Г. Ф. Шершеневич выступал ярым критиком таких сторонников, которые отрицали необходимость наличия вины для установления обязанности возместить вред, и выдвигавших на место принципа вины принцип причинения ²⁰. Согласно этому принципу, чтобы человека привлечь к ответственности, достаточно присутствия причинной связи между действием и негативными последствиями такого действия (ущерб, вред). Вина здесь не играет вообще никакой роли. По Г.Ф. Шершеневичу эти положения, которые не учитывают вину, приводят к ситуациям, когда одно лицо находится в более выгодной позиции по сравнению с другим (в результате правонарушения) из-за своего имущественного положения; к тому же как указывает цивилист, не во всех случаях вред причиняется действием, потому что действие есть выражение воли, а о воле не идет речь при случайных обстоятельствах ²¹.

Разработчики проекта Гражданского Уложения (далее – проект ГУ) предлагали выделить неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства как основание привлечения к ответственности, не упоминая, однако при этом в качестве такого основания или условия вину. Статья 123 II Отделения данного уложения гласила: «Должник отвечает за убытки, причиненные верителю неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства, если не докажет, что неисполнение обязательства вполне или в части сделалось невозможным вследствие такого события, которого он, должник, не мог ни предвидеть, ни предотвратить при той осмотрительности, какая требовалась от него по исполнению обязательства» ²². Представляется, что сочетание слов «при той осмотрительности» и ее не проявление в обязательстве, предполагалось авторами проекта ГУ в качестве, собственно говоря виновного поведения. Однако сделано это было в нормах проекта ГУ в какой-то завуалированной форме.

Основанием освобождения от ответственности согласно ст. 123 проекта ГУ являлось наличие лишь случайное событие, то есть, заключаем, что лицо освобождается от возмещения ущерба, если он произошел из-за случая, а все другие события, из-за которых произошло неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства, считаются виновными.

Отдельным положением, исключающим вину, в проекте ГУ также являлась непреодолимая сила (ст. 125): «Если на должника законом возложена обязанность крайней заботливости или принятие особых мер предосторожности, вызываемых свойством его деятельности или предприятия, то он не отвечает за исполнение или не надлежащее исполнение обязательства лишь в том случае, если оно произошло от непреодолимой силы» ²³.

Можно весьма определенно заключить, что положения об ответственности за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства, содержавшиеся в проекте ГУ, носили безусловный характер и не разрешали расширить круг возможных вариантов неисполнения обязательства: все обстоятельства кроме непреодолимой силы и случайного события, подразумевали вину должника и его ответственность; фактор вины прямо в проекте закона не указывался.

В отношении субъективного отношения к правонарушению, то дореволюционные российские цивилисты придавали значение этому условию через чур с узкой точки зрения. «Что же касается психических аспектов вины, то российские цивилисты говорили лишь о психическом состоянии нарушителя, имея в виду его вменяемость или невменяемость» ²⁴, о чем определенно высказывался и Г.Ф. Шершеневич, являясь одним из немногих представителей последовательного анализа вины как субъективной психологической категории. Либо вина, как психическая составляющая действий правонарушителя, выраженных в форме умысла или неосторожности, вообще не принималась в расчет (проект ГУ от 1913 года).

Советской цивилистике принадлежит роль разработки концепции вины, основанной на психическом аспекте ее формулирования.

Принцип вины впервые получил свое законодательное закрепление в именно в период советского социалистического гражданского права. Так, в соответствии со ст. 222 Гражданского кодекса РСФСР от 1964 г.: «Лицо, не исполнившее обязательства либо исполнившее его ненадлежащим образом, несет имущественную ответственность лишь при наличии вины (умысла или неосторожности), кроме случаев, предусмотренных законом или договором. Отсутствие вины доказывается лицом, нарушившим обязательство» ²⁵.

Господствующими в доктрине гражданского права того периода считались точки зрения Г. К. Матвеева и О. С. Иоффе, которые в обобщенном виде выглядели следующим образом: вина – это психическое отношение лица к своему поведению и к наступившим последствиям в форме умысла или неосторожности ²⁶.

Кстати сказать, именно такое определение вины можно встретить до сих пор в подавляющем количестве гражданско-правовой литературы, увидевшей свет за последнее время с периода принятия нового гражданского законодательства.

Итак, чем же было вызвано в советской цивилистике становление концепции вины через психическое отношение лица к своим действиям? Как один из факторов этого считаем, что реалии того времени требовали, чтобы наука в целом и, в частности, гражданское право, подстраивались под систему социалистической идеологии. На действие такого идеологического фактора на частноправовые институты ссылается и В. В. Витрянский ²⁷. Анализируя причины и методологические основы формирования психической концепции вины, мы неизбежно наталкиваемся на ее зависимость от идеологических начал и искусственную подгонку под социалистические общественные отношения, провозглашенные в советском государстве. Такой подход был свойственен как гражданско-правовой науке, так и в целом всем остальным наукам. Как писал Г. К. Матвеев и что показательно в этом плане: «Наука гражданского права вскрывает научное содержание понятия вины. Основа его – марксистско-ленинская философия (выдел. авт.), ее теория познания, принципы советской психологии, вооружающего советского судью самыми совершенными методами распознавания общественных явлений, установления причин, их порождающих» ²⁸. Без сомнения, показательный пример того, как порой наука может находиться в услужении идеологии.

Но сейчас, в современную эпоху, тем более в условиях рыночной экономики, говорить о марксистско-ленинской философии, как основе научного содержания гражданского права и всех остальных наук в целом, по меньшей мере, не актуально и обоснованно. Если в период советского государства марксистко-ленинская философия считалась неотъемлемым атрибутом всего народа, призванной заменить религию, то современное время и общество обозначили свои приоритеты в этом вопросе. Реалии современной жизни человека в обществе и отношений его с государственными институтами обозначены демократическими свободами, рыночной экономикой и провозглашением ценности абсолютных свобод (свободы религии, слова или убеждений, собраний, объединений и т.п.). К слову сказать, обозначенный аспект проблемы никоим образом не умаляет научной ценности изысканий советской цивилистики, однако, думается, что наша критика идеологических позиций в исследовании вины обоснована потребностью в новых подходах, поиске новых решений в определении вины из-за сменившихся общественных отношений, да и идеологии в целом. Другими словами, формулировки вины и ответственности не должны зависеть, от сменяющихся идеологических факторов (хотя полностью отрицать «историчность» данного явления и ответственности в целом, мы и не можем), а должны отвечать сущностной составляющей данного явления.

Выходит, что необходимо сфокусироваться на некой интегрирующем аспекте, положении вокруг которой строилось бы решение обозначенной проблемы, при учете соответственно реалий существующего времени. В советский период развития гражданского права таким интегрирующим фактором была социалистическая идеология, и в этом можно сказать и состояла закономерность подхода советских цивилистов к определению вины через доминирующую психическую концепцию. В современном гражданском праве, думается, что таким фактором выступают имущественные отношения между субъектами гражданского права, опосредованные свободной волей, волеизъявлением и интересами.

Но встает вопрос: обоснованно ли полное исключение психических аспектов в определении вины, сторонниками чего является, к примеру, В. В. Витрянский? Допустим, что лицо не исполняет, либо ненадлежащим образом исполняет обязательство. Само собой разумеется, что это неисполнение имеет конкретную временную характеристику (дни, недели, месяцы), то есть, обозначено не моментальным действием, а имеет свойство продолжаться в течение определенного количества времени. Тогда получается, если полностью отвергать психическую составляющую этого процесса, что субъект (имеется ввиду физическое лицо) в этот временной промежуток «отключен» от собственной психики, то есть он не испытывает никакого субъективного отношения к своему неправомерному поведению (эмоций, стыда, чувства вины и т.п.). Но такое, конечно же, невозможно, как невозможно и то, что человек выступает неактивным волевым субъектом действия (бездействия).

Так что об исключении психической составляющей в процессе формулировки вины речи не идет по определению, важно обозначить объем ее присутствия. Выше указывалось, что в трактовках вины советских цивилистов, психическому аспекту уделялось максимальное внимание, которое сродни трактовке вины в уголовном праве. Но в уголовном праве такое внимание к психической составляющей вины продиктовано самой личностью преступника, как общественно-опасного индивида, представляющего, возможно, угрозу остальным членам общества, а в гражданском праве в отличие от уголовного на первый план выходит не личность правонарушителя (и его психическое отношение к действиям), а результат самого действия, его негативные последствия. Это подмечает и М. И. Витрянский: « <…> Г. К. Матвеев принимает понятие уголовной вины, предложенное А. А. Пионтковским, который утверждал, что – это ''умысел или неосторожность лица, выраженные в деянии, опасном для основ советского строя или социалистического правопорядка, и осуждаемые, поэтому социалистическим законом и коммунистической нравственность''. Хотя уже из этого определения понятия уголовной вины очевидна его принципиальная неприемлемость для гражданского права: ведь главным в уголовной вине являются моменты, опасные для общества, а потому осуждаемые государством. И именно для определения степени опасности преступника для общества (и только для этого!) необходимо уяснение, каково же его психическое отношение к совершенному преступлению и его последствиям. И как раз в этом смысле уголовная вина не имеет ничего общего с понятием вины в гражданском праве»  ²⁹. С данной позицией цивилиста мы полностью солидарны.

Между тем, нужно указать, что не все советские цивилисты придерживались психической концепции вины, заимствованной из советской уголовно-правовой науки. В частности, одним из них выступал М. М. Агарков – ученик Г. Ф. Шершеневича. Он определял вину через «умысел или неосторожность лица, обусловившие совершенное им противоправное действие» ³⁰. М. М. Агарков продолжает: «Когда мы говорим о вине причинителя, мы имеем ввиду соединение двух элементов: 1) правонарушения и 2) умысла или неосторожности. Без правонарушения нет вины, так как налицо правомерное действие. Без умысла или неосторожности также нет вины, а есть лишь голое причинение (случайно причиненный вред). В статье 403 (ГК РСФСР от 1922 г.) оба элемента понятия вины выражены достаточно отчетливо, хотя и в отрицательной форме. Статья 403 указывает, что причинитель освобождает себя от обязательства возместить причиненный вред, доказав, что он был управомочен на причинение вреда (отсутствие правонарушения), либо что он не мог предотвратить вред (отсутствие умысла или неосторожности). Такое содержание понятия вины причинителя установлено в виду определенной цели. Эта цель – ответственность перед потерпевшим. При наличии указанных двух элементов, то есть при наличии вины, закон устанавливает по общему правилу ответственность причинителя перед потерпевшим. При отсутствии хотя бы одного из этих элементов ответственность наступает не по общему правилу, а лишь в специально указанных в законе случаях» ³¹.

Как можем видеть М. М. Агарков говорит о наличии вины по общему правилу при совокупности противоправности с умыслом или неосторожностью. Представляется, с практической точки зрения, такой подход весьма оправдан и эффективен, то есть непосредственно облегчает задачу судов в процессе установления вины и привлечения субъекта к юридической ответственности.

Генезис вины и ответственности предусматривает выявление закономерностей, свойств и функций развития в контексте ее историчности как социального явления. Выше рассматривались положения о вине, которые существовали в римском праве, дореволюционном праве России и в праве советского периода. Между тем вине и ответственности свойственно рассмотрение и исследование не только с позиций юридической науки. Они являются предметом изучения, прежде всего, психологической науки, а также философии и социологии. Анализ вины и ответственности как психосоциоэтических категорий приводится в следующей части настоящей работы.