Тем же вечером, играя в шахматы после обеда, герцог поинтересовался последними сплетнями в замке и осторожно подвел разговор об Истре и его таинственной воздыхательнице. О трудной задаче, которую поставила себе оная, взявшая на себя ответственность о его выздоровлении. А также о последующих шагах, которые должны будут последовать в случае успеха кампании. Фужи как опытный «царедворец» понял, к чему клонит герцог, и в пространных речах успокоил герцога в его опасениях. «Да, путь ее почти безнадежен и долог, но зато какой приз достанется этой бедняжке, если все получится, да и герцог наверняка не поскупится, чтобы поддержать такого подающего надежду воина». Устав соперничать в словесной игре с графом, герцог прямо, хоть и вполголоса, спросил имя этой поклонницы.

– Ваша светлость, мне, право, не совсем удобно компрометировать это добрейшее создание.

– Ах, оставьте, граф, должен же я быть в курсе событий, так близко принятых к сердцу моей дочерью.

– Согласен, Ваша светлость, претенденток было больше, чем предостаточно, могу сказать, складывается такое впечатление, что все существа женского пола, от кухарки до фрейлины Вашей дочери, сошли с ума по Истре. Но отдаю должное Вашей дочери, она все поставила на свои места, лучшей кандидатуры Истре не сыскать, да и Лидии Ломорк тоже.

– А, так это дочь лейтенанта, чудненько, она, конечно, не красавица, но сердце у нее, похоже, доброе, да и отец, надо отдать должное, бравый солдат. Если все сбудется, во что я мало верю, знаешь Фужи, а ведь в Аурелии уже полгода как вакантно место лейтенанта гарнизона. Почему бы нет, этот Истре, похоже, лихой ветер.

– Согласен, Ваша светлость, тем более, что под надзором барона Орениуса не забалуешь.

– Да и барон уже далеко не молод, – задумчиво произнес герцог, делая мат королю Фужи.

Что ж до самого Истре, то он и не предполагал, какой переполох произвел в сердцах молоденьких и не очень дам, так как находился в прямом смысле между жизнью и смертью в одной из комнат дворца, у дверей которой день и ночь стояла стража из числа личной охраны Ливии.

В этой комнате всегда горел в камине огонь, а у кровати Истре сидела молодая, очень бледная девушка, уже упомянутая дочь лейтенанта гарнизона замка Валенштайн по имени Лидия. Одна из самых близких подруг Ливии. Как уже упоминалось, она была влюблена в Истре уже давным-давно, но молодой человек не только не отвечал взаимностью, но даже не замечал бедную девушку. Теперь же, когда врач не оставил Истре ни одного шанса на выздоровление, она одна еще на что-то надеялась. Ливия не осталась безучастной к своей подруге и, разыскав в Аурелии известную в некоторых кругах врачевательницу, тайно ее навестила и получила в обмен за некоторое количество серебряных монет древний ритуал, который, по заверению врачевательницы, способен был спасти от смерти даже смертельно раненого человека. Основной смысл этого ритуала почти точно описал герцог, не вдаваясь в подробности. Но именно в скрупулезном исполнении этого ритуала, как то: омовении больного трижды в день освященной храмовой водой через равные промежутки времени и окроплении этой водой меча умирающего, завернутого в его окровавленную рубаху, с произношением выздоравливающего заклинания, – был залог ожидаемого успеха. Кроме того, были использованы все доступные средства, от чтения вслух святых книг до покупки множества амулетов, которые располагались во всех углах комнаты, если так можно сказать. Вследствие ли принятых мер, либо каких других причин, но на удивление личного врача герцога Валенштайна, господина Суси, лечившего всю семью герцога, если дела больного и не шли на поправку, то ему не становилось и хуже.

Тем временем замок и город преображались, готовясь к встрече с императором. Дома и мостовые мылись щетками, украшались зеленью и разноцветными клумбами, лентами, флажками и новыми вывесками. Кадеты тренировались в парадном движении на лошадях и пешим строем. Отрабатывались показательные выступления мечников, стрелков и наездников. Гвардейцы под непосредственным командованием барона Корениуна методически вычищали леса от разбойников, проводя в седле по восемнадцать часов и были близки к тому, чтобы выполнить команду герцога.

В один из таких дней, а точнее будет сказать, вечеров, когда суматоха дня несколько спала, и свободные от службы офицеры могли себе позволить немного расслабиться, а в коридорах замка стало появляется все меньше народу, мимо то ли задремавшей, то ли задумавшееся стражи у дверей комнаты Истре мелькнула тень и проскользнула в чуть приоткрытые двери. Лидия, бессменно дежурившая у кровати Истре, свернувшись калачиком, мирно посапывала в кресле. Темный, почти неуловимый глазом в полумраке комнаты силуэт остановился возле нее, немного постоял, словно оценивал, затем приблизился к Истре. Послышался тихий шорох, тихий стрекот сверчка, силуэт склонился к Истре, долго стоял в таком положении, затем стремительно скользнул к двери. Задержался возле нее, вернулся к больному и неожиданно приник к его голове. Это можно было бы назвать поцелуем, если бы у силуэта была бы голова, но ни на что другое это было не похоже. Наконец, так называемая тень отпрянула и послышался тихий голос, больше похожий на журчание ручейка: «Похоже, я люблю тебя, мой милый лейтенант». Затем этот почти бестелесный силуэт так же бесшумно выскользнул из двери и растворился в темноте дворцовых переходов.

Где-то стукнула дверь, оба стражника вздрогнули, один из них прикрыл дверь и шепнул другому что-то чуть слышно, второй кивнул в ответ. Проснувшаяся Лидия поправила простыню на плечах Истре, подкинула дров в камин, и, усевшись в кресло, стала, как всегда, пристально вглядываться в его лицо. Что-то непривычное было в нем, и она никак не могла понять что, пока вдруг ее не озарило: если раньше его дыхание было почти не слышно, и врачу приходилось прикладывать зеркальце ко рту Истре, то теперь он дышал ровно и глубоко. Лидия бросилась к дверям и приказала стражнику срочно пригласить господина Суси, и, подумав, добавила: «И госпожу Ливию, если это ее не затруднит». Через некоторое время врач, которого именем Ливии вытащили из кровати, и сама Ливия, которая еще не ложилась, стояли у кровати Истре. Осмотрев больного, господин Суси был вынужден констатировать:

– Кроме как чудом, леди, больше ничем этот факт я объяснить не могу. Не буду скрывать, что состояние больного очень тяжелое, но кризис мы пережили, и у него очень неплохие шансы выжить…

Весна в тот год выдалась ранняя. Прихваченные солнечными лучами снега стаяли как-то враз, обнажив полусонную землю, еще не отогревшуюся от зимы, но уже улыбающуюся мгновенно проклюнувшейся зеленой травкой и набухающими почками.

Война, шедшая, казалось, где-то далеко, но, словно щупальцами диковинного монстра, высасывающая все соки из деревень и городов, кончилась. Наемники ушли, дав надежду крестьянам, что уж в этом году не будет тех непомерных налогов, что шли на содержание бесчисленных воинов, «вставших на стражу империи» и отбросивших степняков куда-то в бескрайние и далекие степи. Налогов, которые почти разорили большую часть поселений и, несомненно, были причиной голодных смертей и небывалого роста разбойничьих шаек и банд. Налогов, большая часть которых, по мнению простого люда, были попросту разворована бессовестными чиновниками и сборщиками.

Жизнь должна была вот-вот наладиться, осталось только дожить до новых урожаев, дождаться караванов купцов и, самое главное, дождаться возвращения мужчин, ушедших на войну.

Все замерло в ожидании. В ожидании нового, чего-то хорошего, которое вот-вот должно было случиться.

– Все будет хорошо, – прошептали пересохшие губы молодого человека, прикованного к постели тяжелейшей раной, излечение которой местный врачеватель в глубине души иначе как чудом объяснить себе не мог. – Все будет хорошо, – прошептал он вновь и провалился в беспамятство, где боль отступала, а перед глазами проходили его прожитые годы.

– Все будет хорошо, — похлопал по плечу молодого юношу лет четырнадцати-пятнадцати, пожилой, можно сказать, почти старый мужчина.

Оба путника были на уставших лошадях, к которым, кроме обычных седельных сумок, были приторочены небольшие баулы с каким-то скарбом. Да и на лицах их лежала печать длинного путешествия.

– Да, я знаю, – кивнул в ответ юноша, в голосе которого было гораздо больше уверенности, чем в яростно стучавшем сердце.

Горло предательски запершило и тот, чтобы скрыть волнение, склонился к своей лошади и потрепал ее по холке.

– Устала, Серая, – участливо спросил он ее, – ничего скоро уже.

Юноша поднял голову и с тревогой посмотрел на грозно стоящий вдалеке замок.

Это был не просто замок, замок это был там далеко, дома, а тут это была настоящая крепость, цитадель, оплот, словно гигантский и бесстрашный воин, перегородивший дорогу и своим зорким взглядом оглядывающий окрестности.

Это был замок Валенштайн, родовое имение герцога Валенштайна генерала армии, советника императора и самого именитого и родовитого вельможу при дворе Его Имперского Величия.

Именно в этот замок уже на протяжении нескольких недель стекались вереницы молодых людей от тринадцати до пятнадцати лет, все без исключения верхом на лошадях, в сопровождении кто слуг, кто наставников, а кто и просто сопровождающих. Подъезжая к центральным воротам, они, предъявив стражнику бумагу с гербовой печатью, беспрепятственно въезжали внутрь, где их встречал один из сержантов или лейтенантов из числа гарнизона замка и размещал в одной из четырех казарм, расположенных в освобожденных и перестроенных для этого башнях.

Когда-то замок представлял собой большой донжон, окруженный со всех сторон зубчатыми стенами и укрепленными воротами, с каждым годом он все более и более принимал свой нынешний грозный вид. Появился второй ряд крепостной стены, внешний двор с хозяйственными постройкам. Появились барбаканы – башни обороняющие подступ к мосту, бартизаны – сторожевые башни, бастионы – сооружения в виде выступов в крепостной стене, казематы – сводчатые помещения для защиты войск, машикули – навесные бойницы, реданы, клуатры, мерлоны и многое-многое другое, что необходимо для настоящего замка. Утверждают, что и теперь через много лет после его постройки, кстати говоря, строили его более тридцати лет, этот замок является самым грозным сооружением современности.

Мало того, постройка такого грозного форпоста чуть не навлекла гнев императора на Эдуара Валенштайна, основателя сего замка, поскольку злые языки утверждали, что строители этого архитектурного чуда преследовали не столько цели оборонять восточные границы империи, а как раз наоборот, оберегать низложенных правителей от преследования новой династией. Но как бы то ни было, Валенштайну удалось убедить императора в своей лояльности и получить звание барона империи. С тех пор замок неоднократно достраивался, в частности донжон превратился из мрачной и неприступной цитадели превратился в довольно уютный и роскошный дворец, основной целью которого являлось удобное проживание герцога с семьей и его многочисленной прислуги.

Тут же находились апартаменты всех важных лиц замка, тут же проходили приемы, в те времена, когда герцог проживал в замке, а проживал он в замке два-три раза в год в среднем по пять-десять дней за приезд. Привозил с собой всю семью, и тогда замок и вся провинция во главе с Аурелией оживали. Надо отдать должное, герцог любил Аурелию, основанную его предком почти триста лет назад и город да и вся провинция платили ему взаимностью. Один из самых богатых людей империи, он был справедлив, насколько может быть справедлив вельможа и властитель к своим поданным и подчиненным. Он был добр и щедр для своих друзей и любимцев, но очень строг и непримирим, а иногда и просто жесток к недругам.

Молодой человек и его спутник, дав передохнуть лошадям, продолжили свое путешествие и вскоре подъехали к уже упомянутым воротам и, предъявив гербовую бумагу стражникам, были пропущены внутрь. Не успели они осмотреться, как к ним подошел лейтенант стражи и, недовольно сообщив, что они опоздали, тем не менее провел молодого человека во внутренний двор и поставил в одну из четырех шеренг, стоящих перед дворцом.

Когда ожидание стало совсем уж затягиваться, и молодые люди вначале державшиеся напыщенно и строго в соответствии с ситуацией, начали нетерпеливо переговариваться, сначала шепотом потом все громче, на балкон вышел важного вида глашатай и после того как прогремели литавры громко объявил:

– Его светлость герцог Валенштайн.

В мгновение ока повисла тишина, а он, строго посмотрев на присутствующих, важно скрылся, как будто он был если не самим герцогом, то, по крайней мере, его доверенным лицом.

Еще мгновение, и сам герцог вышел на балкон в сером, военного покроя, костюме и, внимательно посмотрев на стоящих на площади молодых людей, не громко, но хорошо поставленным голосом произнес:

– Здравствуйте, кадеты, – он поднял руку останавливая нестройное приветствие, раздавшееся ему в ответ. – Надеюсь, уже очень скоро я в ответ на свое приветствие услышу стройный ор, подобающий настоящим воинам, это первое, чему вас тут научат. Все вы дети погибших героев прошедшей войны, все вы младшие сыновья героев, отдавших свои жизни за величие нашей империи. Война забрала самых лучших воинов, самых лучших командиров, но остались вы, те, кто поднимут знамена непобедимых войск империи. Вы, кто по указу Его Императорского Величия будут учиться в кадетском корпусе, чтобы овладеть навыками боевых искусств, навыками ведения боя, навыками командования и навыками исполнения команд. Вы, кто по прошествии трех лет выйдут из стен этого замка настоящими воинами и командирами. Император верит в вас, молодые люди, он называет вас новой порослью боевых побед, он называет вас своими кадетами. Не подведите его…

Речь герцога длилась около получаса, и за это время будущие кадеты внимали ему, как великому оратору, впитывая в себя каждое слово, пронизанное патриотизмом и величием. Поднаторевший в политических прениях и различных спорах и диспутах, герцог ловко нанизывал слова друг на друга, создавая замысловатые фразы, плавно перетекающие одна в другую. Закончив политическую и патриотическо-воспитательную часть, герцог сменил тон и уже как командир четко и отрывисто закончил:

– … Сегодня ваши наставники покинут вас, и вы вступите в настоящую воинскую семью. Через три года, пройдя все ступени воинского обучения, вы выйдете отсюда настоящими воинами и командирами, чтобы пополнить непобедимую армию Его Императорского Величия. Командовать Вами будет капитан-комендант замка барон Корениун, который передаст свои полномочия своим лейтенантам и сержантам. Его команды подлежат беспрекословному исполнению, поскольку с сегодняшнего дня вы приняты на воинскую службу, а, значит, отказ исполнить приказание является ничем иным, как бунтом, и будет караться по законам империи. Надеюсь, что это лишнее напоминание, и никто из присутствующих не осквернит память павших отцов попыткой нарушить воинский долг.

Герцог помолчал, сурово посмотрел на притихших юнцов, ошарашенных такой пламенной речью, кивнул и продолжил:

– Капитан, примите под командование кадетов Его Императорского Величия, — после этого герцог развернулся и скрылся в комнате.

Капитан, стоявший все это время перед строем молодых людей, развернулся к ним и, отдав строю имперское приветствие, приложив правый кулак на левую сторону груди, глухо произнес:

– Прошу внимательно слушать меня, поскольку я никогда не повторяю дважды, но очень жестко спрашиваю о выполнении моих указаний. Вы стоите в шеренгах, каждую из которых возглавляет лейтенант гарнизона, который с сегодняшнего дня является вашим командиром и у которого есть два помощника – сержанта. С настоящего времени кто-то из них всегда будет находиться вместе с вами. Выполнение их команд является обязательным, поскольку они выполняют обязанности, которые наложил на них через меня господин герцог.

– Каждая шеренга с сегодняшнего дня, – продолжил капитан, – называется кадетская рота, и является военной единицей, компактно проживающей в отдельной казарме. Почти все, кроме нескольких опоздавших, уже разместились в казармах, остальные разместятся прямо сейчас. С сегодняшнего дня ваши наставники покинут вас, оставив вам минимум вещей. Вы поступаете в кадетский корпус на полное обеспечение, то есть вас будут кормить, одевать, снабжать необходимым снаряжением. Кроме того, вы будете получать некоторое денежное довольствие для личных нужд.

Капитан стал прохаживаться вдоль шеренг, внимательно рассматривая юношеские лица, иногда останавливаясь напротив кого-нибудь, словно пытаясь вспомнить кого-то, и тогда его речь чуть приостанавливалась, но чуть покачивая головой, словно отгоняя какую-то мысль, он продолжал.

– Вам будет дозволенно получать посылки от родных в количестве и объемах, позволительных уставом кадетского корпуса, с которым вы сегодня же будете ознакомлены. Вам разрешен выход в город с позволения лейтенанта и сержантов, периодические свидания с родными, краткосрочные отпуска и выходные. Правила и порядок получения вышеперечисленного будет озвучен вашими сержантами.

С сегодняшнего дня и до выпуска вы становитесь кадетами, равными друг перед другом независимо от титулов ваших родных и доходов ваших земель. Со временем, в зависимости от ваших заслуг и наклонностей, вы получите военное прозвище, а пока вас будут называть по вашим землям, упуская ваши титулы и звания.

Он помолчал, чуть скривил губы в усмешке какой-то промелькнувшей мысли и продолжил:

– С завтрашнего дня вы будете учиться военному искусству, нести воинские повинности, участвовать в маневрах и учениях, проходить различные испытания, соревноваться в боевых играх, участвовать в состязаниях. Будет очень трудно, но можете мне поверить, скучать вам тут не придется. Вы научитесь ценить дружбу, поймете, что такое локоть товарища, что такое взаимовыручка, что такое боевое братство. Поверьте мне, вы столько много узнаете, что я вам немного завидую. Опытные воины поделятся с вами такими секретами, которые самостоятельно вы бы не изучили и за долгие годы, они научат вас тому, чему нам приходилось учиться на своем собственном опыте путем проб и ошибок. Я уверен, что никто из вас не пожалеет о проведенных тут годах.