Глава 6

Летел к нему Петька на крыльях надежды и полный радостного предвкушения аж по самую свою коротко стриженную макушку. Очень он от этого вызова новой встречи с музыкальной сокровищницей ожидал. Ожидал и надеялся. Но, однако, нет, не случилось. Картофан встретил Петьку угрюмым взглядом Тараса Бульбы, взирающего на своего сына-иуду Андрия, и, не дожидаясь Петькиного доклада о том, что он по приказу товарища старшего прапорщика таки прибыл, назвал его дураком в кубе. Ага, так и сказал: «Ты, Петька, не просто дурак! Ты еще и адиёт и кретин. А это значит, что ты тройной дурак. То бишь кубовый». Петька в школе математике учился усердно и начал было спорить, что это всего лишь «дурак, помноженный на три», но никак не «дурак, возведенный в третью степень», но в ответ получил лишь злобный рык, содержащий приказ бежать бегом и собираться, потому как его, Петьку, прямо теперь и незамедлительно в строевую часть подальше, в глубь, в деревню переводят. Малость от такого зигзага судьбы ошалев, Петька, уже почти полгода отслуживший и потому приказы научившийся исполнять, а не обсуждать, на каблуках через левое плечо развернулся и в сторону каптерки бодрой рысцой проследовал.

Сами понимаете, солдату в путь-дорогу собраться – все одно, что голому короткой веревочкой подпоясаться. И часу не прошло, как был собран и упакован наш орел Петруха и совершенно готовым стоял на плацу с небогатым своим скарбом, в полном недоумении вертя головой в разные стороны, будто стараясь рассмотреть ответ на терзающий его вопрос: «Да что такое, блин, произошло-то?!» Тут и Картофан пришел его в подъехавший УАЗик подсадить. Пришел, посмотрел на Петьку грустными глазами и говорит: «Эх, сынок, сынок, зачем же таких глупостей делать-то было, а?! Все ж не от ума, все ж от дурости и пустоты в тумкалке, понимаешь!»

Сказал так, вздохнул горестно и для прояснения ситуации наскоро рассказал Петьке историю о том, как их родимый генерал вчера в вечеру, почитай, на следующий день после приборки помещения, со своими двумя почти боевыми товарищами день Военно-воздушных сил СССР отметить изволил. О том рассказал, как собрались «наш» и еще два лампасоносца в той самой комнатке неисчерпаемого уюта и, всеми фибрами своих душ отечественному преимуществу в небесах радуясь, за богатым столом это самое преимущество отметить решили.

Нужно сказать, что из троих собравшихся генералов один бронетанковыми войсками каждый день командовал, второй, тот самый, что в васильковых лампасах козырял, вообще в КГБ служил, и потому, понятное дело, оба отношения к авиации не имели вовсе. «Наш» же генерал хоть и обладал под командованием большим самолетом, но назывался тот «Воздушным командным пунктом» и по большому счету боевым истребителем не являлся, а служил альтернативным штабом главкому, который той упомянутой ставкой войск командовал. Он, главком этот, на самолете командном в случае несчастном, если вдруг, упаси Боже, вся ставка на земле в ядерном пожаре до пепла выгорит, в небеса вознестись должен был и военными действиями из-под самых облаков командовать. «Нашему» же генералу в том летающем штабе устойчивую связь и секретное кодирование главкомовских приказов обеспечить поручено было. Ну и правильно поручено, потому как «наш»-то как раз генералом от секретной связи и являлся. Кодировщикам начальник, шифровальный командир… Ну, то есть так же, как и те двое, танкист с особистом, совсем не авиатор. Но генералы по этому поводу сильно заморачиваться не стали и, потому как до Дня связиста или, допустим, Дня танкиста еще Бог знает сколько, а восемнадцатое августа – вот оно, туточки, решили, что авиация – это все одно родные Вооруженные силы СССР, а потому такой светлый праздник грех не отметить.

Кагэбэшному же генералу, который к Красной армии отношения по признаку исполнения служебных обязанностей и порученных заданий не имел, но с этими двумя издавна дружбу водил, разницы существенной, будь то бронетанковый праздник или День ВДВ, допустим, значения не имело никакого. Главное – это повод и хорошая компания. Компания и вправду подобралась хорошая, а повод совершенно подходящий она же, компания, ему предложила. Так отчего же в таком замечательном случае уважаемому блюстителю государственной безопасности не отметить этот, пусть и не его, но все-таки вполне себе прекрасный праздник? Нет к этому отрицательных поводов! Совершенно отсутствуют. Ну а раз так, прибыл он в ставку строго ко времени оговоренному, дабы со своими невоздухоплавательными товарищами славный день ВВС в уютной обстановке отметить.

Ну и вот, собрались, значит, генералы в установленное время у «нашего». В официальном кабинете за огромным совещательным столом на минутку присели и меж собой парой незначительных фраз в преддверии торжества обменялись. Поговорили для порядка и тут же, ни секунды не медля, порешили непосредственно к празднованию перейти. Ну, то есть в ту самую комнату душевного времяпрепровождения перебраться и за крепкое здоровье товарища маршала авиации Ефимова Александра Николаевича, а также всех красных соколов ВВС СССР как следует выпить и порядочно закусить чем-нибудь вкусненьким.

Ну а там, в комнате этой, ординарцем генераловым уже все давно к торжеству изготовлено. И салатов разных, в офицерской столовой по специальному заказу нарубленных, в хрустальных салатниках горками во множестве разложено и колбаска докторская, до того в холодильнике лежавшая, теперь кружками нарезалась и по блюду разлеглась, и шпроты, что допрежь в оливковом масле томились, из жестяной коробки извлечены и на хрустальном же блюдце хвостиками внутрь улеглись, и осетринка каспийская, у браконьеров на Яшыл Базаре из-под полы закупленная, на тонкие ломтики настругалась и теперь средь всего этого богатства особняком лежит и прозрачной слезой янтарного жирка истекает. И даже не поленился ординарец за пределы штабные в город сбегать, чтобы к и без того роскошному столу мясных деликатесов, каковые азербайджанские мастера с большим искусством приготовляют, прикупить да лавашей с пылу с жару к самому началу торжества приволочь и вместе со свежей зеленью и прочими «памидорами-шмамидорами» живописно по всему столу разложить. Не стол, а торжественный гимн греховному чревоугодию и древнегреческому гедонизму!

Рассаживаясь за столом, генералы довольно щурились, смачно причмокивали и, улыбаясь от уха до уха, предвкушали истинное торжество вкусовых рецепторов, а также фонтаны кулинарных наслаждений. Потирая ладошки, генерал от бронированных монстров, ошибочно полагая, что именно эта песня относится к доблестным ВВС, начал напевать:

 
Взвейтесь, соколы, орлами,
Полно горе горевать! —
 

совершенно упустив из виду, что вторая часть куплета, адресованного, по его ошибочному мнению, крылатым «орлам от авиации», взывает к воинственному духу обычного пехотинца и совершенно не по-воздухоплавательному утверждает:

 
То ли дело под шатрами
В поле лагерем стоять.
 

Впрочем, генералу, каковой по роду войск был все ж таки ближе к той самой пехоте, подчиненная техника которого летала только в том случае, если ее с обрыва высокого столкнуть или, положим, с того же самолета с парашютами скинуть, эта смысловая ошибка была совершенно простительна. За что тут генерала краснолампасного корить? «Соколы» в песне есть? Есть! Взвиться им предлагается? Еще как предлагается! Так чего же вам еще, лишенцы, требуется? Слушайте себе и получайте удовольствие. Но с удовольствием, если честно, не совсем хорошо получалось. Музыкальным слухом танковый генерал не обладал совершенно, и в дополнение к каждой, трижды перевранной ноте, стараясь вытянуть призыв к отречению от горя громкостью выдаваемого звукового ряда, срывался он в фальцет, и горевать от этого почему-то хотелось особенно сильно.

Положение немного сгладил «васильковый» генерал. Офицеров КГБ много и усердно учили самым разнообразным вещам, которые на долгом и неизведанном пути службы Отечеству вполне себе могли пригодиться. И языкам всяческим усердно учили, и этикету застолий, и искусству светские беседы томно вести, и культуре как общемировой, так и отечественной со всем тщанием и усердием обучали. Оттого, понимая, что танкист сейчас вовсе не о крыльях Родины в душевном порыве солирует, подключился кагэбэшный генерал и хорошо поставленным баритоном влил в музыкальную часть застолья:

 
Нам Сталин дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор.
 

Бронетанковый генерал осекся и замолчал, перестав причитать о том, что: «Строй на строй пойдет стеною, и прокатится „Ура!!!“», а «наш», извлекая в этот момент из холодильника главное украшение стола в виде хрустального графинчика, на пару секунд заслушался и одобрительно покивал. В конечном счете все благочинно разместились вкруг богатого стола, в самую середину которого и был водружен запотевший графинчик, содержащий в себе полновесный повод для завтрашнего похмелья.

«Наш» генерал, пользуясь правом гостеприимного хозяина, с изысканной аккуратностью и невероятной грацией налил из графина по половине хрустальной рюмочки и предложил танковому генералу произнести первый тост, каковой откроет сие славное заседание, посвященное радостному и светлому празднику крыльев Родины.

Долго и уж тем более повторно себя уговаривать танкист не позволил. Подхватив огромной дланью рюмку, блеснувшую яркой радугой на своих хрустальных боках, украшенных филигранной резьбой, он встал в горделивую позу римского оратора и торжественно провозгласил тост. Он предложил выпить. Выпить за все и всех сразу. Было такое ощущение, что танкист готовился к сегодняшней посиделке загодя и сильно заранее, понимая, что продлиться она может никак не менее трех часов, и потому припас добрый десяток тостов, каковые он и выдавал бы равными долями на протяжении всего многочасового марафона алкогольного возлияния. Однако по какой-то неведомой причине, получив право начать и высказаться первым тостом, он все свои заготовки смешал в одну-единственную здравницу и высказал ее нескончаемой чередой фактов, фамилий и исторических событий.

Среди прочего многообразия поводов, вложенных им в первый тост, танковый генерал предложил выпить, к примеру, за:

• приснопамятных братьев Монгольфье, которые пусть и не были советскими людьми, но таки смогли преодолеть земное притяжение и воспарить, так сказать, над бренной поверхностью и мирской суетой, применив лишь собственную смекалку и хорошо разогретый воздух;

• не менее родственных друг другу товарищей с иностранной фамилией Райт, каковые, к глубокому сожалению, также не относились к передовым строителям коммунизма, но умудрились-таки без всякой руководящей роли партии и надежного командования со стороны Министерства обороны придумать устройство, возносящееся в небесную высь в окончание непродолжительного разбега по первой в мире взлетно-посадочной полосе;

• вечную память товарищу Чкалову, доказавшему, что рискованные пролеты под мостами не только укрепляют воинский дух и боевую подготовку летного состава Красной армии, но и доказывают всему миру, что наши самолеты – самые самолеты в мире;

• за неисчерпаемый гений товарищей Туполева, Ильюшина и Микояна, а также за крепкое здоровье всех работников авиапредприятий, которые этот гений в крылатом металле воплотить смогли. При этом он не преминул покрыть позором товарища Сикорского, променявшего вечную и нерушимую любовь к своей советской Родине на сытный кусок американского хлебца.

Также в своей нескончаемой тираде он упомянул: безвременно усопшего Икара, гордую птицу высокого полета под названием «кондор», чистое небо над нашими головами и лично товарища министра обороны, Устинова Дмитрия Фёдоровича.