что-то там еще такое, все они, и Петька в том числе, поняли, что вот оно, счастье, а кое-кто даже немного всплакнул. В общем, вечер, полный алкогольной радости и качественной музыки, вполне себе удался.

В самом финале, уже сильно ближе к полуночи, все ж таки малость за собой прибравшись, «чтоб не спалиться», семь счастливчиков вернулись в казарму, опьяненные в буквальном смысле этого слова. Вернулись упоенными и счастливыми, наполненными светлым предчувствием и верой в то, что рано или поздно генералы в этом славном помещении опять сильно намусорят и им вновь убираться нужно будет. С этими прекрасными чувствами и приличной долей алкоголя в крови военнослужащие ребятишки спать в родной казарме и улеглись.

А через три дня Петьку к себе вызвал Картофан. Срочно вызвал.